Шестая Бастионная - Крапивин Владислав Петрович (читать хорошую книгу .txt) 📗

– Ну и врешь же ты, Турчаков! – изумился Санька.

– Не вру, – вздохнул он.

– Жалели, что дразнить некого.

– Да ты вспомни! Тебя потом никто уже и не дразнил!

– Но это было "потом", – грустно проговорил Санька. – И хорошо, что все кончилось. Я теперь мимо вашей школы и близко не хожу.

– Ну и не ходи, – покладисто сказал Димка.

– Ну и не хожу! У нас знаешь какой класс! Попал бы ты к нам…

– Это же все равно, – вполголоса произнес Димка. Он опять смотрел куда-то мимо Саньки, быстро облизывал губы, и лицо у него было непонятное. – Это же совсем все равно…

– Что все равно? – с сердитым непониманием сказал Санька.

– Ну… если люди подружатся, это же неважно, что они в разных школах.

– Так это же если подружатся, – тихо, но неумолимо сказал Санька.

И отвернулся. И пошел.

Обиднее всего было, что нахальный этот Димка пролез в их с Одиссеем тайные дела, узнал про "почтовый ящик" и теперь может хихикать и разбалтывать чужие секреты.

Нет, не будет он разбалтывать – Санька это понимал. Во-первых, Димка ничего, конечно, в Санькиных и Одиссеевых секретах не понял. Во-вторых… Санька чувствовал спиной Димкин взгляд, и во взгляде этом не было ни угрозы, ни вражды. Печаль только была. А может быть, и слезы были… Ну что же, поплачь, Димочка твоя очередь.

Санька шел по краю обрыва все быстрее, словно старался оторваться от Димкиного взгляда. Потом рассердился: что он, убегает, что ли, от Турчакова! Остановился и вдруг заметил, что все еще сжимает в пальцах камень с Димкиным адресом. Санька покачал круглый камень в ладони, перечитал зачем-то полуразмытые строчки и швырнул мраморный окатыш в море.

Поcле встречи с Димкой играть в Херсонесе Саньке уже не очень хотелось. Как-то потускнели тайны. Все казалось, что чужие глаза следят за ним. И хотя Димка больше не встречался, Саньке было не по себе.

Но свое дело с Одиссеем они довели до конца: быстро и без всяких затруднений отправили мальчика Филиппа и его семью в глубокое прошлое, к свободным таврам. А потом Одиссей ушел в далекое плавание с отцом: надо было приучаться к будущей моряцкой работе.

А Санька понемногу начал готовиться к школе и привыкать к мысли, что каникулы кончаются.

…Но до школы случилось еще одно важное событие. В море.

Шквал

Санька уже несколько раз выходил с отцом в море. На яхте «Кодор». Конечно, не только с отцом, а с экипажем в пять-шесть человек. Яхта была большая – с кубриком, камбузом и машинным отделением. В слабый ветер она двигалась медленно, а когда закипали барашки, бежала резво, с лихим креном и бурунами у форштевня.

В крепкий ветер Санька не попадал ни разу (это лишь мама любой ветерок считала сильным). В тот августовский выходной дуло тоже так себе. Правда, по клубному радио пообещали, что во второй половине дня ожидается усиление ветра, но «добро» на выход дали. Никто не тревожился и в усиление ветра особенно не верил. Такие предупреждения делались и раньше – видимо на всякий случай.

Но когда возвращались от устья Качи и уже прошли Учкуевку, засвежело неожиданно и крепко. При ясном небе. Яхта сразу резко легла на левый борт, у носа вздулись пенные усы.

– Грот потравите, черти! – громко сказал капитан дядя Сережа. Тонко запели блоки гика-шкота.

Санька стоял на подветренном борту. Он вдруг увидел, что зеленая вода приблизилась вплотную и мчится у самых его ног. Потом яхту подняло на гребень и опустило снова. Санька вцепился в стальную трубку релинга.

– Петрович, обряди-ка юнгу в жилет, – вроде бы шутя сказал дядя Сережа. – Смоет самого главного человека – будет некомплект…

У Саньки захолодело под желудком, и он без споров дал отцу застегнуть на себе надувной жилет (от которого неприятно и тревожно пахло резиной).

– Иди-ка на тот борт, – сказал папа.

Санька на четвереньках через рубку выбрался к противоположному борту. Яхта взлетела и пошла вниз опять. Ее и раньше качало, но не так, без угрозы. И не было тогда летучей пены, которая теперь шмякнула Саньке в лицо. Санька снова вцепился в поручень.

Ничего особо страшного не случилось. Никакое крушение, конечно, не грозило. Просто Санька впервые ощутил, какое оно всемогущее, море, и как шутя кидает яхту в ладонях. Такую большую, тяжелую, которая совсем недавно казалась надежной, как линкор.

Ветер нарастал, негромко и басовито запели ванты и штаги.

"А крен-то…" – подумал Санька.

В двух кабельтовых с таким же креном летел «Орион» с громадными треугольниками парусов…

Они были на траверзе Константиновского равелина, когда Санька услышал дяди Сережину команду:

– К повороту фордевинд…

Один из матросов сказал что-то неразборчивое. Дядя Сережа ответил:

– Людей-то смешить… Повернем.

Рядом с Санькой остановились двое: отец и молоденький студент Миша. Отец взял Саньку за жилет. Яхта вдруг круто пошла влево. Стальное бревно гика по размашистому полукругу пронеслось над головами и грянуло по вантам правого борта.

– Вы что спите! Почему не сдержали?! – отчаянно заорал дядя Сережа. – К медузам захотели?

Яхта вздрогнула и загудела, как громадная гитара, которую уронили на бетон.

Правый борт стремительно клонился к воде и она залила палубу, Санькины ноги. И было ясно, что этот неудержимый крен будет нарастать и «Кодор» уйдет в воду совсем. Сейчас!

Санька вцепился в отца и завопил:

– Папа!!

– Ты что?! – крикнул отец.

Яхта медленно выпрямлялась.

Дядя Сережа сказал от штурвала:

– Петрович, наветренный стаксель-шкот потрави. Кроме тебя, тут все салаги.

"Салаги" нерешительно хихикали. Отец оттолкнул Саньку к Мише и шагнул к лебедке стаксель-шкота.

"Кодор" полным курсом мчался к проходу в портовых бонах. Он звенел от ветра. Но это был уже не опасный звон. Санька рванулся из Мишиных рук и, коченея от стыда, замер у релинга…

Потом, когда ошвартовались у бочки под защитой Александровского мыса, Санька помогал убирать паруса, сматывал шкоты, но никому в глаза не глядел. Только в палубу глядел.

Папа сказал:

– Ну, хватит уж переживать.

Дядя Сережа спросил:

– Что закручинился, гардемарин?

Санька краснел и сопел.

– Перепугался маленько, а теперь страдает, – сказал папа.

– Ну и что за беда? – усмехнулся дядя Сережа. – Я и сам перепугался. Думал, мачта полетит.

Со стыдом и беспощадностью к себе Санька проговорил:

– Вы думали – мачта, а я думал, что потонем.

– Вот беда-то! – опять возразил дядя Сережа. – Спроси отца, сколько раз каждый моряк думал, что потонет! Это с каждым случается.

– Но любой не орет, как я, – добивая себя за трусость, сказал Санька.

– А разве ты орал? – удивился дядя Сережа. – Петрович, он разве кричал что-то?

– Я не слыхал, – сказал папа.

– Саня, это ты, наверно, мысленно крикнул. – Дядя Сережа похлопал его по плечу. – Это ничего, бывает…

Но Санька себя казнил до конца:

– "Мысленно"! На все Черное море…

– Ты вот что скажи… – дядя Сережа стал серьезным. – Ты так испугался, что больше не пойдешь с нами? Или пойдешь?

Санька с надеждой глянул в бородатое коричневое лицо капитана.

– А возьмете?

Дядя Сережа и отец засмеялись.

Санька подумал, повздыхал и тоже улыбнулся.

Но вечером, уже в постели, он думал, засыпая: "Это даже и не шторм, а так, шквал небольшой… А как же было там, на "Везуле"?"