Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826) - Слонимский Александр Леонидович (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗

«Пора, пора!» — говорил себе Пыхачев.

Он несколько раз призывал к себе фельдфебелей и унтер-офицеров, собираясь открыть им все и призвать к восстанию, но каждый раз терялся, начинал в смущении ходить взад и вперед, натыкаясь на вещи, которыми был заставлен его кабинетик, и наконец, сердито махнув рукой, говорил:

— Ну ладно, ступайте!

Маленький, взъерошенный, он был похож на сердитого петушка.

В конце концов Пыхачев в отчаянии стал мечтать о том, чтобы его поскорее арестовали. И, когда пришло приказание от генерала Рота покинуть Брусилов и передвинуться со своей ротой в местечко Паволочь, подле Бердичева, он почти что обрадовался.

«Ну и ладно!» — твердил он про себя.

В Мотовиловке, когда туда вступил Сергей, были уже собраны две роты: первая гренадерская под командой капитана

Козлова и первая мушкетерская под командой капитана Вульферта.

Капитан Козлов до прихода Сергея успел уже кое-что внушить солдатам, так что те были в сомнении. В случайных беседах то с тем, то с другим он упоминал, как будто вскользь, о мерах, принятых правительством, о войсках, которые двинуты против Муравьева. Стороной намекал на те награды, которые ожидают солдат, если они сохранят верность присяге, и тут же прибавлял с жалостным видом:

— Офицерам что, а расплачиваться будут солдатские спины.

Обе роты, выстроенные за околицей на снежном поле, замерли, когда приблизился Сергей. Сергей сразу заметил что-то странное в лицах: недоверие и даже враждебность.

Капитан Козлов, как полагается, почтительно рапортовал о благополучии своей команды. После этого Сергей обратился к солдатам.

— Солдаты! — сказал он с оттенком грустного чувства. — Я надеюсь, что вы не оставите своих товарищей, что вы готовы вместе с ними победить или умереть. Но я не принуждаю вас следовать за полком. Поступайте по вашей воле. Желаете разделить с черниговцами их славу и труд?

Гробовое молчание было ответом. Капитан Козлов стоял опустив глаза и только пожал плечами, как бы говоря: ничего не поделаешь.

— Солдаты, неужели вы ничего не скажете? — настойчиво, с каким-то раздражением спросил Сергей.

Снова ни звука. Те же недоверчивые, враждебные лица.

— Это штуки Козлова! — яростно зашептал подскочивший к Сергею Щепилла. — Дайте я его арестую — и тогда мы увидим.

— Довольно насилия! — с загоревшимся взором вполголоса ответил Сергей. — Да это было бы и без пользы.

Щепилла сердито махнул рукой и отошел.

Сергей снова обратился к неподвижно стоявшим солдатам.

— Я понимаю ваши мысли, — сказал он громким голосом, в котором задрожала гневная нотка. — Вы нам не товарищи. Можете возвратиться на свои квартиры!

Капитан Козлов с тем же выражением пожал плечами.

Обе роты выстроились в колонну и двинулись в путь, но не на место прежней стоянки, а прямо в дивизионную квартиру, в Белую Церковь.

…Сергей отдал приказ, в котором объявлял, что в Новый год будет дневка. Офицеры были недовольны. Щепилла морщился Кузьмин надулся. Вечером под Новый год все собрались у Муравьевых. Офицеры притащили из полкового обоза вино. Пили, но как-то невесело.

— К чему эта дневка? — ворчал Кузьмин.

— Надо осмотреться, проведать, какие полки против нас, — спокойно ответил Сергей. — К тому же я жду известий от Мозалевского.

— А пока нас голыми руками возьмут, — буркнул Щепилла.

Вступился Матвей.

— Медленность необходима, чтобы предотвратить кровавое столкновение, — сказал он мрачно и решительно. — Даром пролитая кровь ляжет на нашу совесть.

— Это все красноречие, — раздражительно заметил Кузьмин. — Приберегите его для кого-нибудь другого. Нам никаких поучений не нужно!

Кузьмин давно таил раздражение против Матвея, а теперь под влиянием вина оно прорвалось наружу.

— Свобода не должна быть запятнана кровью! — сказал, озлившись, Матвей.

Кузьмин вспыхнул.

— Так может говорить только белоручка и барич! — крикнул он в бешенстве.

Матвей вскочил. Ипполит схватил его за руки. Соловьев и Сергей успокаивали Кузьмина.

— Его надо удалить из отряда! — негодовал Кузьмин. — Он только помеха!

— К черту фрачника! — гудел Щепилла.

— Унывать рано, — примирительно говорил Бестужев. Если даже солдаты прочих полков не пойдут с нами, то стрелять в нас тоже не будут. Выпьем, друзья!

…В пятницу, 1 января, утром к Сергею прибежали в волнении Бестужев и Щепилла. Они сообщили, что ночью куда-то исчезли шесть офицеров: подпоручики Рыбаковский, Кондырев, Войнилович и молоденькие прапорщики князь Мещерский, Белелюбский и Кегич-Апостол. Некоторые так торопились, что удрали в шлафроках, оставив верхнюю одежду.

— Презренные трусы, заплаканные мальчишки! ругался Щепилла.

— Как бы их бегство не произвело на солдат дурного впечатления, — беспокоился Бестужев.

Сергей распорядился собрать разошедшихся по деревне солдат за околицей после полудня, а сам сел на лошадь и поехал объезжать караулы.

Был теплый солнечный день. По дороге валил в праздничных нарядах возвращавшийся из ближней церкви народ. Крестьяне останавливались и снимали шапки. Они собирались толпой вокруг Сергея, так что он должен был задерживать лошадь.

Один из толпы, протеснившись вперед, низко поклонился и спросил:

— А чи богато у пана войска?

Сергей смотрел на белобрысую, по-праздничному расчесанную голову крестьянина и думал: «Нет, рано еще унывать. Они всё знают, и они с нами».

— Надейтесь, друзья! — сказал он громко. — Нас много, очень много!

Он тронул повод и поскакал один по солнечно-снежной дороге прочь от деревни. Отдавшись успокоительно-размерен-ному ходу лошади, он припоминал всю свою жизнь: отца с его латинскими и греческими цитатами, переезд через границу, парижский пансион и ту минуту, когда он смотрел в глаза Наполеона, императора французов.

Да, он втайне верил тогда, что он «маленький Бонапарт» и если не в самом деле сын императора, то его сын по духу. Еще тогда, в парижском пансионе, под влиянием книг по римской истории, он создал себе одну мечту и долго ее лелеял. Ему грезились синие волны, синее римское небо и толпы народа, текущие в светлый, с огромными белыми колоннами храм. Все стремятся на праздник победы и ищут его, чтобы приветствовать как героя. Но он не хочет ни почестей, ни наград. Его сердце горит жаждой нового подвига — новой, неслыханной жертвы. И он тайком, незамеченный, уходит куда-то в пустыню, чтобы потом явиться, как Цинциннат [55], на помощь: в минуту грозной опасности или, подобно Марку Курцию, для спасения отечества ринуться в пропасть.

Потом другая, уже не детски смешная мечта: освободить забитых русских мужиков, сделать их гордыми и счастливыми — и ничего не взять от них в награду, кроме сердечной любви. Эту любовь он видел сейчас — в этих ласковых, приветливых взглядах.

Сергей повернул лошадь к деревне и рысью подъехал к выстроенным солдатским рядам. Лицо его было светлое и ясное.

— Солдаты! — начал он сразу. — Может ли вас опечалить бегство подлых людей, носящих офицерское звание? Что вам за дело до них? Вы боретесь за себя, за счастье свое и за волю — за то, чтобы в русской земле весь русский народ был хозяин. Если кто из вас столь малодушен, что может смутиться бегством изменников, пусть тотчас же оставит ряды и идет куда хочет, покрытый общим презрением!

Смелый голос Сергея ободрил солдат. Уныние сменилось прежним радостным возбуждением.

— Все пойдем! — зашумело в рядах. — Постоим! Веди куда хочешь.

Вдруг кто-то крикнул:

— Гляди, мушкетеры!

В деревню, с другого конца, входила во главе с Быстрицким вторая мушкетерская рота. Рядом с Быстрицким шагал всеми любимый унтер-офицер Аврамов. Видно было, как он с улыбкой говорил о чем-то с Быстрицким.

Всегда спокойный, выдержанный барон Соловьев изменился в лице. Про себя он боялся, что солдаты его не придут, предпочтут оставаться подальше. Это было бы для него нестерпимым позором, если б только случилось.