Старшины Вильбайской школы - Рид Тальбот (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Хорошо, что ты пришел: мне необходимо поговорить с тобой серьезно. Ты так внезапно исчез тогда… — начал Риддель.
— Тогда мне нельзя было оставаться: я обещал Ферберну, что вернусь к перекличке, — сказал мальчик, избегая смотреть на своего друга.
— Наверное, ты знаешь, о чем я хочу говорить с тобой? — продолжал Риддель.
— Да… то есть я думаю, что знаю.
Настало неловкое молчание. Наконец Риддель собрался с духом и сказал:
— Надеюсь, Виндгам, что ты мне поможешь покончить с этим неприятным делом.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил мальчик, закрывая лицо руками. Строгий голос Ридделя приводил его в отчаяние.
Но Риддель решил не поддаваться жалости.
— Я хочу сказать, что нам с тобой остается одно из двух: или ты добровольно сознаешься в том, что ты сделал, или я должен буду сам рассказать директору об этом, — сказал он.
Мальчик вскочил в испуге.
— Умоляю вас, Риддель, не говорите директору! Ведь меня исключат… Я знаю, что вел себя дурно, слушался разных… Ну, да все равно. Даю вам слово, что больше этого не повторится. Вы были ко мне так добры… Простите меня на этот раз и не требуйте, чтобы я сознался. Если б я был один, я охотно сознался бы во всем, но я обещал молчать… Милый, голубчик, пожалейте меня!
Трудно было Ридделю устоять против такого воззвания.
— Бедный мальчик! — вырвалось у него. Виндгам ухватился за этот проблеск сочувствия, как утопающий за соломинку, и удвоил свои мольбы:
— Я сделаю все, что вы потребуете, только не просите меня, чтобы я сознался, и устройте, чтобы меня не исключили!.. Подумайте, что будет с моей мамой, что скажет брат… Я знаю, что заслужил наказание… но… выручите меня на этот раз… только на этот раз!
— Если б ты пошел к директору и рассказал ему всем… — начал было Риддель.
— Нет, нет, — перебил его Виндгам, — этого я не могу! Я не один… Понимаете, я дал слово… Я не могу сознаться, если б даже своим сознанием мог избавить себя от наказания.
Риддель понял, что настаивать бесполезно, но у него все еще не хватало духу высказать мальчику свое окончательное решение.
— Виндгам, голубчик, — заговорил он голосом, полным горячего сочувствия и жалости, — я знаю, что тебе трудно. Я уверен, что ты не так виноват, как это может показаться с первого взгляда… Если б я только знал, что это случится, лучше бы я совсем не поступал в эту школу… Я с радостью помог бы тебе, но не знаю, как… Ну, хочешь, пойдем к директору вдвоем и расскажем…
— Нет, нет, я ни за что не пойду к директору! — закричал мальчик с прежней горячностью.
— В таком случае, я должен буду сделать это один.
Виндгам взглянул на Ридделя, хотел что-то сказать и залился слезами. Риддель не мог этого вынести.
— Послушай, Виндгам, если бы тут не была замешана честь всей школы… — начал он, сам не зная еще, что он скажет.
Но Виндгам вдруг перестал плакать и поднял на него удивленные глаза.
— Честь всей школы? Какое отношение может иметь честь нашей школы к тому, что я…
По какой-то роковой случайности они никак не могли договориться до конца. Виндгам не кончил своей фразы, потому что отворилась дверь и на пороге показался Блумфильд:
— Мне нужно поговорить с тобою, Риддель.
Тут только он заметил, что Риддель не один и что оба — хозяин и гость — очень взволнованы. Он поспешил извиниться и хотел было уйти, но Виндгам, которому было стыдно своих слез перед Блумфильдом, предупредил его.
— Я сейчас ухожу, — проговорил он торопливо и, захватив свои книги, выскочил в коридор.
Но, несмотря на то что он старательно прятал свое лицо, Блумфильд успел рассмотреть, что глаза у него заплаканы.
С Виндгамом что-нибудь случилось? — спросил Ридделя без особенного, впрочем, любопытства, а скорее чтобы завязать разговор.
— Ничего особенного. Так, маленькая неприятность, — ответил Риддель, стараясь говорить как можно спокойнее. — Что же ты не сядешь?
С того дня, как Риддель стал старшиной, Блумфильд ни разу не заходил к нему, и теперь ему было неловко. Он давно уже понял, что звание «выборного старшины», навязанное ему его доброжелателями, было нелепо, и решился отделаться от него. Уж несколько раз, к немалой досаде этих доброжелателей, он высказывал готовность помириться и даже подружиться со своим соперником, но пойти к нему до сих пор не решался; не решился бы, может быть, и в этот раз, если б не одна побочная причина.
— Я давно собираюсь поговорить с тобою, да не знал, как начать, — все боялся, что ты на меня сердишься, — начал Блумфильд.
Риддель, приятно удивленный и этим визитом и дружеским тоном, каким заговорил с ним Блумфильд, ответил ласково:
— За что же мне на тебя сердиться?
— Как за что? Ты имеешь полнее право сердиться на меня, — заторопился Блумфильд, конфузясь и в то же время радуясь, что может наконец высказаться. — Все наше отделение и я в том числе были против тебя. Я виноват больше всех: я позволил им навязать себе глупую роль и много повредил тебе… Я давно понял, как это глупо с моей стороны. Знаешь, когда я это понял? После твоей речи в парламенте, когда ты вспомнил старика Виндгама и говорил, что мы должны следовать его совету… Вот и пришел тебе сказать это.
Настал черед Ридделя конфузиться.
— Пустяки, есть о чем говорить… — пробормотал он краснея. — Кончились наши ссоры, ну и прекрасно.
— Прекрасно, — повторил Блумфильд. Не он не сказал еще всего, что собирался сказать, и продолжал с маленькой заминкой: — И знаешь, все эти дрязги давно бы кончились, если бы не эти проклятые гонки. Они всех нас перессорили.
Риддель начал ежиться. Он одного только и боялся — как бы Блумфильд не заговорил о гонках.
— Конечно, в таком безобразном деле никто из нас не мог подозревать ни тебя, ни Ферберна и никого из нашей компании; но естественно, что все мы думали, что сделал это кто-нибудь из вашего отделения… Я и все мы очень рады, что ты нашел наконец виновного. Когда ты назовешь его, все успокоятся и все придет в порядок.
Кончив свою речь, Блумфильд с облегчением перевел дух. Положение старшины было трудное. Он отлично понимал, на что намекал Блумфильд: товарищи требовали от него, чтобы он сказал, кого он подозревает, и, пожалуй, они были правы. Виндгам виноват, это ясно; прочему же не назвать его? Все равно рано или поздно он должен будет это сделать.
Естественно, что Блумфильд и все они хотят знать имя виновного. И как было бы хорошо, если бы они успокоились наконец и отстали от него! Вся эта история так ему надоела! Он знал, что пока он не скажет им, кого он подозревает, ему житья не будет от их приставаний… И все-таки он колебался. Его смущала последняя неоконченная фраза Виндгама. Что, если он не виноват? Трудно, конечно, этому поверить, ну, а вдруг? Имеет ли он, Риддель, право назвать Виндгама, если есть хоть какое-нибудь сомнение, хотя бы тень сомнения в его вине?.. «Нет», сказал ему внутренний голос, и он спокойно ответил Блумфильду:
— Я надеюсь, что скоро в состоянии буду выяснить это дело.
— Как! Ведь ты сказал, что знаешь виновного! — воскликнул тот.
— Я сказал, что подозреваю.
— Кого?
— Этого я не скажу, пока не узнаю наверное: я могу ошибиться.
— Не можешь же ты, однако, держать про себя такую вещь! Ведь в этом вся школа заинтересована! — воскликнул Блумфильд с жаром. — Во всяком случае, я как капитан шлюпки Паррета имею право знать, кто подрезал наш рулевой шнурок.
— Я и скажу тебе, когда буду знать наверное, кто это сделал, — твердо проговорил Риддель.
— Ты можешь сказать мне, кого ты подозреваешь.
— Нет, не могу.
— Я никому не скажу, даю тебе слово.
— Все равно не могу.
Обращение Блумфильда резко изменилось. Он не ожидал такого отпора. Он пришел к Ридделю отчасти чтобы помириться с ним, отчасти из любопытства, а больше всего по настоянию товарищей, которые хотели во что бы то ни стало добиться от Ридделя, кого он подозревает. Блумфильд был убежден, что ему это легко удастся, что Риддель обрадуется тому шагу к примирению, который он, Блумфильд, сделает своим визитом к нему, и пойдет ему навстречу. Оказалось, однако, что это не совсем так, и Блумфильд начал горячиться.
