Джек-Соломинка - Шишова Зинаида Константиновна (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗

— Мы ничего не знаем о городских делах. Это расправляются сами подмастерья, — ответил Джек устало.

— Если бы подмастерья! — крикнул ремесленник, хватая его за плечо. Ты приглядись к этому кощею. Сегодня он снял с себя меха и золото. Это самый богатый человек в Лондоне — суконщик Никлас Брембер. [94]

Джон Бол уже готовился отправиться на Смисфилд, где послушать его собралось несколько тысяч кентцев, когда, рванув угол палатки, кто-то вбежал и упал ему в ноги.

Поп тотчас же узнал этого человека и тотчас же понял, что привело его сюда.

Обняв Джека, он ласково положил его голову к себе на колени.

— Мужайся, мальчик! — сказал он, нежно гладя Джека по спутанным волосам. — Конечно, это труднее, чем убивать в честном бою. Но ведь мы мужики, а мужикам всегда выпадает грязная работа!

Глава III

Уот Тайлер, Джон Бол, Джек Строу, Аллан Тредер и Джон Стерлинг в ряд стояли перед своими людьми, когда мимо с песнями повалили с Мейль-Энда эссексцы.

Полчаса назад в Лондон возвратился король.

Разглядев кентских вождей, эссексцы бросали в воздух шапки и кричали. Эти люди вели их в Эссексе и только в Эйризе отстали, когда у эссексцев появились свои начальники.

Многие мужики украсили свои шапки ветками и цветами. Они шагали, обнявшись, по трое и по четверо в ряд. Через площадь Св. Екатерины проходили всё новые и новые толпы народа, и воздух дрожал от приветственных криков.

Мужики подходили к отцу Джону Болу и просили у него благословения; многие целовали его руки и плечи и даже подол его рясы.

Трудно было добиться, чтобы кто-нибудь рассказал все толком, и только под конец можно было понять, что произошло на Мейль-Энде.

Король говорил с эссексцами, как лучший друг. Нет, даже больше подходит сказать — как дитя со своими наставниками. Он принял и утвердил их петицию, которую для мужиков составили бедные попы уже много времени назад. У Уота Тайлера она тоже была переписана. Он хотел еще кое-что к ней добавить, когда будет говорить с королем. Король принял и утвердил ее всю, за исключением одного пункта.

— Что это за пункт?

Джек взял у Уота пергамент и внимательно просмотрел его от края до края.

«Все в пределах королевства Англии должны быть освобождены от всякого рода личной зависимости и рабства, так, чтобы впредь не было ни одного виллана».

Очень хорошо!

«Всем своим подданным король должен простить всякого рода совершенные теперь против него преступления, как-то: восстания, измены, грабежи, захват чужих прав, вымогательства — и даровать им, всем и каждому, свой крепкий мир».

Это тоже очень хорошо.

За два дня в Лондоне совершено много злых дел; пускай же эти люди будут прощены.

«Всем подданным короля должно быть даровано право свободно покупать и продавать во всех городах, местечках и селах, где производится торговля, и во всех других местах в пределах королевства Англии».

Ну что ж, это избавит хлебопашцев и рыбаков от перекупщиков, которые наживались за их счет!

«Землю, которую прежде держали на вилланском праве — за службу, впредь должно держать исключительно за деньги, причем с акра следует брать не более четырех пенсов. В тех случаях, когда за акр взимали менее четырех пенсов, эта последняя плата не должна быть повышаема».

О, это вот самый важный пункт, но король признал и его!

Что же король отклонил? Последнее требование, которое добавил эссексцам Уот Тайлер: король отказался «выдать повстанцам всех изменников ему и закону». Однако здесь мужики обошлись и без королевского разрешения. А что касается Джона Ланкастера и Эдуарда Кембриджа — дядей короля, которые сейчас отсутствуют, то о них еще будет говорить сам Уот Тайлер.

— Соломинка, — крикнул, выходя из рядов эссексцев, Джон Джонкинс, — я возвращаюсь домой! Что мне передать от тебя отцу и женщинам в Фоббинге?

Джек крепко обнял и расцеловал рыбака. Фоббинг находился ближе чем за восемь миль от морского берега, и Джонкинсу не следовало бы покидать свою деревню, но он только в Лондоне узнал о приказе Уота Тайлера.

— Скажи своим, что я тоже скоро вернусь домой. И куда бы ни лежал мой путь, но в Фоббинг я зайду обязательно.

— Соломинка, — вспомнил вдруг Джонкинс, — тебя несколько дней разыскивал парень с лошадкой и письмом. Письмо прислала какая-то женщина из Эссекса, из замка Тиз. И лошадку и пять флоринов для тебя. Парень пил со мной в трактире и хвастался знакомством с тобой.

Все внутри Джека задрожало.

— Где же этот парень? — спросил он с трудом.

— Пропала твоя лошадка, и письмо, и флорины! — смеясь, сказал Джонкинс. — Парень плохо кончил. Его бросили в огонь.

— Что? — переспросил Джек, тоже смеясь и не веря.

— Бросили в огонь! — подтвердил Джонкинс. — Знаешь, сейчас из Олдгета, из Маршалси, из Флита [95] много воров и разбойников вышло на свободу. Наш Тредер и ваш Тайлер наказали строго-настрого следить, чтобы не было грабежа. Кого поймают, бросают в огонь или в воду.

— А этот парнишка? — спросил Джек.

— А этот парнишка ездил следом за олдерменом Джоном Горном и возил за ним знамя. И когда Матильда Токи позвала олдермена рассудить ее с зятем, твой малый забрался во двор к Токи. А напротив кентцы разгромили дом купца Кэддена. Все добро купца было велено бросить в огонь и сжечь, а твой парнишка не утерпел и унес с собой шкатулку, полную колец, застежек и серебряных кубков. Его тотчас же догнали и бросили в огонь. Он сгорел вместе со шкатулкой.

Джек попробовал улыбнуться, но это не получилось.

— И его уже никак не найти? — спросил он безнадежно. — Все сгорело?

— Косточки найдешь разве, — сказал Джонкинс, хохоча и махая ему рукой.

Но Джек думал не о парне, а о письме. Да и на лошадке он скорее бы вернулся домой. Лошадку-то ведь не бросили в огонь? Но Джонкинс был уже далеко.

Эссексцы с утра до ночи толпами расходились из Лондона. Все пели, смеялись, а если на улице случалось столкнуться двум друзьям, они обнимались и целовались, как в светлое Христово воскресенье.

Джек шел к Смисфилду. Болезнь его как рукой сняло после добрых вестей, принесенных эссексцами.

«Однако что это за парнишка из замка Тиз?»

Джек охотно пожертвовал бы и пятью флоринами, и коньком, и даже своей собственной курточкой, чтобы посмотреть на него хотя бы одним глазом!

…Ничем не жертвуя, каждый мог бы этим же вечером увидеть Лионеля, хотя, надо сказать, вид у него был совсем неказистый. От его красивых длинных кудрей не осталось и помину, даже брови и ресницы были опалены, а руки покрыты ожогами и волдырями. Но бывшему пажу все-таки не изменило его счастье: ему не только удалось выскочить из огня самому, но унести также с собой шкатулку, из-за которой он так сильно пострадал. Даже лошадку свою он нашел мирно объедающей чахлый жасмин у дома Токи.

— Что с тобой случилось, Джон Бэг? — крикнул, разглядывая его, писец олдермена.

Ничего не отвечая, Лионель вскарабкался на седло. Стегнув конька, он поспешил прочь от этого проклятого города и от этих проклятых мужиков. Больше ему с ними не по пути! Отныне он снова будет называться Лионелем. Если теперь не будет рыцарей и дворян, то все-таки останутся богатые купцы и ремесленники. Каждый с удовольствием возьмет к себе в услужение такого бывалого парня. Пока отрастут волосы, он может пересидеть в замке Тиз. Но в Лондон он вернется не раньше, чем все эти мужланы уберутся ко всем чертям отсюда! Нет, больше ему с ними не по пути! А леди Джоанне он скажет, что не нашел Джека Строу. Пускай она сама попробует отыскать какого-нибудь человека в адовом котле, в который они превратили город!

В пятницу, 14 июня, кентцы с вечера собрались на Смисфилде, потому что стало известно, что в субботу к ним прибудет король.