Марью пишет сочинение (рассказы эстонских писателей) - Вяли Хейно (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

После обеда я включил телевизор. Показывали мировой фильм! Как ни хитёр был шпион, а наши его всё равно поймали. Я стал мечтать, как бы ловил этого шпиона сам, но в это время мама напомнила, что пора заниматься, и страшно меня этим разозлила.

Я сказал маме, что в журнале «Советская женщина» есть правильная статья под названием «Ребёнок не остаётся ребёнком навечно». Там пишут, что матери не должны без конца приказывать детям, потому что от одиннадцати до пятнадцати лет дети переживают второе рождение. Они становятся взрослыми. Я попытался объяснить маме, что мне уже одиннадцать лет, что я уже не ребёнок, что нам на понедельник задано мало и что домашние уроки можно сделать в любое время. Я был очень красноречив, но мама осталась тверда, и мне пришлось сесть за письменный стол.

Я раскрыл учебники. Но попробуй заниматься, когда на улице такая хорошая погода! Я покрутился немного на стуле, накинул пальто и выскользнул за дверь.

Во дворе было скучно, там никого, кроме Пээтера, не было. Мы с Пээтером отправились в соседний двор — дразнить Большого Сийма. Хотя Большой Сийм старше нас на целых четыре года, ему никак не удавалось поймать ни меня, ни Пээтера, и в конце концов он позвал на помощь своих друзей. Тут нам стало уже не до смеха, у нас у самих земля под ногами горела, — пришлось спешно убираться восвояси, и мы снова перемахнули через забор. Большой Сийм крикнул нам вдогонку:

— Никак вы нас боитесь?

Я ответил:

— Нет, мы просто в прыжках тренируемся, у нас в школе скоро начнутся соревнования по лёгкой атлетике.

Во дворе уже нечего было» делать, и я вернулся домой. Только я ступил на порог, мама спросила:

— Где это ты умудрился так вываляться?

По-моему, тут никакой мудрости не требуется. Перемахнёшь разок через забор и — готово.

Затем мама сказала:

— Почисти-ка сразу свою одежду! И смотри, не забудь сходить завтра к парикмахеру. Волосы уже на глаза падают.

Пришлось снова сесть за уроки.

Я раскрыл дневник и вспомнил, что должен дать его маме на подпись, как положено в конце каждой недели. Ничего приятного в этом не было, я снова нахватал одних троек.

Но я не из тех парней, кто ни за грош пропадает. Приписал своей рукой одну четвёрку.

Мама ничего не заподозрила, только удивилась, как это она её прежде не заметила, и вздохнула: ведь я мог бы всегда учиться на четвёрки!

Уроки были сделаны, мне очень хотелось посидеть немного у телевизора, но мама отослала меня спать, — и это после того, как я получил четвёрку! Единственно, что мне удалось — это нырнуть в постель неумытым. Но когда мама зашла ко мне, чтобы выключить свет, она мигом заметила, что я не надел пижаму, и заставила меня подняться. Само собою, она меня и умыться сгоняла.

Ну скажите, разве у меня не тяжёлая жизнь? Отдыха нету и в помине!

Бедная мама, она даже не подозревает, как несчастен сегодня её сын! Надо идти в школу, а я не смею. Вчера я ни одного домашнего задания не сделал. Если я пойду в школу, то нахватаю двоек и мама будет огорчена, ведь я обещал ей начать хорошо учиться. Нет, я не стану огорчать маму, лучше уж не пойду сегодня в школу.

Только вот — куда мне пойти? У мамы сегодня свободный от работы день, дома оставаться я не могу. Разгуливать по улицам в такое время опасно. Увидят! Может, пойти к Большому Сийму, он учится во вторую смену? Тоже нельзя, у него бабушка дома. Как я ни старался, ничего путного придумать не смог. Никто меня не спасёт! Я грустно вздохнул и надел пальто и шапку.

В это время мама спустилась в подвал за брикетом, вот тут-то в голову мне и пришла эта дурацкая мысль. Правда, в тот момент мысль эта не казалась дурацкой. У человека должно быть время, чтобы обдумать свою идею, а у меня его не было.

Я быстренько залез в платяной шкаф, не забыл прихватить с собою и портфель. Когда мама вернётся, она подумает, что я ушёл в школу. Так оно и вышло.

Я вздохнул с облегчением: теперь я спасён! Скоро мама пойдёт в магазин, потом отправится к тёте Хельге, а я вылезу из шкафа и стану читать. Ах ты, ёлки-моталки! Мама ведь собирается пойти с тётей Хельгой на выставку художников! Значит, обязательно полезет в шкаф за новым платьем.

Я стал нервничать. Прислушивался к каждому маминому шагу. И чего она без конца ходит, почему в магазин не идёт? Я бы вышел и спрятался в другом месте. Но мама словно и не думала уходить.

Мне сделалось жарко, спина затекла, потом и нога онемела. Я стал тихонько растирать ногу.

Учиться всё же куда легче, чем сидеть скорчившись в шкафу. Теперь онемела и вторая нога. Я чувствовал себя, как пан Юранд [1], когда крестоносцы засунули его в шкаф для пыток. Некоторое время я поиграл в этого героя, но игра была слишком похожа на правду, и мне быстро расхотелось играть.

Меня стало подташнивать и клонить ко сну. «С чего это так спать хочется», — подумал я, зевая, и словно провалился куда-то…

Очнулся я оттого, что мама трясла меня за плечо и брызгала в лицо водой. А какой у неё был испуганный вид!

— Что случилось? — спросил я, переходя из положения лёжа на полу в положение сидя.

— С чего это ты залез в шкаф? — спросила в ответ мама. — Я хотела переодеть платье, открыла дверцу — и вдруг из шкафа вываливаешься ты и шлёпаешься на пол. Ох и испугалась же я! Сердце до сих пор колотится!

Мне нечего было сказать в своё оправдание. И тут я твёрдо решил собраться с силами и на две-три недельки стать образцовым мальчиком, каждый день аккуратно выполнять домашние задания. После такого испуга надо маму и порадовать немножко.

Сейчас в нашей школе все ребята помешались на рогатках. Да наверное, не в одной нашей, только в некоторых школах рогатку называют иначе — стрекалка. Из неё хорошо стрелять бумажными пульками. У нас в школе дело дошло до того, что даже у девчонок есть рогатки, даже у Тихого Океана, а ведь она в нашем классе самая-пресамая пай-девочка.

Перед последним уроком я прицелился в Тойво. Но когда спускал резинку, Тойво наклонился, пулька лишь слегка задела его затылок и — рикошетом от стены — угодила прямёхонько в нос Майре. Майре испугалась и вскочила со скамейки. И получилось очень кстати! В этот момент всем пришлось встать, потому что в класс вошёл учитель.

Я до того разошёлся, что стрельнул ещё разок. Учитель услышал, как стукнула пулька, и велел тому, кто выстрелил, выйти и подобрать её с пола. Учителя всегда так: если ты сам сознаешься в своём проступке, тебя назовут честным мальчиком и замечание тебе в дневник записано не будет. Поэтому я смело вышел и поднял пульку.

Но едва я сел на место, как выстрелил Аарне. Вот ведь недотёпа! Больше уже нельзя было стрелять.

Учитель велел мне немедленно подойти к нему с дневником. Я пытался объяснить учителю, что стрелял не я, что я честный ученик и проступков своих скрывать не стал бы, но учитель не захотел меня слушать. Велел подобрать с пола все бумажные пульки, даже те, которые лежали там ещё перед началом урока.

Аарне сидел на своём месте и усмехался.

«Ну, погоди! — подумал я, — после уроков я научу тебя уважать честность!»

Когда уроки кончились, я спрятался за столбом у ворот школы и стал поджидать Аарне. Собирался, как только он появится, показать ему «индейца». Но возле самых ворот учитель обогнал Аарне, а я из-за столба не заметил этого и с воинственным кличем прыгнул прямёхонько в учительские объятия.

Учитель спросил:

— Что случилось? Что за номер ты опять выкинул?

— Х-хотел н-нап… н-напугать Аарне.

Учитель оглянулся и сказал:

— Иди сюда, Аарне, ребёнок хочет тебя напугать.

Все так и прыснули, только мне было не до смеха. Но злости во мне тоже не было. Я чувствовал, что я жертва. Жертва несправедливости. И тут мне вспомнилось, что это благородно — страдать за других, за своих друзей. Это — самоотверженность. Только великие люди способны на такое. Я пошёл домой вместе с Аарне и постарался на него не злиться. Но дома я засомневался, можно ли такое страдание посчитать за настоящее.