Долгая ночь у костра (Триптих «Время драконов» часть 1) - Гусаков Сергей "СОМ" (версия книг txt) 📗
— вот так.
И ложась, всё никак не могу заснуть; долго лежу без движения в спальнике и “гоняю” про себя “Акваланг” — полностью всю ленту, включая все её склеечки и ракорды, и полтора раза записанный “Гимн 43”, потому что на него пришёлся конец “стороны А” кассеты, когда писал по первому в своей жизни, самому запоминающемуся разу — такой подлый, чисто советский метраж ленты в ней оказался, а другой под рукой не было,— и всё слушаю бой, стоны, крики, удары, стук, падение и кашель этих сумасшедших капель — и внутри меня всё больше и больше нарастает странный нервный пульсирующий комок — боли, тревоги, тоски и печали:
: Совсем, как с утра, когда Пищер скомандовал после завтрака “на разделку становись” — и грот построился попарно, рассчитавшись на первый/второй, и начал пилить каждую шмоточку на две супружески-разводные половинки,— а мне чего-то от всех этих разводных делёжных сборов дурно-тошненько сделалось, и я забился в самый уголок, сказавшись регламентом своему коногону, и только мрачно позыркивал волком из клетки своего угла, как восторженно-идиотски делят, распихивая по симметричным трансам и коробам, наши до того совместно-неделимые шмотки братец Пит с брудером Сашкой под воительством и вовсе очумевшего от счастья Фюрер-Пищера...
: Гадость-не-гадость, гниль-не-гниль,— не разобрать, что возникли за этой делёжкой-разделением. Словно нельзя нам было этого делать. Не нужно. Но что я — со своими бредовыми предчувствиями?.. Ведь прекрасно знаю цену приколам бздёвым своим, да. А потому когда речь действительно заходит о деле — сочту за благо промолчать, и делать, что нужно. А приколюсь уж потом: при случае. Мало не покажется, да.
— И загнал я предчувствия поганые свои в комок, впрягся в трансы, что мне доверены были — и попылил вслед за отриконеными вибрамами Егорова по липотовому лазу... К вящей славе пищеровского безумия, да. И пока на облепленные грязью зубья егоровской обуви любовался, с трансами в шкурах сражаясь и одновременно от егоровских титановых когтей уворачиваясь, как-то этот комок размотал, размазал по штреку. Так, что к Липоте от него вообще ничего не осталось, да.
А как обратно с Питом полетели — без снаряги, почти на крыльях мечты — получилось, что собрал. Намотал на себя: вновь. И вот лежу, пытаюсь любимейший альбом ‘без прений заслушать’, хотя бы мысленно — а погань эта мандражная весь кайф ломает, вяжет по рукам и ногам паутиной полупредчувствий, полубредятины,— разбухает от долбёжки капельной...
«Завтра-завтра-завтра...» — дребезжит изнутри-и-снаружи в такт упрямой долбёжке капели.
: Спасибо.
— Но что будет завтра???
: С этой мыслью перемещаюсь в миры, хрен знает где расположенные.
И возвращаюсь оттуда с той же проклятой мыслью.
И будто что-то...
— Просыпаюсь одновременно с Питом.
... как тогда: Свечение.
— Только тревога изнутри-и-снаружи,—
: Давешняя.
Тревога — колоколом.
— Накатывает...
Нет, пока ещё — нет. Но что-то будет.
И — одно лишь движение руки — я запускаю всю нашу аппаратуру:
: Может — началось?..
Потому что никто не знает, как это будет — на самом деле.
— Я даже не смотрю на все эти магнитометры. Это не важно.
: Не такой я Егоров, чтобы об этом думать. И слава богу — ничего я в пищеровском “железе” не понимаю, и не стремлюсь понимать, как некоторые. Да. Моё дело — включить. И думать о другом,—
: Не о “железе”. Потому что тот, кто в данной ситуации размышляет о сути и смысле Процесса, и-как-там-кассетки-крутятся-да-упорядочные-сигналы-прописывают, ничего не получит.
— Хотя запись, быть может, останется классненькая. На память, да.
Потому как думать можно о чём угодно — только не об этой обезъяне.
: Пусть Пищер о ней думает — если у него нервы такие железные...
А я одеваю мягкую резиночку с электродами — как систему — на голову, и всё.
: Устраняюсь. На качество записи мне лично накласть,—
— Чтоб не сглазить: уж больно тонкие это материи...
Вот маленький кусочек плекса — это да.
— И сигарета.
— И ещё — последняя ‘железная’ мысль: Пит. Ага — тоже “оделся”.
: Ну и ладушки. Катись теперь всё в тартарары. Вот только капельку “кока”...
Совсем чуть-чуть. И всё.
И —— всё:
... Странное чувство: тишина вдруг изнутри — будто разом всё стихло, и капли эти — долбёжка проклятая, и плекса треск, и как Пит в своём спальнике ворочается... Только бы, думаю, “Джетро Талл” вместо ‘Ж-М-Ж’ не услышать — вот ведь цирк будет... Инфаркта на два, не меньше: и оба у Пищера — “за себя и за Ту Неизвестную Даму”...
— Чувствую: сейчас... Что-то сейчас... Вот-вот. И всё уходит куда-то, уходит; и тревога — вдруг снова — молотом: встать, бежать...
: Куда, зачем?..
— Всё,— говорю Питу,— сейчас, кажется, прийдёт.
— И ПРИШЛИ: никакого им царствия подземного.
: Ныне, присно — и во веки веков.
: Да.
ГОЛОС ЧЕТВЁРТЫЙ — “КОГДА НА ГУБАХ КУСКИ ЯЗЫКА...”:
..: Шум вдруг от входа в грот послышался страшный — будто... Ну, не знаю, что. Свет слепящий — в глаза до боли... И какой-то фаллический символ в каске протискивается из входной щели к нам — и давай орать:
— А-а!.. Вот где они отсиживаются!
— И тут же:
— Всем оставаться на местах! Р-руки в-верх!! П-предъявить документы!!! Стреляю без предупреждения!!!!
— И пушкой своей прямо Сталкеру в лицо тычет.
— Стрельни, стрельни,— спокойно говорит Сталкер,— это будет последний выстрел в твоей паскудной жизни,— и на свод над собой показывает.
А затем поворачивается на другой бок: спиной и жопой к менту.
— ВСТА-А-АТЬ!!! — страшно орёт этот фаллос и с размаху бьёт сапогом Сталкера в спину — туда, где почки.
— И мне становится жутко.
И я ничего не понимаю.
А тут ещё двое протискиваются — тоже в касках. Но без пушек.
«Где остальные?!» — орут.
: Уже мне.
«Нет уж,— думаю,— копраллит вам в задницу, а не остальные».
— И молчу. А магнитофон японский Пищера всё это пишет. Фиксирует — и как я это слышу, и как Сталкера бьют, и всё, что в гроте потом происходит:
«Эксперимент — значить»,— как бы сказал Егоров.
«Только бы они до Липоты не добрались»,— думаю я.
Кажется, мы со Сталкером думаем об одном и том же. Потому что он говорит:
— Нет больше никого.
И я добавляю для определённости:
— Видите же: мы одни.
«Ладно,— думаю,— конечно можно — это называется “индийская забастовка” — остаться в спальниках, этакие крошечки-терёшечки, забить на всё с прибором — пусть тащат нас отсюда, как хотят. Это им надо; ну а нам — наоборот. И как они нас вытаскивать будут: чрез Штопорную?.. Смешно!»
— Но мне не до смеха:
: Сашка с Пищером...
— И мы “сдаёмся”. Хотя я по-прежнему ничего не понимаю...
: Мы вылезаем из спальников — “а магнитофон фиксировал, и всё на нужной скорости: как меж огней лавировал меж правдою и подлостью”,—
: Хрен с ними. Ясно точно одно — всё, что мы тут хотели, они сломали.
Но мы ещё не понимаем, насколько. Потому что ни умом, ни сердцем это так сразу не понять,—
... да и не до того ещё. Пока не до того — и пока не понять: кто это, что ИМ от нас нужно,— и собственно, ПО КАКОМУ ПРАВУ??? Эксперимент-то официальный! И наверху в ГО им должны были показать “ксивы”...
..: Сталкер пытается собрать шмотник.
— Не суетись,— презрительно бросает ему один из тех, кто только в касках — без пушек — а сам так и шарит по гроту:
: жадно, оценивающе... Смотрит на пищеровский магнитофон.
В руках у Сталкера канистра бензина. И на полу рядом горит плекс...
