Робинзоны из Бомбея - Агарвал Сатьяпракаш (читать книги без .TXT) 📗

— Пойди скажи ему, чтобы без разговоров принимался за дело! А если вздумалось болеть, то пусть отправляется к своему деду!

Ребятишки гурьбой бегут к каморке Джанту и, возвратившись оттуда, докладывают:

— Джанту места себе не находит. Все пить просит. Дай нам лоту, мы напоим его.

— Еще чего вздумали! — повышает голос мать. — Чтобы ноги вашей больше там не было! Не то уши оборву! Тоже мне нашлись жалельщики!

После легкой перебранки, злого шепота и проклятий, произносимых вслух, к вечеру все наконец согласились с тем, что Джанту не притворяется, а болен по-настоящему. Сначала женщины осмотрели его издали, потом накрыли больного толстым джутовым мешком, поставили у изголовья большую лоту с водой, а у ног вместо ночного горшка — грубо обожженный глиняный кувшин. После этого в доме и во дворе наступила гнетущая тишина. Только из каморки Джанту доносились легкие стоны.

О том, что надо лечить больного, никто даже не подумал. «Зачем лекарства? Человек из низшей касты вылечится безо всяких лекарств — просто так, от свежего воздуха и чистой воды» — таково было единодушное мнение всех взрослых членов семьи господина адвоката.

Однако Джанту продолжал метаться в жару.

— Это все оттого, что в богатом доме кормят досыта, — наконец изрекла древняя старуха — мать хозяина. — Не будь таких харчей, разве б мог какой-то несчастный кахар [52] столько дней сказываться больным? Закажите ему хинина — таблетки этак три или четыре. Пусть проглотит их, запьет водицей, — сразу поправится.

— А не поправится, я его тут же выставлю за ворота, — еле сдерживаясь, недовольно ворчит хозяин. — Ты только посмотри, сколько хлопот нам доставил! Прислугу держат, чтоб хозяевам было легче, а тут…

Выпив несколько таблеток хинина, Джанту действительно очень скоро поправился, все в доме вздохнули с облегчением, и тотчас же на плечи бедняги Джанту взвалили все дела, скопившиеся за дни его болезни.

— О господи, милосердный боже! Что прикажешь делать хозяевам, если слуги вот так целыми днями будут валяться в постели? — завидев Джанту, будто про себя бубнит жена старшего брата хозяина.

— Да что и говорить, невестка! — искоса поглядывая на Джанту, подхватывает старуха. — Хозяин очень сердился все эти дни. «Какой, говорит, прок держать в доме прислугу, которой нужен доктор?» Совсем уж было собрался рассчитать, да я, к счастью, оказалась рядом — удержала. «Молодой еще, говорю, темный, ничего-то еще, говорю, не смыслит. Подожди, говорю, чуточку, не спеши — понемногу все поймет». Еле уговорила.

Слыша такие речи, Джанту испуганно втягивает голову в плечи и мысленно дает себе зарок — никогда больше не болеть.

Вечером его вызывает сам хозяин.

— В чем дело, Джанту? — сердито говорит он. — Ты работаешь хуже, чем прежде. Если не можешь, так прямо и скажи — я подыщу другого человека.

— Не надо другого человека, господин, — точно перед божеством прижимая к груди сложенные лодочкой руки, дрожащим голосом умоляет Джанту. — Я все буду делать, как прикажете. Я ем ваш хлеб, и пусть покарает меня рука всевышнего, если я в чем провинюсь.

И Джанту принимается за дела еще усерднее, чем прежде: выгонят — идти ему некуда. Безработных в городе — хоть пруд пруди. Окажешься за воротами — с голоду подыхать придется, а тут как-никак хоть кормят досыта.

Незаметно наступает жаркий сезон. С утра до позднего вечера по пыльным улицам городка гуляет обжигающий суховей.

С утра у Джанту разламывает все тело. После обеда, забываясь в легкой дреме, он просыпается от боли: будто налитое чугуном, тело ноет, болит каждый сустав. Он переворачивается на спину, расслабляется и, мысленно обратившись к всевышнему, устало прикрывает веки. И тотчас же будто проваливается в черную пропасть. Просыпается весь мокрый. Нестерпимо хочется пить. И тут он вдруг вспоминает, что из-за усталости не успел натаскать воды. Немедленно к колонке! Уф, голова как чугунная, полежу еще чуточку, авось отойдет.

Он опять закрывает глаза и несколько минут лежит, не шевелясь. Но пить с каждой минутой хочется все сильнее. Пересохло во рту и в горле. Еще не стряхнув с себя сонную тяжесть, потягиваясь, он встает. О Рам, ступишь во двор — ветер будто обжигает, а до колонки целый фарланг [53]. А тут еще тело разламывает! Да, пожалуй, он еще немного отдохнет. А как сладко ему спалось! И, повалившись на свою дерюжку, он свертывается калачиком. И вот он уж видит себя посреди раскаленной пустыни. Солнце палит немилосердно, хочется пить, ох как же ему хочется пить! Пить, пить, пить… Вода — вот она совсем близко, еще несколько шагов, и он припадет к холодной, пронизывающей свежести родника, но все тело вдруг становится такое тяжелое, что он не в силах пошевелить ногой, а тут еще этот ужасный суховей! Да, надо отдохнуть — чуть-чуть, совсем немного, набраться сил, чтобы сделать эти последние несколько шагов. Вода, вода, вот она почти рядом, вода — блестит, переливается, манит…

До его слуха доносится какое-то странное шарканье, — ах да, это сандалии господина адвоката!

— Джанту! — грохочет над ухом подростка негодующий бас хозяина. — Это так-то ты исправляешься? Дрыхнет, каналья, а в доме ни капли воды не осталось! От жары спрятался? А ну-ка, бегом к колонке! Два кувшина с водой чтобы постоянно стояли во дворе!

— Слушаюсь, господин, — испуганно лепечет Джанту и, с быстротой молнии метнувшись к воротам, бросается выполнять приказание.