Чехарда - Алексин Анатолий Георгиевич (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Они начали кричать… И даже слишком громко. Некоторые стучали ногами, о чем уговора не было.
— Триумф! — сказал я.
Но Дирдом испарился. Он не хотел быть свидетелем нашей победы.
Володька заиграл снова… На «бис» в первом отделении исполнялись только «Дунайские волны». А Виктору Макаровичу Дирдом ничего не сказал о Мандолине. Ни слова… «Значит, мы действительно победили!…» — ликовал я.
Но главным в тот день было не это…
5
Главным было то, что я услышал от Виктора Макаровича, когда мы возвращались домой.
Он очень устал. Останавливался чаще, чем всегда, и дольше, чем всегда, растирал икры ног.
Мы шли и молчали… Потому что все восторги по поводу концерта я успел высказать ему еще в Доме культуры.
Когда мы уже подходили к дому Виктора Макаровича, он вдруг печально сказал:
— Я счастлив.
— Да! Мы сегодня рванули!
— Не в этом дело. Я слышал, как Димуля звонил в больницу жене. Ее не позвали. Тогда он попросил сестру передать, что Володю вызывали на «бис». Я счастлив… — Он помолчал. И добавил: — Но как этот Мандолина похож на Димулю! Когда он первый раз пришел на репетицию, мне показалось, что я помолодел лет на тридцать. Вот сейчас, думал я, появится Римма в красном галстуке, встанет рядом — и они запоют!
— Голова такая же круглая, — согласился я. — Только с волосами и без очков. А Дирдом, говорил, что его лицо нам не подходит. Он считает наши дневники нашими лицами!
— Пушкин тоже не мог овладеть математикой, — сказал Виктор Макарович. — И что же, если бы Пушкин поступал к нам в литературный кружок…
— Дирдом бы его не принял! Потому что его лицо могло бы испортить лицо Дома культуры…
— И мое лицо может испортить. А верней, мои ноги, — с печальной улыбкой сказал Виктор Макарович. — Поэтому я сегодня дирижировал вашим хором последний раз.
Виктор Макарович умел показывать фокусы и любил розыгрыши… Я посмотрел на него с недоверием.
— В последний раз, — повторил он.
— Как… последний?!
— Был консилиум, — продолжал он. — Это грозный совет докторов! И самое страшное, когда он выносит решение единогласно. Неизлечимая болезнь ног…
— Отчего это?
— Говорят, от курения. Но я никогда не курил. Говорят, от неподвижного образа жизни. Но я всю жизнь двигался. А теперь… Долго ходить нельзя, долго стоять нельзя. Дирижировать можно сидя…
— Ну и что же? — воскликнул я. — Ну и что же?! Это будет отличать вас от всех остальных. Вы сидите, а они перед вами стоят! Учитель, когда разговаривает с учеником, тоже сидит, а ученик перед ним стоит.
— Но Дирдом считает, что сидячий дирижер пионерского хора — это для его Дома культуры не подойдет. И думаю, в данном случае можно с ним согласиться. Я и так невысок… А если сяду на стул, меня и вовсе не будет видно. Так что приходи теперь ко мне домой… Времени будет много — в шахматишки сыграем.
— Но ведь вы можете выздороветь!
— Добрый мой мальчик… — сказал Виктор Макарович.
— Ведь есть же какие-то средства?
— Меньше стоять, не перегружать свои ноги… Перехожу на «сидячие игры». Пора уже: я ведь вошел в пенсионный возраст.
«Вбежал!» — захотелось мне поправить его. Потому что он всегда порывисто двигался. — Как же… теперь? — спросил я.
— Будете «под управлением» Маргариты Васильевны. Она вас знает и любит.
— Маргариты Васильевны?! Но ведь она тоже… немолодая.
— Разве это заметно? — медленно и с удивлением спросил он. Я ничего не ответил. — Пусть она, как дирижер, проявит себя прямо на следующем отчетном концерте! В присутствии общественности и ваших родителей. Чтоб они были спокойны.
— Через неделю?
— А что же тянуть?
«Нет! Лучше он — сидящий, чем она — стоящая!» — твердо решил я в ту минуту.
Мои родители были потрясены этой новостью не меньше, чем я.
— Он не должен уйти: он же талант! — тихо воскликнул папа.
— Неужели ничего нельзя придумать? — сказала мама. И выпрямилась.
Когда она произносит эту фразу, мы с отцом сразу начинаем верить, что выход найдется. Безвыходных ситуаций мама не признает.
— Я буду думать… — произнесла она.
— Очень прошу тебя, — сказал я.
— Надо доказать, что без него ваш хор петь не сможет! — решительно заявила мама.
Эта фраза натолкнула меня на неожиданную и смелую мысль. «Да, мы докажем, что без него петь невозможно! — решил я. — Пусть мама ищет свой выход из положения. Но и я не буду сидеть сложа руки!»
План, который родился у меня в голове, я открыл участникам средней группы нашего хора. Средней группа была не по качеству, а по возрасту: в нее входили ребята, которые учились в четвертых, пятых и шестых классах. С представителями этого возраста договориться мне было легче всего. Младшие могли мой план не понять, а старшие — не принять.
Средняя группа, как я и предполагал, поняла меня сразу! Хотя план был рискованный и опасный…
Мама как-то сказала, что ребята в моем возрасте очень смелы, потому что у них нет опыта и они еще не успели набить себе шишек. Мама очень хочет, чтобы я учитывал ее опыт, ее ошибки. Но я все больше убеждаюсь в том, что на ее шишках мне трудно будет чему-нибудь научиться. «И вообще, — рассуждал я, — не очень-то получится благородно, если один будет набивать себе синяки, а другой на этих синяках, на чужом, значит, горе будет учиться!»
И вот наступило то самое воскресенье.
Взрослые собрались в фойе Дома культуры задолго до начала концерта… Родители и родственники наших хористов были очень возбуждены. Некоторые мамы целовались и неизвестно с чем поздравляли друг друга.
Пришли и бывшие участники нашего хора. Среди них, как успел сообщить Дирдом, были и такие, которые очень многого в жизни достигли! Ну, например, заслуженный артист республики, о котором однажды упоминал Виктор Макарович… Фамилия его была Наливин. Эту фамилию знали все в нашем городе. И поэтому, когда Дирдом привел Наливина за кулисы, все очень переполошились.
Только Маргарита Васильевна встретила Наливина хмуро. Он торжественно, раскинув руки, поплыл ей навстречу. Но она увернулась, еле слышно пробормотав:
— Здравствуйте, Женя.
И после этого внятно произнесла:
— Уже был первый звонок!
Она, должно быть, боялась, что Наливин отвлечет нас от предстоящего выступления. «Хочет проявить себя!» — подумал я о Маргарите Васильевне.
Наливин был рыхлым, бесформенным. И было странно, что от его массивного тела отрывался и как бы журчал в воздухе тонкий женский голос. Когда он первый раз открыл рот, я даже вздрогнул и огляделся: мне показалось, что говорил кто-то другой.
— А где же наш бесценный Виктор Макарович? — спросил Наливин. И развел руки в стороны, готовясь обнять его.
— Он, вероятно, в зале, — скороговоркой сообщил Дирдом. — Сегодня будет дирижировать Маргарита Васильевна.
— Значит, мы с ним в антракте увидимся? — зажурчал голос Наливина. — Боюсь только, он опять будет журить меня, как в те невозвратные годы. — Певец обмерил взглядом свою фигуру. — Молодых влюбленных мне играть уже трудно: за кресло не спрячешься, с балкона не спрыгнешь!
Он снова обмерил себя осуждающим взглядом.
Я заметил, что есть люди, которые в шутку торопятся сказать о своих недостатках, опасаясь, что другие сделают это всерьез.
Наливин обращался сразу ко всему нашему хору. Он делал это очень легко: привык делиться своими переживаниями с огромным залом театра оперы и балета!
— Напоминаю: уже был второй звонок! — деловито проходя мимо, произнесла Маргарита Васильевна.
— Но третий мы можем и оттянуть. Все в нашей власти! — ответил ей вдогонку Дирдом.
— Ни в коем случае!… - испуганно зажурчал Наливин. — Из-за меня?! Если Виктор Макарович узнает… Что же он не пришел за кулисы?
— В антракте увидитесь. В моем кабинете, — услужливой скороговоркой пообещал Дирдом.
Виктор Макарович сидел в девятом или десятом ряду. Я думаю, он хотел показать всем, что хор справится с программой без всякого воздействия с его стороны. Но я решил доказать нечто совершенно противоположное!
