Семнадцать перышек - Данилов Владимир Михайлович (онлайн книга без TXT) 📗
Еще дважды, тряся огромной, как колода, башкой, таймень выскакивал из воды. Но Юрка не уступал ему. Улучив момент, он проворно, петля за петлей, наматывал жилку на локоть.
Наконец таймень устал. Юрка, забыв о существовании удилища и катушки, принялся лихорадочно выбирать жилку руками.
Когда мы с Сергеем Леонидовичем перескочили ручей, чтобы помочь нашему рыболову, Юрка уже сидел верхом на бурой спине тайменя, прижимая голову страшилища к камням.
— Видали, как я его?! — сияя от счастья, произнес Юрка.
Нас глодала черная зависть, но все же мы нашли в себе силы, чтобы восхититься первым Юркиным тайменем, который один стоил всех, выловленных с начала маршрута.
Мы продели сквозь жабры страшилища жердину и вдвоем приподняли рыбину. Юркин таймень весил не меньше полцентнера.
— Таких рыбешек я еще не видал… — почтительно произнес Сергей Леонидович.
Для Юрки это было самой высшей похвалой. Еще бы! Сергей Леонидович уже десятое лето плавает по сибирским рекам и знает, как сладить с тайменем. Но даже ему не клевали такие гиганты, а вот Юрка поймал.
После полудня мы высадились на островке посредине реки и поставили палатку. Юркиного тайменя пришлось разделывать топором. Из одной только головы получилось ведро ухи.
Юрка отрубил похожий на конец весла таймений хвост и выудил из ухи утыканную острыми зубами челюсть.
— Приеду домой, покажу друзьям, какие таймени бывают, — сказал Юрка и отправился в палатку спать.
А мы с Сергеем Леонидовичем всю ночь жарили Юркиного тайменя. Казалось, что мы готовим обед на целую роту. Отгоняя сон, Сергей Леонидович бормотал себе под нос:
— Ох, Юрка, Юрка! Ну, к чему такие шуточки? Ведь я же говорил молоденьких…
Утром наш отряд покидал этот уютный островок. Над лодкой, в которой сидели Сергей Леонидович и Юрка, на бечевке между двух мачт болтались связка тайменей вчерашнего улова и хвост Юркиного тайменя. Все это вялилось на ветру и солнце.
Когда мы устраивались на ночлег, то связку рыбы подвешивали у ствола какой-нибудь лиственницы. Юрка же всегда заносил таймений хвост в палатку. Он объяснял это просто: мол, дождь случится или от росы отсыреет, и не увидят приятели, какую рыбину поймал он в Курейке.
Как-то посредине реки нас застал дождь. Юрка поспешно отвязал хвост от бечевки и, чтобы уберечь его, сунул за пазуху.
— У тебя, Юрка, этот хвост вместо талисмана, — пошутил Сергей Леонидович.
Полмесяца мы плыли вниз по Курейке. Юркин талисман от солнца скрючился и стал желтым. Первозданная красота его померкла. И все-таки Юрка берег таймений хвост пуще глаза.
Наконец наши лодки пристали к берегу заброшенного поселка Курейского графитного рудника. Дальше путь преграждал самый большой на Курейке порог. Проскочить порог по сумасшедшим пенистым гребням кипящих волн и не распороть наши резиновые лодки на острых обломках скал было совершенно немыслимо. Предстояла нелегкая работа: обнести и грузы и лодки по дороге, огибающей порог. А путь только в один конец — полтора километра.
Не успели мы высадиться на берег, как из высокой травы появились три любопытные собачьи морды.
— Смотрите, нас встречают! — сказал Юрка.
— Я больше обрадовался бы, если вместо этих прелестных собачек нас встречала лошадь, — ответил Сергей Леонидович. — С ее помощью мы мигом бы переправили всю поклажу за порог.
В заброшенном поселке жили трое гидрологов и радист. Это их собаки встречали нас на берегу. Редко сюда заглядывают люди, поэтому псы были настроены очень дружелюбно. Они ходили за нами по пятам и деловито обнюхивали каждую вещь.
До вечера мы дважды проделали путь от поселка за порог. Перенесли лодки, палатку, тяжелые баулы с образцами и продуктами. И каждый раз туда и обратно нас провожали собаки гидрологов. Мы для них были каким-то новым развлечением.
Заночевать решили в поселке. Чтобы не стеснять хозяев, расстелили спальные мешки в пустом доме. Перед сном Юрка снял с шеи свой талисман и повесил на стенку.
— Смотри, как бы не забыл, — сказал Сергей Леонидович. — Скоро домой, приедешь к друзьям без хвоста…
Юрка что-то пробурчал в ответ и через минуту уже спал крепким сном.
Утром, распрощавшись с гидрологами, мы ушли за порог к своим лодкам. Собаки бежали рядом.
Пока мы грузили свою поклажу, собаки сновали между нашими тюками, забирались в лодки, словом, вели себя, как настоящие хозяева.
Но вот все было погружено в лодки. По привычке, покидая лагерь, мы все трое обходили берег и внимательно осматривали, не забыли ли какую-нибудь вещь.
Вдруг Юрка нагнулся и поднял с земли кусок шпагата. В ту же секунду он с остеклянелым взглядом запустил руку за пазуху и еле слышно прошептал:
— Хвост!
Мы сразу поняли все.
В сутолоке Юрка не заметил, как шпагат, на котором был подвешен таймений хвост, развязался и сполз с шеи. А собаки, между делом, расправились с ними по-своему.
— У-у, шакалы! — в отчаянии погрозил Юрка кулаком. — А с виду-то вполне приличные собачки…
Все три пса сидели рядком на почтительном расстоянии и с укоризной глядели на Юрку. Их умные, живые глаза, казалось, говорили: «Эх ты, растяпа! Такой талисман скормил. Чем же ты похвастаешь приятелям…»
Как только Курейка вновь подхватила наши лодки, Юрка распотрошил свой рюкзак и, чтобы хоть немного утешить себя, извлек из него вываренную тайменью челюсть.
Гыда
Перед самым вылетом из Диксона мой старый друг, известный полярный радист, подарил мне щенка.
— Возьми, — говорит, — отряд в сопки уйдет, а вам двоим веселей будет в лагере время коротать. Меня вспомнишь и, может, спасибо скажешь.
Щенку не было еще и трех месяцев. Ходил он как-то боком, вперевалочку, смешно переставляя голенастые с кривинкой лапы. При каждом шаге висящие кончики ушей взмахивали в такт. Но стоило ему чем-нибудь заинтересоваться, уши настороженно выпрямлялись, как у настоящей лайки, и он, склонив голову набок, не сводил любопытного взгляда с этого предмета.
Так он стоял и с удивлением разглядывал лохматые унты пилота, пока мои друзья-геодезисты не крикнули из самолета:
— Михалыч! Ты с нами полетишь или будешь ждать, когда из этого цуцика волкодав вырастет?
Я схватил щенка в охапку и поднялся вместе с ним в самолет.
Мои товарищи — веселые и острые на язык люди. И мне вовсе не хотелось, чтобы вместо звучной и красивой клички к щенку приклеилось обидное прозвище «цуцик» или «волкодав». Уже с первых минут полета я начинаю придумывать имя своей собаке.
Щенок лежит у меня на коленях и посапывает, уткнув нос в полу меховой куртки. Ему и дела нет до того, чем заняты мысли хозяина. Но мне, видно, мешал сосредоточиться монотонный гул мотора, а может, я вообще не годился на роль крестного отца — во всяком случае ничего подходящего придумать я не смог. Я уже начал было сетовать на друга: «Подарил собаку, а об имени не побеспокоился». А потом решил.
— Ладно. Как только прилетим на Гыду, в первой же радиограмме спрошу, как назвать щенка. Пусть сам голову ломает.
И тут меня осенило. Первый наш лагерь будет стоять на реке Гыде. Именно там, в Гыданской тундре, моей собаке придется расстаться с щенячьим детством. И кто знает, может быть, там ждут ее суровые схватки с хозяевами тундры — полярными совами, песцами и злобными волками.
До самого конца полета я шевелил теплые, бархатные уши щенка и вполголоса приговаривал: «Гыда! Славный песик. Я тебя в обиду не дам. Никакой ты не цуцик. Ты Гыда!!!»
Самолет сделал посадку на льду небольшого озерка, неподалеку от берега Гыды. На реку пилот не рискнул садиться. Кто знает, какой толщины лед на реке и выдержит ли он машину с людьми и грузом.
Мы быстро разгрузили самолет. Солнце стояло еще довольно высоко, но мы не хотели задерживать летчиков: неизвестно, что может случиться с погодой через час-другой.
Пилоты пожелали нам «ни пуха, ни пера», и вот уже самолет поднялся в воздух, а снежные струи, закрученные могучим винтом, рассеялись по насту. Темная точка нашего АН-2 уносилась на северо-восток к Диксону.
