Когда я снова стану маленьким - Корчак Януш (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗

Когда я был маленьким в первый раз, я любил ходить по улице с закрытыми глазами. Скажу себе: «Пройду десять шагов с закрытыми глазами». А если улица пустая, закрою глаза на двадцать шагов и ни за что раньше не раскрою. Сначала иду быстро, большими шагами, а потом медленнее, осторожнее. Не всегда это удавалось. Один раз я свалился в канаву. Тогда еще в канавах вода текла; это теперь канализация — каналы и трубы в земле. Так вот, я попал в канаву и подвернул ногу, — целую неделю болела. Дома я ничего не сказал, зачем говорить, если все равно не поймут?! Скажут, что по улице надо ходить с открытыми глазами. Каждый это и так знает, но один-то раз можно попробовать. В другой раз я треснулся лбом о фонарь и набил себе шишку; хорошо еще, что в шапке был. Если хоть один шаг пойдет вкривь, то меняется все направление и тогда уж обязательно или на фонарь налетишь, или на прохожего. Когда на кого-нибудь налетишь, то один только отодвинется и ничего не скажет или пошутит весело, а другой как зверь набросится:

— Ослеп, что ли, не видишь?

И так свирепо посмотрит, словно готов тебя съесть.

Однажды — я тогда был уже большим мальчиком, лет пятнадцать мне было, иду, а две девчушки догоняют одна другую, боком как-то бегут и прямо на меня. Посторониться было уже поздно, я наклонился, расставил руки, — они так боком ко мне и влетели. Глядят испуганно.

У одной глаза голубые, у другой — черные, смеющиеся. Я минутку попридержал их, чтобы не потерять равновесие. Одна крикнула: «Ой!», а другая сказала: «Простите». Я говорю: «Пожалуйста». И девчушки выпорхнули. Отбежали, оглянулись и смеются. А одна налетела на какую-то даму. И та ее так толкнула, что девочка пошатнулась. Грубо так. Ведь нужны же на свете дети — такие, как они есть. Я говорю:

— Манек, давай побежим наперегонки с трамваем, а?

Мы стоим как раз около остановки.

— Ладно. Кто скорей — трамвай или мы. До угла.

— До угла.

Сначала это легко, потому что трамвай идет медленно. Но вот мы уже мчимся по мостовой, рядом с тротуаром, где извозчики ездят. Помешала пролетка. Мы проиграли. Он говорит:

— А я первый!

— Это не фокус, у тебя пальто расстегнуто.

— А тебе кто не велел? Ты тоже мог пальто расстегнуть.

Забыл! Сколько лет не бегал наперегонки с трамваем, утратил навыки.

— Ну ладно, — говорю, — давай еще раз, я тоже расстегнусь.

Но он больше не хочет. Говорит, башмаки рвутся. А мне бы только бежать да бежать. Я рад, что не устаю. Ведь запыхался, и сердце как стучало, а остановился на минутку — и уже отдохнул. От детской усталости не устают.

Говорим о несчастных случаях. Я сказал:

— В мое время машин не было.

Он взглянул с удивлением.

— Как это — не было?

— Ну, не было, — говорю я со злостью: досадно, что у меня так вырвалось.

Остановились у столба с объявлениями. В кино идет «Муки любви».

— Ты хотел бы посмотреть? Манек поморщился:

— Не знаю. Про любовь все картины скучные. Или целуются, или по комнате ходят. Иногда только кто-нибудь выстрелит. Я больше про сыщиков люблю.

— А ты хотел бы быть сыщиком?

— Еще бы. Гнаться по крышам, через заборы, с браунингом. Мы читаем цирковую афишу.

— Больше всего я люблю цирк.

Стоим так, болтаем, потом идем дальше.

— А завтра пять уроков.

— Естествознание.

— Хоть бы учительница еще что-нибудь рассказала про тюленей и про белых медведей.

— А ты хотел бы быть белым медведем?

— Еще как!

— Да ведь медведи неуклюжие.

— Ничего не неуклюжие, это только так кажется. Но лучше всего быть орлом. Взлетел бы на самую высокую скалу, выше облаков, и сидел бы там, одинокий и гордый.

Иметь крылья куда приятнее, чем летать на самолете. Известное дело, мотор может сломаться, ангары нужны, бензин, и не везде можно приземлиться. Надо его чистить, потом разбег брать. А крылья, если не летаешь, свернул, и баста.

Если бы у людей были крылья, нужна была бы другая одежда. На рубашке сзади делали бы отверстия, и крылья держали бы под пиджаком. А может быть, сверху…

Идут двое мальчишек и разговаривают. Те самые, которые минуту назад высовывали языки, чтобы облизать нос, те самые, которые только что бегали наперегонки с трамваем. А теперь они рассуждают о крыльях для человечества.

Взрослые думают, что дети умеют только озорничать и болтать глупости. А на самом деле дети предвосхищают отдаленное будущее, обсуждают его, спорят о нем. Взрослые скажут, что у людей никогда не будет крыльев, а я был взрослым и утверждаю, что у людей могут быть крылья.

И вот мы беседуем о том, как приятно было бы летать в школу и из школы. Полечу, а когда устану, пройдусь пешком. То крылья отдыхают, то ноги.

Можно было бы и из окна высовываться, и на крыше посидеть, и в лес полететь на экскурсию. Над городом мы летим парами, а за городом — все в разные стороны. В лесу можно идти куда хочешь, а сбился с пути — взлетел вверх и посмотрел, где место сбора. Не заблудишься.

— Правда, Манек, хорошо бы было?

— Ясно, хорошо.

И глаза у людей натренировались бы. И мы говорим о том, что ведь прилетают же птицы в свои деревни, на свои старые гнезда. Ни атласов, — ни компасов у них нет, а ведь находят дорогу, несмотря на моря, горы и реки. Умные птицы, умнее человека. А ведь человек надо всем царствует, все его слушается.

Мы задумались, а тут вдруг проходит мимо какой-то хулиган, большой такой парень, и срывает у меня с головы шапку. В руках у него палка, он ею за козырек и подцепил.

Я подскочил к нему:

— Чего лезешь?

— А что я тебе сделал? — отвечает он изумленно.

— Шапку сорвал.

— Какую еще шапку?

Врет в глаза и нагло смеется.

— Может, ты не срывал?

— Конечно, нет! Смотри, вон у него твоя шапка.

А Манек поднял шапку и ждет, что дальше будет.

— Шапка у него, а сорвал ты!

— Катись ты, сопляк! Больно надо мне твою шапку срывать! Что, у меня другого дела нет?

— Видно, нет! Хулиган! Спокойно пройти не дает.

— Эй, ты, потише с «хулиганом». А то смотри, получишь!

И ткнул меня своей палкой прямо в подбородок. А я — хвать эту палку и сломал.

Он ко мне. Я стою.

— Отдавай мне тросточку или плати.

А сам пригнулся.

Он выше меня, поэтому я чуть подпрыгнул и — раз ему кулаком по лбу. Но шапка у него не свалилась.

И давай бог ноги. Манек за мной.

Ну и неслись же мы!

«Вот тебе — думаю, — в другой раз не приставай, потому что и маленький может дать сдачи. Нахал!»

Сначала он погнался было за мной, да увидел, что не на такого напал, и отстал.

Мы остановились, смеемся.

Минуту назад я был так зол, что у меня в глазах потемнело. А теперь снова весело. Я счищаю рукавом грязь с фуражки.

А Манек говорит:

— Зачем ты его задирал?

— Кто задирал-то, я или он?

— Да, но ведь он больше тебя.

— Больше, так, значит, пускай над людьми издевается?

— А если он завтра тебя узнает и отколотит?

— Не узнает. Почему это он меня узнает?

Но Манек прав. Теперь я должен остерегаться.

Ну слыханное ли это дело, чтобы среди бела дня на людной улице шапки с головы срывали? Если бы у взрослого, так тут бы такое поднялось — толпа, полицейский. Среди детей тоже есть хулиганы, но нас от них никто не защищает, нам никто не помогает, — мы сами должны справляться.

Мы стоим на углу, а расставаться жалко. Ведь мы говорили о чем-то очень важном, только этот тип нам помешал. Хорошая была дорога: игра, разговор, приключение.

Теперь я иду один, медленно, и стараюсь все время ступать на середину каменкой плиты. Будто в классы играю. Это было бы легко, если бы не надо было уступать дорогу прохожим, а вот сделать шаг в сторону и не наступить на черту не всегда удается.

Счет до десяти: если ошибусь в одиннадцатый, то проиграл. Один раз не вышло, два раза, три, четыре… Мне еще можно шесть раз, пять… Я боюсь, но такой страх в игре приятен.

Всего восемь раз встал на черту и вхожу в ворота. Только еще кошку пугнул возле магазина. Кошка в ворота — я за ней. Она прыгнула в сторону и смотрит, смешно подняв лапку.