Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
— Эмильенна, предложи тартинку с вареньем этому ребенку, — приказала дама. — Подойди сюда, Катрин.
Девочка, низко опустив голову, приблизилась к кровати.
— Ближе, ближе, — потребовала дама.
Ока протянула руку и кончиками пальцев потрепала Катрин по щеке, — Оказывается, от меня скрыли существование этой молодой особы!
Никто не смеялся больше над Катрин. Госпожа Дезарриж, Эмильенна и ее брат принялись за еду. Время от времени хозяйка задавала девочке новый вопрос. Где она живет?.. В доме-на-лугах?.. Какое очаровательное название!
Наверное, это дом, утопающий в зелени и цветах, не правда ли?
«Какие только глупости не приходят в голову этим богачам! Они, верно, думают, что бедняков на свете не существует!» А есть ли у нее братья и сестры? — спрашивали Катрин снова. А ее мать, чем она занимается? Умерла?
Тень грусти скользнула по лицу дамы. Но кто же тогда заботится о младших сестренках? Не лучше ли поместить их в приют? Дама хорошо знакома с настоятельницей монастыря Кармелиток, и, если Катрин с отцом пожелают, она замолвит словечко монахине.
Застенчивость с Катрин как рукой сняло. Нет, нет, ее младшие сестренки не пойдут в сиротский приют! Катрин уже воспротивилась этому однажды: она достаточно взрослая и может сама позаботиться о девочках.
— Гм, — задумчиво протянула дама, высоко подняв свои красиво очерченные брови, — ты уверена? Ты действительно уверена в этом?
Катрин инстинктивно отодвинулась от кровати, словно ей снова предстояло защищать свое решение, защищать Клотильду и Туанон от опасной доброжелательности дамы в розовом пеньюаре. Вдруг маленькая твердая рука схватила ее за кисть.
— Я уверена, что Катрин права! — пылко воскликнула Эмильенна. — На ее месте я поступила бы точно так же!
Эмильенна взяла ее за руку! Эмильенна назвала ее по имени! Эмильенна выступила на ее стороне, в ее защиту! «Она заодно со мной!»
Словно уловив симпатию, зарождавшуюся между дочерью и маленькой служанкой, госпожа Дезарриж поспешила отослать Катрин обратно.
«Знать бы, когда я снова ее увижу!» — грустно думала девочка, спускаясь по каменной лестнице в полуподвал.
Вопреки опасениям Катрин, ждать ей пришлось недолго. На следующий же день госпожа Пурпайль приказала девочке отнести наверх полдник. Матильда, находившаяся тут же, изумленно посмотрела сначала на кухарку, потом на Катрин и процедила сквозь зубы:
— Но я же здесь!
— А вчера тебя не было! — отрезала кухарка. — И барыня сама распорядилась прислать полдник с Кати.
— Вот так раз! Вот тебе и на! — повторяла горничная, задыхаясь от возмущения.
Так у Катрин появилась новая обязанность. Но девочка никак не могла освоиться с этой неожиданной честью и по-прежнему держала перед собой поднос, словно священник чашу с причастием. Так, по крайней мере, говорила ей с насмешкой Матильда.
Иногда госпожа Дезарриж целый день лежала в постели непричесанная, ссутулившаяся. Никто не разговаривал в эти дни, никто не улыбался. Катрин тихонько ставила на столик свой поднос и молча удалялась, бросая на Эмильенну печальный взгляд. А на следующий день в глазах хозяйки уже сияло солнце, в комнате звенел смех, слышались шутки, восклицания, оживленная болтовня. Катрин оставляли в комнате, угощали, расспрашивали. Часто госпожа Дезарриж заставляла девочку принести к ней в комнату свою работу и шить, сидя у ее постели. Но вот наступил день, когда барыня распорядилась закрыть в своей комнате ставни, задернуть занавески на окнах. Катрин велено было доставить поднос с полдником в комнату Эмильенны на втором этаже. Эмильенна казалась рассеянной и задумчивой; время от времени она глубоко вздыхала, перевертывая страницу книги или втыкая иголку в свое рукоделье. Затем, отложив в сторону книгу и вышиванье, оборачивалась к окошку, за которым виднелась верхушка голубого кедра, чуть покачивающаяся в ясном апрельском небе.
— Мама никогда не привыкнет к жизни в Ла Ноайли, — говорила Эмильенна и, помолчав, добавляла: — Должно быть, это у нас в крови. Дедушка, мамин отец, был точно такого же нрава: утром весел, полон сил, энергии и всяческих замыслов, а вечером — пришибленный, словно больная собака.
Катрин задавала себе вопрос: для кого говорит все это Эмильенна? Для самой себя? Или для брата, который слушал, приоткрыв рот, и глядел на сестру своими выпуклыми, ничего не выражавшими глазами? Или для нее, Катрин?
Девочке так хотелось верить, что именно к ней были обращены признания Эмильенны; это внезапное доверие и радовало и пугало ее. Оказывается, можно быть и красивой, и богатой, и знатной — и, несмотря на это, страдать, как все прочие люди, и даже чего-то опасаться… Эмильенна говорит, что это у них в крови… Что можно сделать, чтобы помочь ей? Катрин не могла найти ответа на этот вопрос.
Не зная, что предпринять, девочка принялась рассказывать о себе, о своей жизни, о своих родных, словно рассказ об испытаниях и горестях, выпавших на ее долю, мог принести Эмильенне утешение, подбодрить ее.
Молодая барышня молча смотрела на Катрин, но слушала ли она ее? Глаза Эмильенны были устремлены вдаль, мимо маленькой служанки. Внезапно в них сверкнул огонек, и, прервав Катрин, Эмильенна заговорила:
— Я все припоминаю, все припоминаю… Я уверена, что видела тебя раньше, но не помню, когда и где…
Катрин низко склонила голову над шитьем. Слова барышни причиняли ей боль. Значит, барышня ничего не помнит? Она смотрит на вас своими распрекрасными глазами, но не видит вас, не узнает!
— Никак не припомню… — начала снова Эмильенна.
Она ждала, что Катрин придет к ней на помощь, подскажет ей, но девочка упорно молчала, не поднимая глаз от работы.
— А я помню, — проговорил вдруг своим тягучим голосом Ксавье; сидя у низенького столика, он рассеянно перелистывал стопку иллюстрированных журналов.
Эмильенна и Катрин разом обернулись к нему. И было чему удивиться!
Ксавье вдруг вмешивается в разговор, да еще утверждает, будто помнит вещи, изгладившиеся из памяти сестры! Катрин привыкла видеть его безмолвным и апатичным. Он оживлялся лишь при виде подноса с полдником.
Катрин окинула критическим взглядом круглое бледное лицо молодого барина, уже оттененное светлым пушком, его выпуклые глаза и мягкий, безвольный рот. «Болтает невесть что!» — решила девочка, убежденная, что Ксавье вообще не способен чем-либо интересоваться.
— Это было в день какого-то бала, — монотонно продолжал между тем Ксавье, — в библиотеке. Наверное, года два назад. Мы вдруг услышали звуки арфы и рояля. Когда мы вошли в залу, Катрин стояла у рояля и нажимала пальцем на клавиши. Услыхав твой голос, она перепугалась насмерть и стояла как вкопанная. Потом кинулась к дверям и выбежала из залы. А на пороге остановилась и что-то крикнула… кажется, так: «Я сестра… я сестра…»
— Я сестра Обена.
Слова сорвались с губ Катрин помимо ее воли, и она тут же горько раскаялась, что закончила фразу, начатую Ксавье. Ни за что на свете не должна была она произносить здесь это имя! Но она выдала его, она предала брата, и теперь ничто не поможет изгладить это слово из памяти Эмильенны.
Барышня переспросила:
— Как ты сказала?
Пришлось повторить имя умершего брата, пришлось рассказать о его судьбе, о его жизни вдали от семьи, на ферме Мариэтты в Амбруассе.
— Амбруасс? — проговорила задумчиво Эмильенна. — Мы иногда охотимся в тех краях, там большие леса…
Сдвинув тонкие брови, она мучительно силилась что-то припомнить.
«Что у нее, совсем памяти нет, что ли?»
Катрин хотелось крикнуть: «Зачем вы притворяетесь, будто не помните Обена? Обена, которого вы назвали красивым?» Но вместо этого она рассказала о смерти Обена.
— Сколько ему было лет, когда это случилось?
— Четырнадцать.
— Ах, значит, он был еще мальчиком! — сказала Эмильенна.
— Нет, Обен был рослый и сильный парень, на вид ему можно было дать лет шестнадцать-семнадцать.
Катрин принялась описывать наружность Обена, поглядывая исподтишка на Эмильенну. Она старалась уловить на лице девушки хоть тень смущения, которое выдало бы ее и доказало, что прекрасная амазонка помнит встречу в лесу и лишь прикидывается забывчивой. Но ни один мускул не шевельнулся на матово-белом, обычно таком подвижном и изменчивом лице, губы не дрогнули, ресницы не опустились. Видно было, что барышня растрогана печальной судьбой крестьянского мальчика, жалеет его, и только. Катрин едва не закончила свой рассказ словами: «Вы же знаете его: вы спросили у него дорогу на полянке, где он собирал хворост». Неужели Эмильенна так равнодушна к людям, так легко забывает тех, кто встретился на ее жизненном пути?
