Жених и его невеста - Марченко Владимир Борисович (прочитать книгу TXT) 📗
…С Ольгой ходили к сельсовету. У двери висит голубой ящик с прорезью. Они не могли втолкнуть письмо в щель. Не доставали. Тогда он взял Ольгу и поднял повыше, чтобы смогла дотянуться до ящика. В нужный момент у него разжались руки. Письмо упало на крыльцо. Можно было кого-то попросить, но никого не было в коридоре. Игорь взобрался на высокие перила крыльца, встал, но до почтового ящика рука не доставала. «Залезай мне на плечи, — сказал Ольге, — Держись за руку. Где письмо?» Письмо лежало на полу. Он хотел наклониться, но вдруг подумал, что Ольга может упасть и разбить лицо. Игорь взялся за перила, велел ей слезть и посидеть, пока он поднимет письмо.
…Ну и что. Пусть бы он затолкал их туда, отец все равно бы не получил их. Кому нужны такие письма, которые и сам не может прочесть?
— Что же ты плачешь? — Спросила Алла Петровна.
— Не плачу, а злюсь, потому что я дурак.
Женщина взяла треугольник. В полумраке не могла разобрать, что написано, каков адрес отправителя. Ей показалось, что письмо пришло с фронта от мужа. Но знала, чудес не бывает. Зажгла спичку. Фитиль коптилки покрылся огнём. Только тогда увидела закорючки и тёмные пятна. Она собрала белые треугольники, горько вздохнула, прижала к себе голову мальчика, думая, кем вырастет, по какой дороге пойдёт. Станет ли машинистом паровоза, будет ли строить дома или научится управлять самолётом.
Они поели жидкой перловой каши, погасили коптилку. По потолку скакали огненные драконы и летали птицы. Прошел ещё один день в жизни матери и сына.
— Кто тебе валенки подшил? — спросила удивлённо Алла Бабушкина.
— Евсееч. …Да. Я был у него в мастерской. Мы с ним познакомились сегодня. Научился наващивать дратву. Он в танке воевал, а фашисты его ранили всего. Он молодой и красивый…. Я увидел его фотокарточку, где он с мамой своей.
— Какой же он красивый?
— Он добрый и справедливый. — Игорь хотел рассказать, как на них чуть не наехала бешеная лошадь, а Евсеевич спас, но раздумал. — Я тоже научусь так валенки подшивать скоро. Он, правда, красивый. Ему только двадцать два года. Тебе туфли сошью и тёте Кате и Ольге — всем. Бабушке тоже. Только папу не встречал на войне. Ему некуда ехать, потому что его маму и брата сожгли в сарае.
На окраине шанхая
Фиолетовые тени от сугробов легли на дорогу, проходившую вдоль линии и кривой улочки, начинающейся двумя приземистыми многоквартирными бараками. Если идти дальше, то можно придти к новой школе, сельсовету и магазину. Около водонапорной башни стоит вокзал, обсаженный тонкими деревцами. Напротив вокзала чайная. Эта территория называется то Шанхаем, то Нахаловкой. От неё дорога сворачивает на переезд через линию, за которой большой посёлок с ровными улицами, большим магазином, столовой и огромным элеватором.
Часть станции называют «Заготзерно». А всю станцию называют Заринка. Подходя к семафору требовательно прогудел паровоз. Эшелон с укрытой техникой шел долго, не останавливаясь. Из труб теплушек стелился дым. Около пушек на платформах стояли солдаты в белых тулупах с маленькими винтовками, которые Славка называет карабинами. Эшелон прошел, и земля перестала дрожать, но стало холодно. Возов с сеном не было. Мальчишки ушли делать уроки. Игорь бы тоже ушёл, но Ольге захотелось прокатиться до самого переезда.
— Лучше возьми мой старый крюк, который я делал вчера, — сказал Игорь, выглядывая из-за сугроба. — Верёвочку сразу не отвяжешь.
— Отвяжу. — Заносчиво сказала Ольга.
— Почему такая упрямая? Ей хочешь, как лучше, а она не понимает.
Из-за берёзового колка появились возы с сеном. Они приближались. Заиндевевшие лошади, опустив понуро головы, тянули сани. Их было немного — три или четыре. На переднем возу сидел кто-то в серой шубе и не шевелился. Скрипел снег под полозьями, и скрипела упряжь.
— Не высовывай голову, — приказал Игорь. — Я цепляюсь первым, а твою верёвку буду держать. Если что, сразу убежим.
— А я хочу сама, — надула губки Оля.
— Как знаешь.
Дети лежали на новых, плетёных из ивовых прутьев салазках и ликовали. Вот проехали первый барак. Игорь сказал, что ему пора домой, но Ольга сказала, что докатится до чайной или до вокзала. Перед переездом у него разогнулся крюк.
— Так тебе и надо! Так тебе и надо! — завопила девочка, глядя, как Игорь встаёт с санок и бежит за возом, сгибая проволоку. Вдруг увидел стоящего мужчину в шубе, и закричал: — Ольга! Отцепляй! Возчик идёт!
Девочка соскочила с санок и принялась развязывать узел. Он понял сразу — вытянула петлю. Воз медленно приближался к стоящему мужчине. Девочка рвала свою верёвку, но та не отрывалась. Игорь вспомнил, как вечером случилось также. Возчик забрал санки и не отдал. «Нужно выручать эту противную».
— Давай перережу верёвочку, — сказал, подбегая Игорь. Он уже схватился за шнур и раскрыл ножичек — подарок дяди Степана.
— Не трогай! — закричала Ольга, отталкивая Игоря — Это мои санки. Мне сделал Евсееч. Я всё твоей маме скажу.
— Сейчас тебе возчик вольёт бича и заберёт санки.
— У меня и так короткая, — ныла девочка, не давая резать верёвку, — Он уже пришел, — с криком Ольга кинулась в вокзалу, а Игорь понял, отчего ожгло щеку. Он упал, не выпуская ни верёвки, ни ножичка. Лошади встали. Игорь вскочил на ноги и увидел лицо возчика. Оно выглядело просто пятном. Не различались ни глаза, ни рот, ни нос. Розовое пятно. Ему страшно захотелось сделать этому несправедливому человеку неприятность. Такую неприятность, чтобы запомнил на всю жизнь. Он вдруг произнёс страшные слова, которые были в Шанхае хуже всякого ругательства.
— Ты — дезертир, — тихо произнёс Игорь. Возчик оторопел. Его лицо стало бледнеть. — Тебе жалко прокатиться. А у неё отца убили, а ты тут детей бьёшь, как фашист. Ты — фашист. Вот кто ты. — Игорь впервые назвал взрослого человека на «ты».
— Тебя задавит, а кто будет отвечать? — возчик размахнулся бичом. — Бросай ножик, поганец. Вот тебе за фашиста, вот тебе за дезертира.
Игорь лежал за санками, перерезал верёвку, снося удар за ударом. «Пусть бьёт, — думал Игорь, — Я ему это припомню. В другой раз узнает».
— Ты это чего, — набросилась проходившая почтальонка на мужчину. — Выпил, так и храбрый. А ну прекрати.
Игорь знал, что самые смелые и сильные люди — это почтальонки. Они не боятся ни злых собак, ни пьяных людей. Они носят сумки в мороз и метель в дождь и в жару. Они плачут со всеми, когда приносят плохое письмо. Возчик оттолкнул маленькую женщину с чёрной сумкой на боку так сильно, что она упала с дороги в снег. Мальчик перерезал верёвку и хотел встать, прикрываясь санками. Раздались женские голоса: «Все письма рассыпались. Тонька что-то не встаёт. Убил!»
— Так нельзя, земляк, — раздался голос Евсееча. Игорь вскочил, и тотчас с него слетала шапка, а губы занемели и стали опухать. Он увидел, как сапожник вырывает кнут и забрасывает в снег. Женщины поднимают почтальонку, выбирая из снега письма.
— Ах, ты, обезьянин, — разъярился возчик и пнул валенком по костылю. Евсеевич упал, а краснолицый сел на него и стал бить по лицу голыми руками. Игорю стало страшно и больно за дядю Степана.
— Нельзя бить по раненому лицу! — кричал мальчик, поднимая костыль над головой. На секунду увидел Ольгу. Она держала санки и плакала. После первого удара костылём у возчика свалилась шапка, но он, не замечая, продолжал бить лежащего Евсеевича. Целясь в самую макушку, Игорь сильно размахнулся. Возчик взвыл, хватаясь за голову. Сапожник вывернулся и начал тыкать носом в лошадиный сор краснолицего, приговаривая прерывистым голосом:
— Нехорошо, земляк, обижать детей.
Собралось много людей. Милиционер с саблей арестовал возчика и Евсееча. Лошадей оставили на дороге, а Ольгу увела мать вместе с его санками к себе в дежурную комнату. Опоздавшие женщины расспрашивали друг друга, пытаясь понять, что же случилось вечером в Шанхае.
— Какой-то шармач, напал с ножиком на сапожника.
