Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович (книги бесплатно .TXT) 📗

Однако кассир выдал всего восемь рублей.

— Тут, кажись, ошибка, — растерянно сказал Бабушкин.

Вместо ответа кассир ткнул пальцем в расчетный листок. Иван отошел в сторонку и внимательно прочитал бумажку. Оказывается, он действительно заработал почти двенадцать рублей. Но из них четыре рубля у него вычли.

«За что бы это?» — подумал Иван.

Ага! Вот!

«На лампадное масло и обновление икон — один рубль», — прочитал Иван.

И он вспомнил, как через три дня после его поступления на работу по цеху прошел мастер, собирая деньги на лампадное масло. В углу цеха был устроен целый иконостас: там висело много икон, и перед ними вечно теплились лампадки. Рабочие ругались, но — хочешь не хочешь — развязывали кошельки.

— У меня — ни гроша, — развел руками Иван, когда мастер подошел к нему.

— Ладно, — сказал тот. — Выкрутимся!

Так вот что это значило — «выкрутимся»! Мастер просто высчитал рубль из его получки.

Дальше в расчетном листке шли еще вычеты: полтинник удержали с него за сломанный напильник, рубль — штраф за брак.

«Какой брак?» — удивился Иван.

Он работал аккуратно и тщательно. Правда, однажды был такой случай: опиливая заготовку, он вдруг заметил раковину в металле. Иван подозвал мастера.

— Брак, — сказал мастер. — Выбрось!

Иван тогда и не подумал тревожиться. Ведь брак — не по его вине. Отливка плохая. А вот теперь оказывается — гони за это целковый.

Мрачный, отошел Иван от окошка кассира.

Направился в трактир.

В задымленном зале, за облитыми пивом столиками сидели знакомые слесари. Был субботний вечер, и мастеровые отводили душу. Они пригласили Ивана подсесть к ним в компанию, но он, рассчитавшись с трактирщиком за «спрыски», сослался на срочные дела и быстро покинул трактир.

В кармане у него еще оставалось около семи рублей.

«Пить никогда не буду и курить не буду! — твердо решил Иван. — Не для того я горб гну…»

Из трактира Иван пошел домой. Поступив на работу, он снял маленькую комнатку на Шлиссельбургском тракте, недалеко от завода. Денег у него тогда не было, жил он в долг.

Дома Иван дал хозяйке три рубля за комнату.

«Вот тебе и подарок!» — печально свистнул он, оглядывая оставшиеся деньги.

Два рубля он отложил в деревянный сундучок и решил ни в коем случае не трогать их.

«Как-нибудь перебьюсь до получки, — подумал он. — Иначе не скопишь для матери».

Шла неделя за неделей. Бабушкин работал как каторжный. Однако деньги в его сундучке прибавлялись медленно.

«А в Кронштадте гуторили: питерские слесари ровно баре живут. Сказочные заработки! — горько усмехнулся Иван. — Сказки сказывали!»

Три месяца проработал он на Семянниковском заводе. Наступила осень. В субботу, после очередной получки, Иван в полутьме возвращался домой. Он брел на ощупь возле самых домов. Хорошо еще, что тут проложены деревянные мостки, а то совсем утонешь в грязи. Но и так нога то и дело соскальзывала с досок и по щиколотку уходила в жидкое месиво. На сапоги налипли комья глины и земли. Они стали тяжелыми, вязли в грязи, как в болоте. А когда Ваня пытался вытащить увязший сапог, — нога выскакивала из него.

Грязь на немощеных улицах Невской заставы была такая непролазная, что недавно, когда загорелся кабак на окраине, пожарный обоз и то не смог проехать — завяз по дороге, а кабак сгорел дотла.

Дома Иван расплатился с хозяйкой и пересчитал свои «капиталы»: девять рублей, два гривенника и полтинник. «Эх, даже десятку не наскреб!»

В воскресенье утром он одолжил у хозяйки полтинник, зашел в «монопольку» [6] и обменял свои рубли и гривенники на одну новенькую, хрустящую «красненькую» [7].

Сел на конку и поехал на пристань. Пора навестить мать. О костюме Иван старался не вспоминать. Одной «красненькой» на все не хватит: или матери, или костюм.

«Только на минутку зайду, приценюсь к костюмам и поеду дальше», — решил он, когда вагон остановился возле Гостиного двора.

Уже четыре года не был Бабушкин в этих местах. Не задерживаясь, прошел он мимо лавки купца с железной вывеской «Колониальные и бакалейные товары». Здесь он когда-то работал мальчиком. Бабушкин с гордостью ощупал деньги в кармане. Прошли те времена, когда купец помыкал им, бил его, мучил. И за все — гривенник в день! Теперь он — слесарь, и в кармане у него — приятно хрустящая «красненькая».

Иван с независимым видом толкнул дверь в магазин готового платья.

Приказчик засуетился перед новым покупателем, выкладывая на прилавок брюки и пиджаки, то зеленые в крапинку, то огненно-рыжие, то гладкие, черные. Бабушкину было приятно, что длинный, как жердь, приказчик с огромными красными ушами, очень похожий на того, который когда-то колотил его в лавке у купца, теперь почтительно извивается перед ним.

Один из костюмов — синий в полосочку — особенно приглянулся Ивану. Он не удержался и пощупал пиджак: материал был плотный, гладкий. Скомкаешь его, а он сам разгладится, ни одной морщинки не остается. И подкладка — шелк.

— Изволите примерить, молодой человек? — угодливо спросил приказчик.

Говорил он быстро и проглатывал гласные: вместо «молодой человек» у него получалось «млдой члвек».

Иван хотел сказать: «Нет, не нужно!» — но язык как-то сам выговорил:

— Можно…

Приказчик провел его в угол магазина, за длинную — до пола — тяжелую занавеску из зеленого бархата; там Бабушкин быстро натянул на себя брюки, жилет и пиджак и повернулся к зеркалу. Костюм был словно на заказ сшит — нигде не жало и не морщило. И длина брюк — как раз. Не костюм — загляденье. И стоит ровно десять рублей.

— Прикажете завернуть или прямо на себе оставите? — одергивая и оглаживая на Иване пиджак, любезно осведомился приказчик.

И тут только Бабушкин очнулся.

«Что я, спятил? — сердито подумал он. — Ведь деньги для матери…»

Иван покраснел и нахмурил брови. Отступать теперь было уже неловко.

«Эх, была не была — купить, что ль? — вздохнул он. — Уж больно пригож…»

Но тут же одернул себя: «Нет, нельзя…»

Он снял пиджак, долго придирчиво колупал материю на брюках и жилете и наконец сказал:

— Ворс тут… это… длинноват. И колер… линялый…

Лицо у приказчика сразу вытянулось.

— Колер линялый, — передразнил он, сердито вешая костюм. — Деньга у тебя слиняла, вот что! Ходят тут всякие… Голытьба!

— Это кто «голытьба»?! — возмутился Иван и гордо потряс перед носом приказчика десятирублевкой. — Может, вы и есть голытьба. А у нас кредитки не переводятся, ровно сами их на печатном станке тискаем…

И он неторопливо вышел из магазина.

«Чуть не влип», — облегченно подумал он, влезая на империал [8] конки и направляясь к пристани.

Настроение у Ивана сразу стало чудесным. Сохранил деньги для мамы. А костюм — черт с ним, другой раз купит.

Маленький, неуклюжий пароходик, шлепая плицами по темно-свинцовой воде Финского залива, повез Бабушкина на далекий остров, еле заметный на горизонте.

Иван стоял на палубе, глядел на переливающиеся, как перламутр, жирные круги нефти и масла, плывущие мимо, и думал о матери.

Екатерина Платоновна давно уже перестала служить в кухарках у акцизного чиновника и теперь жила в Кронштадте, в небольшой полуподвальной комнатке, перегороженной пополам шкафом и старой ширмой, на которой была вышита цапля с длинным клювом. Хвоста у цапли не было: в том месте на ширме зияла дыра. Одну половину комнаты занимали два молодых парня — плотники, в другой помещалась Екатерина Платоновна с дочкой Машей и новым мужем.

Иван усмехнулся. Он все никак не мог привыкнуть к новой фамилии матери: Лепек, Екатерина Платоновна Лепек. Фамилия почему-то казалась ему смешной и какой-то ненастоящей.

Вспомнив отчима, Иван задумался. Матвей Фомич Лепек, рабочий-котельщик, невысокий, с длинными усами, глуховатый, как многие котельщики, оказался добрым и непьющим. Но очень болезненным.