Хроникёр - Балуев Герман Валерианович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
— А что такое?
Я остановился.
— Ты творишь-то что, милый?! — Я, как экспансивный Слава Грошев, всплеснул руками. — Да ты очнись!.. Или ты ставишь на себе эксперимент? Так я тебе сразу скажу, что он плохо кончится!
Курулин смотрел на меня в упор узкими, словно налитыми смолою глазами.
— Что тебя, собственно, так взволновало?
— Ты что же, уже не чувствуешь, что происходит? Одно твое заблуждение тянет за собою другое. Ты влез в авантюру с «Миражом», начал строить его без материально-технического обеспечения, загрузил чужими заказами завод, не подготовился к ремонту флота, взвалил эту свою вину на главного инженера и последнее, уж самое вопиющее: извлекаешь из котлована тобою же изгнанного с постов, потерявшего даже в собственных глазах к себе уважение Славу Грошева, которого до сих пор весь затон зовет Славка, и ставишь его, почти малограмотного, с соломой в волосах, над заводом, над флотом и над инженерно-техническим персоналом... Зачем, милый?! Для всеобщего смеху?
— Ты думаешь, он не справится?
Мне стало вдруг мучительно стыдно.
— Неужели ты не понимаешь, что его просто-напросто не утвердят? — взорвался я, раздраженный тем, что мне вдруг почему-то за себя стыдно.
— Уже утвердили.
Мы постояли друг против друга и молча пошли дальше.
— Это ты за него брал всю ответственность на себя? — спросил я, вспомнив только что имевший место разговор с Москвой.
— За него, — добродушно сказал Курулин.
Мы снова пошли молча.
— Ты же взрослый человек! — разозлился я окончательно. — Неужели мне нужно тебе объяснять?!
Курулин остановился.
— А что ты можешь мне объяснить?.. Что строительство нужного нашему народу и нашей стране судна — авантюра? Что превращение мертвого поселка в живой и красивый городок — авантюра? — Курулин встопорщил усы и посмотрел на меня неподвижным взглядом. — А ты плох! Тебя жизнь, мой милый, скрутила в бараний рог. Кто тебя так напугал? «Не поймут»... Ты что же, на каждом шагу оглядываешься — правильно ли тебя поймут? Если так, то иди в кабак, — все равно ничего не сделаешь!
Я вдруг почувствовал себя посторонним, который свалился, как снег на голову, навязывает себя затону. И меня стала затоплять тоска. Знакомая мне тоска, когда все в твоих глазах становится слякотным и гриппозным, когда только усилием перетаскиваешь себя из одного дня в другой, утратив спасительную убежденность, что все это надо: стирать носки, платки, есть, зарабатывать деньги, чтобы опять же есть, покупать носки, платки и затем их стирать... Эта тоска наваливалась, когда пропадало ощущение нужности твоей работы, а следовательно, и жизни, необходимости всего этого мучительства хоть для кого-то, хоть для кого-нибудь одного. Подумав об этом, я вдруг разом, всполохом, открыл, почему на Руси пьют. Но тоска тут же потащила меня дальше, в свои серые паутинные дебри, смакуя крепнущее во мне ощущение чужака на этой поросшей бурьяном земле. Ощущением необязательности моего пребывания на этой пахнущей осенью тверди — вот чем объяснялась моя тоска.
А Курулина-то, в конце концов, ведь реально не хватало затону. И вот он явился, развернулся и, не пугаясь, делает то реальное дело, о котором я говорю какие-то необязательные, чужие слова.
— Нельзя так!—сказал я твердо. — О высокой цели, которой оправдывается все, — это мы уже слышали. И наблюдали! В конце концов, средства тоже есть цель! — Я почувствовал, что заговорил своим языком, и мне стало легче.
— Ты говоришь, я делаю, — вот в чем между нами разница, — помолчав, лениво сказал Курулин. Мы шли по хрустящему и трещащему бурьяну, и Курулин, подняв лицо, щурился на блещущий день. — Нельзя так, говоришь ты. А если иначе нельзя? Если иначе не получается и получиться не может? — Курулин покосился в мою сторону и ухмыльнулся. — Ты, мой милый, представитель компромисса. И потому я с тобой не спорю. Ты для меня, извини, никто. Потому что не представляешь определенной концепции. Кроме общегуманистической. А это слюни. Гуманизм, как уже было сказано, должен быть с кулаками. И кулаки эти должны у него быть здоровые. Здоровей, чем у зла. Вот гуманизм в моем понимании. — Курулин посмотрел на меня и ухмыльнулся. — Привыкай пока что к здоровому пониманию жизни, которая есть драка. А ты смотришь на драку и кричишь: «Ой, ой, ему же больно! Зачем ты его бьешь?!»
Пройдя мимо курулинского особняка, мы обогнули овраг и вошли на территорию кирпичного завода. Шел обжиг. Резка стояла. Над буртами остывающего кирпича благостно летела паутина. Нахмурившись, Курулин выяснил у мордатого, в подвернутых резиновых сапогах резчика, что на карьере сломался экскаватор. Прошли к телефону, и Курулин стал выяснять, когда слесаря обещают закончить ремонт. «Через неделю... — задумчиво повторил Курулин. Он покосился на резчика и спросил для меня: сколько за неделю можно наформовать кирпича? Тот сказал, что на дом хватит. — Вы вот что! — сказал в трубку Курулин. — Слесарям объявите премию. По сто рублей каждому. Если закончат ремонт сегодня. Ну, а если — завтра, то премию соответственно уменьшите — с тем, чтобы она день за днем, через неделю свелась до нуля».
— Ну, и когда экскаватор отремонтируют? — спросил я, когда мы двинулись дальше мимо сараев для сушки сырца.
— Сегодня! — Курулин ухмыльнулся и похлопал меня по спине. — Однако, должен тебе сказать, что все это незаконно. Вот если неделю завод простоит и общество потеряет на этом сотню тысяч рублей — это будет законно, и вопросов ко мне не будет. А вот если я извернусь и найду для слесарей две сотни премиальных рублей — вот это уже будет незаконно. И никакими ста тысячами мне, ежели что, не оправдаться. — Курулин насмешливо дернул усом. — Может, что посоветуешь, а?
Метров через двести от кирпичного завода белел высолами набирающего прочность бетона открытый полигон железобетонных изделий. Это было еще одно открытое Курулиным золотое дно. Но притязания Курулина отнюдь не ограничивались самодельным полигоном. Вплотную к нему уже вздымались громадные железные ворота, а за ними еще одни и еще — модуль современного легкосборного завода железобетонных изделий, в недрах которого Курулин замыслил, кроме производства дефицитного железобетона, развернуть производство гончарных изделий, распиловку и шлифовку облицовочного камня, изготовление пенобетонных блоков, из которых можно будет быстрее и дешевле строить крепости-особняки.
Обойдя это растущее, как на дрожжах, хозяйство, мы направились к ферме, которая была заложена за дорогой на Красное Устье. Желваки выдвинулись на недобром лице Курулина. А плотники из Сельхозстроя, что бродили, как непроспавшиеся, внутри только-только наметившейся постройки, увидев Курулина, и совсем сели, стали неспешно закуривать. Все шестеро были пожилые, потрепанные, а седьмой, бригадир их, был молодой, чистенький и вежливый парень в хорошем свитере и штормовке. Курулин поманил его, и тот с веселой готовностью направился к нам.
— Сколько же таким манером вы располагаете строить?
— К весне, я думаю, должны управиться, — на миг задумавшись, открыто и доброжелательно ответил парень.
— Я же вас предупреждал, что скот нам со дня на день пришлют, — сдерживая ненависть к этому чистюле, сквозь зубы сказал Курулин.
— Да, положение у вас незавидное, — посочувствовал тот.
Курулин опустил блеснувшие недоброй чернотою глаза и постоял так с минуту, сцепив зубы и вздув от бешенства ноздри.
— Можно и побыстрее, — оценив его состояние, улыбнулся парень. — Подписывайте наряд сразу на всю сметную стоимость этого сооружения. — Он показал на ферму. — Плюс семь процентов за сокращение сроков.
— И тогда? — поднял глаза Курулин.
— И тогда через две недели ферма будет готова.
— Давайте ваш наряд! — помедлив, сказал Курулин.
Они с парнем сели на доски, и Курулин подписал одну за другой несколько бумаг.
— А ну, встали, встали, встали! — новым, как бы освободившимся голосом закричал бригадир своим старикам. И те, догадавшись по тону, что дело сладилось, по-деловому, не мешкая, молодо встали, и пока мы шли до поселка, нас сопровождал бодрый, спешащий стук топоров.
