Повести и рассказы - Алексин Анатолий Георгиевич (книга регистрации .txt) 📗
Приехали почти все. Она бегала по корту в белой майке и в белых трусах.
Не многие классные руководители решились бы бегать перед своими учениками в таком виде. А она решилась. Потому что она была молода и прелестна!
Все мы, выражая чувства, охватившие нас, орали: «Нинель Федоровна! Нинель Федоровна!..»
— Никогда еще не слышал, чтобы болельщики называли своих кумиров по имени-отчеству, — сказал пожилой человек в шляпе, который сидел впереди меня.
Через несколько дней созвали родительское собрание. Мама и папа были в тот вечер заняты. Пошел мой старший брат Костя. Он уже не первый раз ходил на такие собрания.
Я не ложился спать, пока не дождался Костю: он всегда подробно пересказывал мне, что говорили родители, а что учителя. Это было так интересно!
Когда Костя вернулся, мама с папой были уже дома.
— Ну, что?! — набросился я на брата.
— Защищал вашу Нинель!
— На нее нападали?
— Еще как!
— Кто посмел?
— Ваши родители… Не все, конечно. Но некоторые.
— Что они говорили?
— Во-первых, она отобрала у вашего класса его лицо, его индивидуальность. Во-вторых…
— Во-вторых, ему давно уже пора спать! — сказал папа. Он считал, что нельзя в моем присутствии подрывать авторитет взрослых, особенно же учителей.
Костя махнул рукой.
— В общем, я ее защищал.
— Она ведь тебе понравилась? — спросил папа, тоном своим как бы подсказывая брату ответ. — Ведь понравилась?
— Да, очень хорошенькая! — ответил Костя.
Острая наблюдательность давно подсказала мне, что люди в трудную минуту хватаются за то, что у них болит: кто за голову, кто за сердце. Папа схватился за бок.
— А что такое? — спросил Костя. И пошел спать.
Глава IV,
в которой мы отправляемся на старую дачу
На следующий день опытный глаз мог бы почти безошибочно определить: никто в классе, кроме меня, не знал о том, что на собрании ругали Нинель.
«Все-таки лучше, когда на родительское собрание ходят не родители, а братья, — думал я. — Если бы папа не остановил Костю, я узнал бы все до конца!»
Утром я поймал брата в ванной.
— Скажи, за что они набросились на нее?
— Пожалуй, старик прав: ты разболтаешь об этом в классе. А она такая хорошенькая! Хорошая, я хотел сказать…
— Никто не узнает! Никто!..
— Знаю тебя!
Костя полез под душ…
Перед уроками ко мне подошла Наташа Кулагина. «На этой неделе она подходит уже не первый раз! — подумал я с плохо скрываемой радостью. — Это, значит, уже не случайность!..»
О, как часто мы выдаем желаемое за действительное!
— Мама вчера не была на собрании, — сказала Наташа. — Интересно узнать, о чем там говорили.
Ее желание было для меня законом! И я сказал:
— Там ругали Нинель.
— Кто ругал?
— Родители. Не все, конечно. Но некоторые…
Губы ее задрожали. Наташа сказала громко и возмущенно:
— А другие молчали?
— Мой брат не молчал! Он бросился на защиту Нинель. Она ему нравится.
— Значит, у него вкус лучше, чем у тебя.
О, если бы в эту минуту она могла взглянуть в зеркало, она бы поняла, какой у меня замечательный вкус!
— Мама больна… — сказала Наташа. — Она бы сумела им объяснить.
— Чем больна твоя мать?! — воскликнул я. — Может быть, надо помочь? Прикажи мне, скажи одно только слово, и я сделаю все.
Наташа взглянула на меня с испугом. И даже отступила на шаг.
— Ты сам-то здоров?
— О, не смейся! — воскликнул я с плохо скрываемой горечью и обидой. — Может быть, надо достать лекарство? Моя тетя работает в аптеке и всегда достает…
— Маме прописано только одно лекарство: не волноваться, полный покой! Это лекарство твоя тетя достать не сможет. Его в нашем веке просто не вырабатывают.
Я подумал, что эту мысль она непременно должна записать в тетрадку!
«Какой наша Нинель сегодня придет в класс? — размышлял я. — Наверно, никому уже не будет казаться, что она вот-вот расхохочется. Она будет взволнована. Что нам тогда делать? Успокаивать ее? Нет, нельзя. А может быть, она будет так спокойна, как никогда!..»
Нинель Федоровна была абсолютно такой же, как раньше.
— Мы с вами должны будем посоветоваться. Как-нибудь после… — сказала она. — Может быть, в чем-то я была неправа. Кстати, и о старой даче пора уже вспомнить. Я вам обещала. Подышим, погуляем в осеннем лесу. Глеб будет нашим проводником.
«Мы поедем на старую дачу! Походим по комнатам, которые описаны в повести… Я увижу стол, за которым работал Гл. Бородаев. Это так интересно; ведь мы с ним, можно сказать, коллеги!» — так я мысленно ликовал, не подозревая в те радостные минуты, что страшная история была совсем близко, почти рядом…
«Уголка Бородаева» в нашем классе уже не было. На стенде, который притащил Принц Датский, была устроена выставка, посвященная Пушкину; мы как раз проходили его стихи. Верней, изучали… Нинель говорит, что «проходить» можно только мимо чего-нибудь.
Глеб принес мне из дому повесть Гл. Бородаева. И я прочитал ее еще раз. А полстраницы прямо-таки выучил наизусть:
«Никто не знал его имени, ни тем более отчества и фамилии. Все звали его просто Дачником. Это прозвище как нельзя лучше соответствовало его положению в ту зиму; он снял угловую комнату на втором этаже старой дачи, выходившую единственным окном своим прямо в сад. Дачник почти никогда не покидал эту комнату.
А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью! Сперва она явно заигрывала с Дачником: кокетничала ослепительными лучами, забиралась к нему в комнату студеным ветром, постукивала по стеклу обнаженными ветками… Но он не обращал на нее внимания, и она обозлилась: задула, засвистела, заулюлюкала. Обозлились и соседи по даче: он не пытался развлечь их разговором в монотонные зимние дни. Никто не видел, что он ест, что он пьет. Перед сном он прогуливался минут пятнадцать, не более. Последний раз в жизни он прогулялся в канун Нового года. Слышали, как в полночь он поднялся в комнату по ворчливо-скрипучей лестнице. А утром его не стало…
Дверь, выходившая прямо на лестницу, была заперта изнутри. Окно, выходившее прямо в сад, было закрыто. На снегу — никаких следов. Дачник исчез».
Так начиналась повесть. Потом, как я уже говорил, на протяжении трехсот двадцати трех с половиной страниц Дачника искали следователи, собаки и родственники, которых у него оказалось ужасно много. От них-то он, как выяснилось, и скрывался на даче: они мешали ему что-то изобрести… «Он искал покоя, — было сказано в повести, — но не того, который нашел. Хотя… До сих пор ничего не известно… Поиски продолжаются…»
— Дедушка хотел дальше… Продолжение… Но он… Понимаешь? — объяснил мне Глеб.
И вот мы должны были отправиться на место загадочного происшествия! Да, все, о чем рассказывалось в повести, оказывается, не было вымыслом, а случилось на самом деле. Об этом сообщил мне в то самое воскресное утро внук писателя. Он скрывал это раньше: думал, что мы побоимся ехать прямо на место совершенного преступления.
— Ты-то, я знал, что нет… — сказал Глеб. — Ты Детектив! А другие?..
— Другим — ни слова! — сказал я.
Потом Глеб сообщил мне другую новость, и она повергла меня во временное смятение: Нинель Федоровна заболела.
— Ясно: нервное потрясение, — сказал я. — Довели!
— Не-ет, — стал объяснять Глеб. — Ей комнату в новом доме… Переезжала… И вот! Простуда…
Мы разговаривали в школьной канцелярии, где все члены литературного кружка договорились собраться.
— С остальными я поеду за город в другой раз: зимою, на лыжах, — пообещала накануне Нинель. — Всем сразу на дачу являться неловко: все-таки там не музей. Там же люди живут…
Я пришел минут за тридцать до срока: мне не терпелось. А Глеб еще раньше.
— Дежурная передала… Еще вчера вечером… Я заходил… — пояснил Глеб. — Нинель Федоровна ей… По телефону…
— А почему ты вчера же не сообщил нам? Или хотя бы мне одному?
