Только вперед - Раевский Борис Маркович (читать книги без .TXT) 📗
Так Леонид и сидев у стенки, внимательно слушая докладчика и непрерывно сжимая и разжимая с помощью мяча пальцы больной руки.
«Что случилось?» — подумал председатель собрания, заметив странное оживление в том углу, где находился Кочетов.
Он пригляделся и увидел, как новый инструктор возится с мячом.
«Нашел место для баловства!» — нахмурился председатель и потянулся к медному колокольчику. Но тут один из членов президиума, сидящий рядом с председателем, что-то быстро прошептал ему, показывая глазами на Кочетова. Председатель удивленно поднял брови и не стал звонить в колокольчик.
Вскоре уже все сослуживцы Леонида знали, что он тренирует раненую руку, и не удивлялись, когда он часами сидел на собраниях, сотни раз подряд сжимая тугой мячик.
Леонид никогда не выходил из дому без маленького желтого чемоданчика. Куда бы он ни шел, — чемоданчик был с ним. В нем до войны Кочетов носил в бассейн свои спортивные принадлежности: купальный костюм, шапочку, тренерский костюм, туфли, мыло, губку. Но теперь, направляясь в бассейн, он нес тренерский костюм отдельно, в левой руке. А чемоданчик оставался в правой, больной руке. Тренеры заметили: чемоданчик почему-то всегда заперт на ключ. В бассейне Кочетов, не отпирая, прятал его в свой шкафчик и за весь день ни разу не притрагивался к нему. А вечером уносил запертый чемоданчик домой. Странно!.. Зачем же тогда чемпион таскал его в бассейн?!
— Золото он там носит, что ли?! — шутили они. — Боится дома оставить, чтоб не украли!
И действительно, было похоже, что в чемодане в самом деле лежит золото. Один из инструкторов попробовал передвинуть его на другое место и удивился — какой тяжелый!
Леонид однажды услышал эти шутки. Он поставил чемоданчик на стол, щелкнул замком:
— Оп-ля! Фокус номер один! — и распахнул крышку.
В чемодане вплотную друг к другу лежали два самых обыкновенных кирпича.
Кочетов носил их всегда с собой, чтобы мускулы больной руки привыкли к напряжению. Сначала он клал в чемодан один кирпич, потом два. Носить кирпичи открыто было неудобно, все обращали бы внимание. Поэтому Леонид запаковал свое «сокровище» в чемодан.
Однажды он попросил у соседки баян. Муж ее сражался на фронте, и играть было некому. Она охотно дала Леониду инструмент. С тех пор каждый вечер через стенку из комнаты Кочетова доносились к соседке звуки баяна. Та любила музыку и сперва прислушивалась, желая понять, какую песню играет Леонид. Но сквозь стенку неслись какие-то дикие, бессвязные звуки.
«Что за ерунда? — изумлялась соседка. — Да он, пожалуй, никогда не держал баяна!»
Кочетов действительно не умел играть на баяне. Но все же он регулярно, каждый вечер, извлекал из инструмента нестройные, сумбурные звуки. Баян, как и кирпичи, служил лекарством. Когда Леонид почувствовал, что пальцы его правой руки начинают понемногу оживать, он решил каждый день двигать ими. Но просто шевелить пальцами было тоскливо. Тогда он и принялся играть на баяне.
Пожалуй, больше всех в квартире любила Кочетова четырехлетняя соседкина дочурка Анечка.
Каждый вечер нетерпеливо поджидала она возвращения дяди Лени с работы и с радостным визгом врывалась в его комнату.
Анечка сразу же, по-хозяйски, направлялась к окну и, встав на цыпочки, доставала с подоконника коробок спичек.
Потом она садилась дяде Лене на колени и ждала, пока он построит из спичек колодец.
Пальцы плохо слушались Леонида, но он упрямо строил колодец одной только правой рукой. Трудно было ухватить спичку негнущимися пальцами, положить ее куда надо и при этом неловким движением не развалить все сооружение.
Капли пота выступали у него на лбу, когда он занимался этим нехитрым строительством, будто не из спичек складывался сруб, а из настоящих тяжелых пятивершковых бревен.
Анечка сидела оттопырив губки и нетерпеливо подняв пухлую ручку. Девочка и не догадывалась, как тяжело дяде Лене строить колодец. Наоборот, она думала, что эта игра нравится ему. Иначе зачем бы он каждый вечер сооружал колодцы, поезда и домики?!
Как только строительство заканчивалось, Анечка ударяла по колодцу рукой и разрушала постройку. Этот момент в игре нравился ей больше всего. Она захлебывалась от восторга.
Дядя Леня не сердился и терпеливо начинал строить заново. Это особенно привлекало к нему девочку. Дядя Леня был, конечно, лучше всех взрослых. Мама, например, всегда сердилась, когда Анечка ломала игрушки или постройки. А дядя Леня лишь смеялся.
Спички тоже служили лекарством. Они приучали пальцы быть послушными, подвижными, ловкими. Поэтому Кочетов и не мешал Анечке ломать очередной колодец. Все равно он разрушил бы его сам. Леонид дал себе задание: каждый вечер строить пять колодцев — и точно выполнял его.
Полтора года прошло с тех пор, как он покинул госпиталь и уехал из Ленинграда. Полтора года, пятьсот пятьдесят дней. И среди них не было ни одного, когда бы он не упражнялся. Его больная рука не знала покоя.
Пятьсот пятьдесят раз всходило солнце, и пятьсот пятьдесят раз Леонид совершал свою утреннюю пробежку и получасовую «снарядовую гимнастику». Так он в шутку называл тренировку больной руки на лечебных аппаратах.
Каждый вечер, когда приволжский город погружался в темноту, Леонид перед сном не меньше часа проделывал всевозможные упражнения.
Однажды вечером с главного почтамта неожиданно пришло извещение. Кочетову предлагалось срочно прийти на телефонный переговорный пункт: вызывала Москва.
Молоденькая телефонистка со слипающимися глазами сонным голосом сказала Леониду, чтобы он прошел в маленькую темную кабинку. Выключателя на стене не оказалось. Искать его было некогда, и Леонид шагнул прямо в темноту. Но, едва он ступая на пол кабинки, под потолком сама вспыхнула лампочка. Леонид сразу вспомнил тетю Клаву: у нее в квартире так же зажигался свет.
Телефонная трубка молчала. Взволнованный Леонид слышал в ней лишь легкий звон. Казалось, это звенят провода, бегущие отсюда — через леса, поля и горы — прямо в Москву.
— Говорите! — услышал он в трубке сонный голос девушки-телефонистки.
— Алло! — закричал Леонид.
Трубка молчала.
Вдруг в ней что-то затрещало и издалека донеслись какие-то слова. Слышимость была плохая. Слов Кочетов не разобрал, но голос узнал сразу. Знакомый гудящий бас… Виктор! Конечно, это он.
— Витька! — радостно закричал Леонид.
Но бас в трубке невозмутимо продолжал гудеть. Как ни прислушивался Кочетов, — ничего невозможно было разобрать. Тогда Леонид, не слушая, сам стал кричать в трубку. Так они и говорили одновременно.
— Время истекает! Кончайте разговор! — раздался в трубке голос телефонистки.
— Минутку! — крикнул Кочетов, и вдруг слышимость стала чудесной. Он услыхал даже, как Виктор там, в Москве, за сотни километров сильно дунул в трубку. Казалось, Важдаев стоит вот тут, рядом, за тонкой фанерной стенкой кабинки.
— …К нам, в Москву! — ясно услышал Леонид конец фразы. — Вместе будем тренироваться! Как рука-то?
— В порядке! — крикнул Кочетов. — Что в Москве?..
Но тут в трубке что-то затрещало. Сразу наступила тишина. И снова слышался лишь легкий звон, будто дрожали на ветру туго натянутые телефонные провода.
В этот день, единственный раз за полтора года, Кочетов не выполнил своей обычной вечерней нормы упражнений. Поздно ночью, пешком, взволнованный и радостный, пришел он домой.
Достав пачку писем, Леонид разложил их на кровати.
Вот два письма от Ани. Они завернуты в тонкий прозрачный целлофан. Леонид всегда носил их с собой, в нагрудном кармане, и знал, как стихи, наизусть.
Как он обрадовался, когда год назад получил первое из этих писем! На конверте стоял штемпель — «Алма-Ата». Далеко увезли Аню из блокированного Ленинграда!
Девушка настойчиво расспрашивала Леонида о его руке. Все ее длинное письмо было очень теплым, заботливым, в каждой строчке чувствовалась искренняя тревога за друга. Аня даже спрашивала: может быть, ей приехать на Волгу? Веселей будет вдвоем.
