Человек решает сам - Кршижановская Елена Ивановна (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Странно. Когда дядя Афанасий улыбнулся, лицо его не стало веселее, а по-прежнему оставалось какое-то унылое, хотя и круглое из-за толстых щек.
— Отвечай. Где был так поздно?
Почему-то не захотелось рассказывать про цирк, как праздновали мое рождение. Не люблю я врать, но дяде сказал, что задержался в школе.
Я помог ему принести в нашу комнату чемодан и корзину. Он снял пальто, аккуратно повесил его на Катин халатик у дивана, хотя вешалка у нас прибита в углу. Но я постеснялся сказать. На дяде был новый синий костюм с широченными брюками и вышитая рубашка. Он внимательно осмотрел комнату, вздохнул и сказал:
— Мебелишки-то маловато, э-эх! Помню, у родителей твоих ковер был богатый и буфет… А помещение неплохое, вид из окна, кажется… сколько метров, а?
— В окне? — спросил я.
— Фу ты, бестолковый. В комнате!
— Не знаю я.
— Как так? Надо знать, что имеешь. Наверно, метра двадцать три будет. И паровое отопление. Сколько платите?
Мне стало еще скучнее, чем в школе на самом нелюбимом уроке, когда его плохо знаю. Конечно, я не представлял себе, сколько стоит это несчастное отопление! За все вместе вносим квартплату, и я сказал дяде, сколько, а он заохал, что дорого. Чтобы отвлечь его от этой математики, я стал собирать на стол к чаю.
Он порылся в корзине и достал большой кусок сала, завернутого в тряпку, копченую рыбу и еще какие-то кульки.
— У вас в городе такого не покушаешь. Угощайся, племянничек, — сказал он, запихивая большие куски в рот.
Мне совсем не хотелось есть, — так вкусно и весело мы обедали в цирке… После чая дядя заторопился спать. Значит, у нас будет жить? Надолго ли? Неудобно было расспрашивать. Он хотел улечься на диване.
— Нет, нет! — сказал я. — Здесь Катя спит. Она устает, ей надо хорошо выспаться. Я устрою вас на своей кровати.
Я постелил ему все чистое; он улегся и захрапел, как десять тромбонов. Сам я кое-как устроился на полу. Было жестко и холодно. Долго я не спал и слушал дядин храп, и мне впервые за долгое время почему-то хотелось заплакать. Потом подумал, что Катя вернется с работы и не поймет, кто такой храпит. Напугается. Я тихонько встал и написал записку:
«Катя, это дядя Афанасий. Вдруг свалился на нас с неба».
Я положил записку на диван, перечитал. Как-то по-старинному — небо. Я зачеркнул это слово и написал: «из космоса».
Потом еще написал Кате про подарки и положил их рядом с запиской, чтобы она посмотрела.
НАДО УСПЕВАТЬ
На другое утро я открыл глаза — прямо у меня над носом раскачиваются красные сапожки. Может, сплю? Протер глаза, — нет, качаются. Тогда я вспомнил, что лежу на полу…
— Безобразие, да и только! — говорил дядя Афанасий, размахивая сапогами над моей головой. — В нашей семье клоунов сроду не бывало! И чтобы мой племянник в цирке кривлялся… Да я…
— Во-первых, он не кривляется, а учится акробатике, — спокойно сказала Катя.
— Все равно глупость одна. Не желаю я родственником клоуна иметь!
— Да что вы, дядя! «Клоун» да «клоун». Если Вене понравится работать в цирке, пусть и работает. Это не хуже всякого другого дела.
— Не тебе рассуждать о деле! Себе дела получше выбрать не могла! Повыгоднее. Подумаешь, на заводе радость какая.
— Вы мой завод не трогайте! — сказала Катя и даже побледнела — так разволновалась.
— Чем родному дяде спасибо сказать, что учит уму-разуму, ты голос повышаешь. Кто даст хороший совет, как не я!
— Когда мы с Веней вдвоем остались, вы не только совета, вы простого письма не прислали! Как будто вас и нет на свете. Вот и пришлось нам своим умом жить. И дальше можем сами…
— Ну, ну, горячая какая! — засмеялся как-то нарочно дядя и погладил Катю по плечу. — Занят я был, своих дел не обобрать. Ну, что было, то прошло. А теперь работенка у меня — жаловаться грех. Сытно, спокойно. Заведую продовольственным складом. Могу и позаботиться об единственном племяннике.
— Вовсе не надо обо мне заботиться! — крикнул я, вскочил и вырвал красные сапожки из дядиных рук.
Он погрозил мне пальцем. Потом взял со стола красную рубашку, развернул и опять засмеялся:
— А это что за маскарад? Тоже из цирка?
Он смял рубашку и бросил на стол. Валя так старалась, шила мне подарок, радовалась, а он…
— Не смейте трогать! Приехали и портите все! — сказал я и, не помня себя, закричал: — Зачем вы приехали? Катю расстроили; уезжайте домой!
— Веня, Веня, успокойся! — Катя обняла меня и прижала к себе.
— Ну и дети пошли! — охнул дядя.
Катя подала ему полотенце, мыло и спокойно сказала:
— Простите его, дядя, он вспыльчивый, сгоряча наговорит, а потом сам жалеет. Да и я тоже… Не будем больше ссориться; идите мыться.
Когда он ушел из комнаты, я толкнул ногой его корзину и стукнул кулаком по чемодану.
— Хватит, Веня, — сказала Катя. — И не смей больше ему грубить. Все-таки он единственный наш родственник.
— Зачем нам такой!
— Перестань злиться, прошу тебя, — слышишь?
— А он скоро уедет?
— Нет, он в отпуск, на месяц. Так что не будем ему портить отдых. Он мог бы поехать на любой курорт, а решил к нам. Понимаешь, как некрасиво грубить гостю?
— Ничего не поделаешь, как говорит Олег. Будем терпеть.
— Будем терпеть! — улыбнулась Катя.
Завтракали мы мирно и тихо. Видно, и дядя понял, что криком на нас не подействуешь. Он был такой ласковый, почти веселый и даже интересно рассказывал про городок на Енисее, где он теперь живет.
Но все же я рад был вырваться из дома и явился в школу одним из первых.
— Чудеса! — удивилась Валя. — Чего тебе не спится?
— Дядя гостить приехал. Встали рано и…
— Ой, как хорошо! Родной дядя? Воображаю, до чего ты рад! Он будет о тебе заботиться. Какой он? Молодой, старый? Вот радость-то, правда?
Я только тяжело вздохнул, но Валя не заметила. Бросилась к вошедшему Олегу и сообщила новость. Он просиял и начал меня тормошить, взъерошил мне волосы.
— Вот здорово — дядя! Теперь ты не будешь скучать, верно?
Откуда он взял? Я вовсе не скучаю… Чего он так развеселился? Прыгает вокруг меня, точно маленький. А Валя смотрит на нас, глаза прищурила и вдруг спрашивает:
— А почему ты прибежал спозаранку? Не побыл с дядей до последней минуты, а?
— Он ушел по делу, — соврал я. Не хотелось объяснять, как не понравился мне новый родственник, ругать его… Неприятно.
Олег все продолжал веселиться по поводу приезда дяди. Ладно, хоть не сердится на меня. Вообще у нас с ним странно получается. Не скажу, что всегда, — пожалуй, даже редко, но все же… Вдруг он во время репетиции начинает дуться, в глаза не смотрит, перестает разговаривать и делается каким-то чужим… Спрошу, в чем дело, а он краснеет, молчит. А потом шутит, как ни в чем не бывало… Может быть, завидует, что у меня акробатика неплохо подвигается? Нет, не такой он парень, чтобы завидовать работе товарища…
В тот день после репетиции в цирке Валя решила помочь нам выучить урок английского. Служащие уже начали убирать манеж к вечернему представлению, и мы, чтобы не мешать, устроились на местах для зрителей в одном из верхних рядов.
Только Олег стал переводить из учебника первые строчки, как Валя вскочила, замахала руками и крикнула:
— Осторожней, осторожней!
Внизу между рядами идет артистка, и в руках у нее пышное платье с узорами. А по манежу рабочие везут огромную металлическую лестницу, и от нее висит, покачивается длинная проволока… Вот она прямо за спиной артистки, которая идет и ничего не замечает.
Вдруг проволока, точно удочка, подцепила платье, потянула вверх. Артистка рванула платье к себе, материя натянулась…
Кусок оторвался и, как флаг, повис на проволоке.
На манеже поднялся невероятный шум. Рабочие орали друг на друга, на артистку, и она на них. Валя, перескакивая через три ступеньки, в минуту очутилась внизу и, пока ловили проволоку, бегала вокруг, мешая всем. Наконец платье отцепили, и Валя, сердито выхватив кусок из рук рабочего, принялась разглядывать, морщась от огорчения.