Его величество Человек - Файзи Рахмат (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
—Давай я буду держать, а ты насыпать,— предложила Салтанат.
Батыр взял лопату и принялся набивать мусор в мешок.
Пока они прибирали в доме и во дворе, поставленный Батыром самовар закипел. Салтанат достала пиалы, Батыр принес сохранившуюся дома сухую лепешку и несколько яблок.
Почему-то и за завтраком разговор у них не клеился. «Точно один из сада, а другой с гор»,— подумала Салтанат.
—Ты обиделась, что я сказал, будто знаю твои секреты? — спросил Батыр.
—У меня нет секретов. Просто я тоже хочу на фронт,— сказала Салтанат, передавая ему пиалу.
—Не поедешь!
—Почему не поеду? Поеду!
—Не поедешь! Я тебе приказываю — не поедешь!
—Ого, ты совсем как командир.
—Я и есть твой командир. Ты обязана выполнять мои приказания!
Салтанат разбирал смех, она поперхнулась.
—Есть выполнять приказания! Разрешите пожаловаться на вас вышестоящему командиру.
—Смотри, ты и устав успела изучить! — удивился Батыр и серьезным тоном сказал: — Не разрешаю. Ты обязана выполнять мои приказания!
Они стали убирать дастархан.
—Ой,— вдруг воскликнула Салтанат, взглянув на стенные часы,— опоздала на работу!
Она поспешно надела туфли, сняла сумку с гвоздя на столбе, спустилась во двор и, кивнув Батыру, зашагала к калитке. Батыр догнал ее. Они молча грустно посмотрели друг на друга.
—Я пойду, Батыр-ака,— с трудом выговорила Салтанат, не двигаясь с места,— вечером приду.
Она отвернулась, но не смогла сдержать слез. Ее голова упала на грудь Батыра. Он ласково гладил девушку по плечу. Косички Салтанат рассыпались по спине. От ее волос приятно пахло гвоздикой.
Глава третья
В жаркую погоду люди стремились к Анхору. От полноводной реки веяло прохладой, дул легкий ветерок, шелестели листья, журчала вода. По берегам Анхора застыли высокие тополя, величественно вскинув свои кроны, низко склонились плакучие ивы, опустив к речным волнам тысячи мелко заплетенных зеленых косичек.
Чайхана стоит на самом берегу. Справа от террасы тянется большой цветник. По краям цветника растут райхан, чабрец, аш-райхан, ходжи-райхан, тог-райхан[22], а в середине розы — красные, белые, желтые, черные. Каждый, кто приходит в чайхану, обязательно задерживается возле цветника: понюхать душистый райхан, сорвать маленькую веточку.
А влюбленный в цветы Ариф-ата ходит с самого утра с заткнутым за ухо пучком райхана и, даже когда ложится спать, кладет букетик рядом с собой. Говорит, будто, если не чувствует запаха райхана, плохо спит и дела у него не ладятся. Будто и певчие птицы, пьянея от этого запаха, заливаются волшебной трелью, будто соловьи не могут петь, не надышавшись вдоволь ароматом райхана. Если уж начнет Ариф-ата рассказывать о свойствах цветов, собеседник только диву дается. Ариф-ата перечислит множество видов одного только райхана и подробно расскажет об их особенностях. По его мнению, среди цветов, и не только среди цветов, даже и во всем растительном мире нет цветка душистее, чем райхан. Райхан неприхотлив, не доставляет лишних хлопот, растет себе запросто, не требуя особого ухода. Не вянет от дождей, не сохнет от жары. Он радует человека своим запахом и придает аромат пище.
Поздней осенью Ариф-ата собирает листья аш-райхана, заботливо подсушивает их в тени, толчет и ссыпает в стеклянные флакончики. Ариф-ата и зимой всегда носит при себе сухой райхан, завернутый в клочок бумаги. Если доводится ему идти куда-нибудь в гости, он и там подсыпает в фарфоровую чашку щепотку, а остальное передает другим, и при этом, пользуясь случаем, Ариф-ата опять начинает рассказывать о свойствах райхана. Все в махалле, стар и млад, знают о пристрастии Арифа-ата к этому цветку. Многие, следуя его примеру, выращивают райхан.
Вот уже несколько лет, как Ариф-ата работает в чайхане у Анхора. Он сам сколотил топчаны, разбил вокруг цветник и сад. В летние знойные дни во всей округе трудно найти такое же прохладное и живописное место.
Летом на берегу всегда шумно: здесь и чаевничают, и газеты читают, и готовят плов в складчину, а мальчишки, навесив на уши веточки черешни, с увлечением играют в «акизак», пускают по течению реки какой-нибудь предмет, привязанный к нитке. Любители певчих птиц приносят сюда клетки с тыквенным дном, развешивают их на ветки тала[23] и устраивают состязания: чья птица лучше поет. Ариф-ата на этих соревнованиях главный судья.
По воскресным дням берег Анхора становился особенно многолюдным. Приходили аския-базы — острословы, состязающиеся в придумывании острот экспромтом, музыканты, певцы. Люди не умещались на террасе чайханы; не только курпачей, но и паласов не хватало. Устраивались, расстелив где попало домотканые паласы и циновки. Берег Анхора превращался в место народных гуляний. В такие дни у Арифа-ата было много работы. «Пожалуйте, пожалуйте, милости просим!» — то и дело восклицал он, приветствуя посетителей. Он хлопотал с радостным, как у юноши, задором, чувствуя себя на седьмом небе от многолюдья.
Так бывало каждый год до самой поздней осени, пока Анхор не покроется желтыми листьями, а вода в сархумах — ледяной пеленой.
И только в этом году все прекратилось очень рано. Веселье оборвалось, хотя не успели еще созреть дыни. Свалилась неожиданная беда, и словно черный смерч развеял покой и радость.
Проводив Салтанат, Ариф-ата постоял в задумчивости. «Трудно и им, бедняжкам. Словно только раскрывающиеся бутоны, эти молодые девушки. Самая пора им веселиться, да нет... Вот Салтанат. Ни свет ни заря встала, с раннего утра пошла... Когда-то еще вернутся парни и бедным девушкам улыбнется счастье».
Ариф-ата вздохнул, взялся за ручку ведра, поднял его и вдруг почувствовал, какое оно тяжелое. С трудом вылил воду в самовар. Что это такое, неужели вода может быть такой тяжелой? Что случилось с этими руками, которые могли вмиг налить в самовар два хума?[24] Ариф-ата ощупывал правую руку, массировал мускулы от кисти до локтя. «Эх, старик, чуточку онемела рука — и сразу начинаешь паниковать; ведь спал-то, кажется, на правом боку,— успокаивал он себя.— Ну и труслив же стал, стоит вспорхнуть воробью — сразу душа в пятки...» Ариф-ата закрыл крышку самовара, зажег огонь, поставил трубу, взял полотенце и вытер металл. Такая уж привычка. Не успокоится Ариф-ата, пока не заблестит самовар.
Редко теперь появляются посетители в чайхане, да и те быстро уходят. Но Ариф-ата все равно по привычке просыпается на рассвете, зажигает самовар... а дальше не знает, что делать. Дрова колоть не надо, корм и вода перепелам не нужны; вот кипит, кипит один самовар... И почти никто не идет пить чай. Никак не может он привыкнуть к этому. Раньше, бывало, Ариф-ата, как только встает, сразу включает радио. Сейчас не по душе ему ни музыка, ни песни, ни утренняя зарядка. Включает радио старик только в тот момент, когда передают последние известия. Их он ждет с нетерпением. С тревогой в душе думает: «Лишь бы услышать хорошее».
Проводив взглядом Салтанат, Ариф-ата с лейкой в руке подошел к Анхору. Долго сидел на корточках над водой, прислонившись к стволу тала и любуясь быстрым течением; потом, не торопясь, наполнил лейку водой, встал. Пошел в цветник и обрадовался, увидев готовые вот-вот распуститься бутоны. «Ах, если бы теперь еще и услышать по радио добрую весть!»
Ариф-ата взглянул на висевшие на террасе ходики с гирями на цепочке, снял трубу с бурно кипящего самовара, заварил в маленьком чайнике крепкий чай, включил радио и уселся под столбом, ожидая последних известий.
Но добрых вестей не было, враг занял еще три города и несколько населенных пунктов. Ариф-ата почувствовал, что совсем ослаб. Не было сил встать, чтобы выключить громкоговоритель. Сообщение о крестьянах, которые сожгли пшеничные поля, чтобы они не достались врагу, о железнодорожниках, взорвавших мосты и склады, еще больше опечалило его. Навернулись на глаза слезы, покатились по щекам: «Гибнет добро. Сколько в него люди вложили труда!»
