Когда приходит ответ - Вебер Юрий Германович (читаем книги бесплатно txt) 📗
Воспоминание об этих билетах заставило Мартьянова, к удивлению Володи, вдруг весело улыбнуться.
— Хорошо, раз уж вы так, — сказал Мартьянов. — К чему же вы больше склоняетесь из теории? Может быть, что-нибудь уже выбрали для этой вашей диссертации?
Окуляры куда-то отвильнули в сторону.
— Дело в том… — замялся Володя. — Я думал, Григорий Иванович, вы мне подскажете что-нибудь подходящее.
Все могло сейчас произойти. Григорий Иванович мог накричать, прогнать, начать читать длинную нотацию… Но он медлил, как бы давая себе насладиться ожиданием Володи.
— Спасибо, что вы не предлагаете мне еще писать за вас, — проговорил он наконец. — Ладно, я вам подброшу… — обещающе добавил. — Так вот… Вы-то сами испытали не раз, что это такое, решая схему, переходить от таблиц включения к формулам алгебры. С языка на язык. Настрадались, не правда ли? Мы наметили кое-какие правила перехода. Но это лишь первое приближение, как говорит наш друг Малевич. А нужен научный способ. Регулярный, верный способ. Чтобы переход был возможно проще и чтобы приводил он к наиболее простым формулам. Ведь вся наша методика и есть методика упрощений. Задачу надо решать в общем виде…
И он, уже забыв свое ироническое отношение к планам Володи, принялся с жаром развивать перед ним, как можно представить себе такую задачу.
Володя задумчиво кивал, догадываясь, в какую бездну проблемы затягивает его Мартьянов.
— А название? Как можно озаглавить? — опросил он.
Лицо его немного прояснилось. «Регулярный способ перехода с языка табличного на язык алгебраический». Это, пожалуй, звучит. Название тоже играет роль.
В общем. Володя ушел удовлетворенный.
Мартьянов остался один. Кончился лабораторный день. Густые сумерки заползали в комнату, поглощая противоположные стены, углы. Неподвижные приборы, макеты на стендах, шкафики с инструментами, столы сотрудников уплывали постепенно куда-то в неясную даль. Не в такую ли даль, еще совсем неясную, прячется от него и все, что ожидает его теорию?
Мартьянов встал, резко задвинул ящики и, подхватив портфель, поспешил выбраться отсюда, из-под власти ненужного настроения.
Все словно сговорились. И директор завел с ним речь тоже о диссертации. Но это уже касалось самого Мартьянова.
Директор усадил его в своем кабинете с тяжелой, старомодной мебелью в глубокое кресло и сам сел в такое же напротив, как бы желая этим смягчить то, что хотел сказать.
— Видите ли, Григорий Иванович, нас упрекают, — невольный жест в сторону батареи телефонов, — что в нашем составе института мало научных авторитетов. Людей с именем, докторов наук. Это представляет институт как бы… гм… в невыгодном свете.
— А я-то думал… — начал было Мартьянов, поднимая иронически брови.
Но директор остановил его:
— Только не говорите мне, пожалуйста, что научный институт представляют прежде всего его научные работы. Если мы будем вращаться с вами все время в кругу изначальных истин, то вряд ли мы продвинемся в нашем разговоре.
Мартьянов легким поклоном оценил эту проницательность директора.
— Видите ли, — продолжал директор, — вы руководите у нас лабораторией, крупной лабораторией. А полагается, чтобы во главе такого научного коллектива стоял бы обладатель соответственной степени. Докторской, — добавил он, произнеся это слово со вкусом.
— И что же? — вызывающе спросил Мартьянов, понимая, куда все это метит.
— Очень просто. Вам пора уже подумать. Обзавестись новой степенью. Столько лет в кандидатах наук. О, я понимаю, ваша занятость, не до того! Но мы дадим вам время, возможности. Чтобы все это оформить, защитить. Докторскую, — произнес он с тем же вкусом. — Ведь вам будет нетрудно. За вами такой багаж.
«Уж не надеется ли он этой возней отвлечь меня от опасных теорий?» — подумал Мартьянов и сказал:
— А если я откажусь?
— Вы этого не сделаете, — с мягкой внушительностью произнес директор. — Вы слишком цените свое дело и любите, да, любите свою лабораторию.
— Стало быть, загоняете меня в ловушку? — криво усмехнулся Мартьянов.
— Ну, зачем так трагично? — спокойно возразил директор. — Не понимаю вас, почему вы так сопротивляетесь. Не усложняйте, смотрите проще. Вот Александр Степанович сразу понял. Уже готовится, собирается защищать.
— Копылов? Докторскую? — привскочил Мартьянов.
— Да, он решил защищать в своем прежнем институте, в политехническом. Так ему кажется удобнее.
— Это верно, так удобнее, — чересчур охотно согласился Мартьянов.
— Извините меня, Григорий Иванович. Может быть, вы затрудняетесь в выборе темы? — деликатно спросил директор.
— Нет, отчего ж, тема у меня найдется.
— Позвольте тогда, может быть, уже и обозначим?
— Запишите, — усмехнулся Мартьянов. — Алгебра релейных схем и основы научного проектирования.
— Да, вы верны себе, — сказал директор, словно глубоко об этом сожалея.
15
Письмо от Ростовцева. Он поехал на республиканскую конференцию электриков-связистов и писал оттуда о своих впечатлениях.
«Здесь теплее, чем в Москве. Ходим без пальто. Подогреваемся к тому же дискуссиями. На конференции — толкучка разных мнений. Новые системы координатной автоматической телефонии требуют предельно экономных схем. А пытаются их решать дедовскими способами. Научным подходом и не пахнет…»
Ростовцев, безусловно, уже прочно прилепился к релейной методике. И методически осваивает ее аппарат, и старается еще добавить что-то свое. Ростовцев идет за ним, за Мартьяновым, и в то же время всегда как бы сам по себе. «Самостоятельный, тюфяк!» — думал часто Мартьянов с удовольствием и досадой. «Специфика телефонии…» — чуть что загораживался от него Ростовцев. Они не дружили, но были нужны друг другу. И часто спорили крупно, и даже ссорились на своей релейной почве. Хотя эти ссоры заключались в том, что Мартьянов яростно наскакивал, а Ростовцев тихо и невозмутимо, но твердил свое.
Особенно острые стычки бывали у них по поводу все тех же мостиков. Символика мостиковых соединений, которую пытался предложить Мартьянов, не очень восхищала Ростовцева. «Это не для инженеров. Слишком громоздко. Для инженеров нужно попроще. Какой-то способ решения мостиков, чтобы были одинаковые, повторяющиеся приемы». Авторское самолюбие Мартьянова было уязвлено. Он кипятился, а Ростовцев опять свое: «У нас знаете как в телефонии?..» Казалось иногда, что от непрестанных столкновений кто-то из них должен свалиться с этих мостиков.
Еще до отъезда Ростовцева на конференцию они, пожалуй, недели три не встречались, не звонили друг другу и все из-за тех же мостиков. Письмо показывало, кто же из них больше умеет держать характер, а кто покладистее и разумнее. Ростовцев писал без всяких церемоний, открыто и доверчиво, будто они только вчера еще дружно проводили время. И ни слова намека на их дурацкую размолвку. Мартьянов разбирал его каракули, и чувство досады поднималось на самого себя: «Ну что, не мог сам первый позвонить? Не хватило?»
Между прочим, в конце Ростовцев писал:
«Встретил здесь вашего знакомого. Инженера Баскина из Харькова. Помните? («Ну, еще бы не помнить!») Он занят сейчас собственной книгой. Сводит воедино, что печатал, почитай, двадцатилетней давности. («Знакомо, знакомо, откровения Баскина!») Рассказал ему о Вас, о Вашем подкопе под схемную кустарщину с помощью логики. Он сказал: знаю, но не успел еще ответить, как того заслуживает. Так и сказал: «Как заслуживает». Представляете, что это будет за ответ?!» («Можно, конечно, себе представить!»)
Вот и Баскин объявился. Сколько было связано с ним! Есть что вспомнить… Неужели еще раз им предстоит встретиться на одной дорожке?
Мартьянов бессмысленно вертел письмо в руках.
Они стояли по разным концам монтажного стола: Мартьянов и Вадим Карпенко. Как стояли они еще когда-то давно над распластанным макетом одной из своих первых телемеханических систем там, в полуподвальчике Центрэнерго. И как стояли с тех пор еще не раз и здесь, в институте, испытывая всевозможную релейную анатомию, перекидываясь, как мячиком, через стол условными командами.
