Приключения Айвама - Семушкин Тихон Захарович (мир бесплатных книг .txt) 📗
Мальчик очистил льдинку ножом, приставил к ней пешню, сделал на конце деревянного держака пешни зарубку. Для удобства он сел на лёд, пешню положил на колени и стал прикладывать спичку:
«Вот четыре… еще четыре. Стало восемь. Еще четыре… двенадцать. Еще прибавить четыре… шестнадцать. Ой, как правильно здесь надо считать! От этого счёта зависит жизнь лётчика, — подумал Айвам. — Четыре раза по четыре. Четырежды четыре — шестнадцать. Пр авильно…» — И Айвам свободно вздохнул. На пятую спичку места до зарубки не хватало. Совсем немного — меньше полспички. Сколько же будет всего сантиметров? Айвам подумал, тяжело вздохнул и сказал:
— Наверное, девятнадцать.
Он принялся измерять сначала. Но сколько ни измерял он — результат был тот же. А один раз получилось даже меньше девятнадцати сантиметров.
Айвам встал, воткнул пешню в снег и с грустью промолвил:
— Эх, Лилит, как мало не хватает.
Но Лилит даже не обернулся. Он был занят более важным делом: лапкой чесал за ухом.
Стало светло.
Айвам взглянул на кумач, на пешню. Не нужны они сегодня. Подымать флаг нельзя. Он взял кумач, встряхнул его. Было тихо, морозно. Бесконечные ледовые поля простирались во все стороны. Прозрачный воздух, как чистый-чистый лед на озере. Воздух струился, а мороз щипал лицо. Вдали, далеко-далеко, виднелся берег. А ведь пешком не пойдёшь туда. Далеко — это ничего, но на пути обязательно попадётся Открытая вода — и всё: дальше не пойдёшь.
Айвам долго стоял с кумачом в руке. Он оглядел широкое небо, молчаливые торосы, одинокие ропаки, и в этой тишине ещё грустнее стало ему. Странно: грустно от всего того, что он так любил. Море и лёд всегда тянули его. Теперь же все его мысли были на берегу. Грустно ещё и потому, что даже и ревуна не стало слышно. Как будто в этих голубых заснеженных льдах находился великий покойник и никто не смел нарушить здешнюю тишину.
Думы Айвама перенеслись в селение, в школу, туда, где со звонкими голосами бегут его товарищи на занятия. И так захотелось ему быть со всеми, что опять чуть не набежала слеза.
Он вспомнил мать, с которой они жили вдвоём. В тот вечер он не рассказал ей школьные новости. Она ведь так любит слушать их! Вспомнились рассказы её о том, как давно-давно погиб во льдах его отец, хороший и сильный, ловкий охотник. Его так же оторвало на льдах от берега, и он пропал. В то время Айвам был ещё совсем маленьким. Он даже не помнит своего отца. «Вот, должно быть, пропаду и я. Начнётся пурга, и самолёт потеряет меня, льды уйдут ещё дальше. Мать, наверное, плачет», — подумал Айвам и ощутил, как слёзы подступили к горлу. С востока, из-за остроконечных льдин, брызнули длинные красные и тоже зубчатые лучи восходящего солнца. Вскоре показалось и солнце. Оно сегодня вышло на половину диска, раскалённое, как расплавленный металл, и почти бесформенное.
Айвам стал пристально всматриваться в эту половинку солнца и отвлёкся от горестных дум. «Хоть бы опять полетал надо мной самолёт». Не успел он подумать об этом, как вдруг на горизонте заметил чёрную точку. Она казалась одинокой птицей в этих необозримых пространствах.
«Но что такое? Вон ещё точка показалась рядом с первой… Да это, пожалуй, и есть птицы… Но зачем птицам летать сюда зимой? Может быть, они летят на необитаемые острова?» Как напуганный заяц, Айвам вскочил на ледяную глыбу и до боли в глазах стал всматриваться в эти точки.
«Нет, это не птицы… Это самолёты… Два. Зачем же два?»
Вскоре послышалась далёкая-далёкая песня моторов. Самолёты быстро приближались. Гул моторов наполнил мощными звуками тишину, царившую во льдах. Один за другим, гуськом, подходили самолёты.
Айвам бросился бежать на площадку, но, вспомнив, что там нет двадцати сантиметров, остановился. Сердце учащённо забилось, когда самолёты пошли на снижение. Айвам, словно птица, уводящая охотника от своего гнезда, бросился на ближайший торос, чтобы не сбить самолеты с толку. Они низко и с яростным шумом прошли над мальчиком. Пряча кумач за спину, он замахал рукой в сторону берега. На втором круге самолёты стали набирать высоту. Айвам обрадовался и ещё энергичней замахал рукой. С облегченным вздохом он сказал:
— Ступайте к берегу!
Передний самолёт покачал крыльями и лёг на обратный курс. Второй же самолёт зашёл опять на круг и, совсем низко-низко опустившись, пролетел почти над головой мальчика. Лётчик успел даже высунуть из кабины голову и помахать рукой. Айвам засиял от восторга. Он узнал лётчика. Это был Таграй — чукча, ученик русского лётчика Томилина. Теперь Таграй был известным полярным ледовым разведчиком. Ещё два круга сделал Таграй, и на последнем круге он что-то сбросил на лёд. Так же покачав крыльями и круто набрав высоту, самолёт пошел к берегу.
— До свиданья, до свиданья, Таграй! — крикнул Айвам в небо. Ему захотелось помахать красной материей. Но опять из боязни сбить с толку летчика, он удержался. Айвам долго провожал глазами самолёт. Передний уже превратился в маленькую точку.
«А где Лилит?» — спохватился мальчик и громко стал звать щенка. Но щенка не было. Сильно обеспокоенный, Айвам бродил по торосам до поздней ночи. Он сорвал голос, разыскивая щенка. Исчезновение Лилита так расстроило мальчика, что его даже не интересовала очередная посылка с самолёта. «Наверное, Лилита напугал самолёт, и он убежал, а может быть, он сорвался в разводье», — со страхом подумал Айвам.
Мысль о гибели щенка навела такую тоску на мальчика, что он сам заблудился во льдах. Он долго кружил, далеко отходя от своей пещеры, и теперь сам утратил способность узнавать места. Льды всё-таки очень одинаковы. Большего горя, чем потеря щенка, да ещё здесь, во льдах, мальчик никогда не испытывал. Хотелось плакать, но вместо этого он вновь громко стал звать щенка;
— Лилит, Ли-ил-иит! — кричал он что есть мочи.
Никто ему не ответил в этой ледяной пустыне. Мальчик сбился с пути и не знал, куда идти. В ночном полумраке трудно было определиться, и он полез на торос. Он зорко всматривался, но вокруг всё сливалось, словно над льдами навис тяжелый и мрачный туман. Айвам оглядел небо, усеянное звёздами, и стал искать Большую Медведицу.
«Вон ковшик, вон ручка. А когда я выходил из пещеры, видел только кончик ручки».
И мальчик раздумывал, решал: где же должна быть пещера? Он усиленно припоминал очертания прилегающих торосов и, вспомнив, как пешней на льдинах делал пометки, пошел их искать. И все же Айвам не мог определить, где он находится. Страшно было думать, что предстоит провести ночь одному, без Лилита и без тех вещей, которых так много уже в пещере. И небо становилось мрачным, подул легкий ветерок, звёзды заволакивались, начиналась поземка.
«А вдруг задует пурга?» — уже с испугом подумал Айвам.
Пометок на льдинах не попадалось, да и трудно стало их рассматривать. На лице у него выступил пот; он снял шапку, провёл ею по лицу и пошёл на ветерок; снежинки уже бежали ему навстречу. Он шёл с шапкой в руке, с заиндевевшей головой, сам не зная, куда идёт.
«Надо, пожалуй, здесь переночевать, а завтра днём лучше искать пещеру. Ночью можно далеко уйти. А если подует пурга, день будет тоже как ночь». И Айвам инстинктивно шагнул вперед, навстречу ветру. Он только хотел надеть шапку, как услышал лай щенка. Но щенок тявкнул и замолчал.
«А может быть, померещилось?» — подумал мальчик и, остановившись, подставлял под ветер то одно, то другое ухо. В торосах шумел ветер, и больше не было никаких звуков.
Айвам пошёл на ветер, теперь более убеждённый в правильности пути, так как если действительно тявкнул Лилит, то этот звук мог донести только ветер.
Мальчик остановился и громко стал звать Лилита. Он горестно почесал затылок и снова вспомнил погибшего во льдах отца. Вдруг он опять услышал лай, теперь уже не отрывистый, а беспрерывный. Мальчик бросился бежать на зов щенка. Он бежал быстро, так же как и тогда, когда обнаружил, что льдина его оторвалась. Лай становился всё слышней и слышней. Наконец Айвам узнал знакомую льдину.
