История Мурочки - Шиль Софья Николаевна (читать книги .TXT) 📗
Она не допускала вмешательства Варвары Степановны в жизнь детей и просила, раз ей доверили их, позволить воспитывать их самостоятельно.
И в третий раз детям пришлось узнать чужую волю над своею жизнью.
С приходом Агнесы Петровны дети как-то подтянулись и приободрились.
Она зорко следила за Димой и ловко выводила наружу все его проказы. Дима стал её бояться так, как вначале боялся тети Вари. Но он вместе с тем не мог не уважать её, потому что она была замечательно справедлива.
И она стыдила его, пренебрежительно относилась к его успехам в ученье и говорила, что вызубрить наизусть еще не великая заслуга.
Её любимец был Ник. Она живо отучила его капризничать. И случилось это так.
Ник уже выздоровел и ходил без по вязки на глазу, но все еще по старой памяти ныл и приставал ко всем.
Агнеса Петровна сидела у своего рабочего столика и вышивала себе красивое полотенце. Она несколько раз уже говорила спокойно Нику:
— Фуй, стыдись. Большой мальчик, а все ведешь себя, как маленький.
Ник приставал к Мурочке, чтоб она поиграла с ним, а Мурочка списывала немецкую сказку.
— Ник, ты сейчас перестанешь, — сказала опять Агнеса Петровна.
— А я — все-таки буду. Хочу, чтоб она играла, хочу, хочу, хочу!
Тогда Агнеса Петровна встала и сказала: Ты не слушаешься меня. И вчера не слушался и третьего дня. Я больше не могу тебя воспитывать. Я скажу тете Варе, чтоб она от дала тебя в приют.
Ник присмирел и исподлобья смотрел на Агнесу Петровну. Он знал, что тетя Варя всегда исполняет её желания, и знал еще, что Агнеса Петровна всегда говорить правду, одну правду.
— Есть такой приют, где исправляют и воспитывают детей, больных детей. Ведь ты болен, должно быть. Здоровые дети всегда веселы и спокойны. Пойдем вместе к тете Варе, поговорим с нею.
После таких слов Ник стал просто совсем другим человеком. Агнеса Петровна в тот же вечер рассказала детям подробно, где тот приют для несчастных больных детей и как их там лечат и воспитывают.
Так шли дела в детской.
И вот теперь они переезжали в новый дом.
Мурочка постояла-постояла на лестнице, потом вошла в опустелую, просторную и странную квартиру, прошла через коридор в пустую детскую, где только лежало на подоконник их верхнее платье, и подошла к окошку.
Там, напротив, по-прежнему жили портнихи, шили весь день, с утра до вечера, согнувшись над работой. Оттуда ее заметили, и черноволосая девушка, которая шила на машинке, стала кланяться и улыбаться. Мурочка тоже поклонилась и долго смотрела на нее, мысленно прощаясь со всеми этими незнакомыми девушками, которые были свидетельницами её мирной детской жизни.
Мурочка вскочила на подоконник, отворила форточку и звонко крикнула им:
— Мы уезжаем! Прощайте!
Окно напротив распахнулось, темноволосая девушка перегнулась из него и тоже сказала:
— Прощайте, Мурочка!
И за нею выглянули другие; все подбежали к окну и, выглядывая из-за плеч друг дружки, кланялись Мурочке, улыбались и говорили: «Прощайте! Прощайте! Прощайте!»
— Будьте счастливы! — сказала черноволосая девушка.
— И вы все будьте счастливы! — крикнула Мурочка звенящим голосом.
— Ах, что ты там делаешь? — послышался позади голос Агнесы Петровны.
Мурочка проворно поклонилась еще раз и рукой послала соседкам воздушный поцелуй и слезла с окна.
— Это милые девушки, мои знакомые, — сказала она. — Я хотела проститься с ними.
Агнеса Петровна поглядела на открытое окно, где были видны русые и темные головы, и тоже поклонилась им дружелюбно.
Вот уже возы тронулись; вышли отец и Ник, тетя Варя и Дима, Агнеса Петровна Мурочка, и все уселись в пролетки; Аннушка поставила на колени тети Вари клетку с канарейкой, и они отъехали навсегда от дома, где родилась Мурочка, где родился Ник, где прошли-пролетели печальные и веселые дни.
IX
Новые места и новые люди
Николай Степанович страстно любил цветы. Как только они переехали, он принялся за украшение сада. Позвали садовника, прочистили старые дорожки, проложили новые. На лужайках между деревьями, разбили цветники.
Каждый вечер, приезжая со службы, Николай Степанович работал в саду. Ему помогала Мурочка. Они рассаживали маленькие саженцы цветов: левкоя, резеды, душистого горошка, анютиных глазок. Потом надо было полоть грядки, поливать их, подвязывать молодые растеньица.
Мурочка страшно полюбила это занятие. Раскрасневшаяся, хлопотливо бегала она со своей лейкой по саду, а то сидела на корточках над грядкою гвоздики или резеды и внимательно полола, вырывала сорную траву.
Глаз её приучился различать растеньица, а в памяти хранился целый ряд звучных латинских слов, которые она выучила из каталога семенной торговли.
И каково же было восхищение и Мурочки и Николая Степановича, когда в одно прекрасное летнее утро распустилась первая розовая гвоздичка, пышная, как роза!
Потом все больше и больше расцветал и хорошел сад. По вечерам пахло душистой свежей резедою, и даже те люди, которые проходили по улице, слышали сладкий её аромат и думали про себя:
«Должно-быть, за этим забором чудный сад».
Чудный — не чудный, а все-таки для города это было прелестное местечко. В июле все пышно и ярко цвело, все сладко благоухало. Мурочка с любовью ухаживала за цветами. Вместе с отцом они придумывали на будущий год нововведения и, сидя рядышком на скамейке, под двумя большими тополями, перелистывали каталог и искали в нем описания новых прекрасных цветов.
И в комнатах везде стояли в стаканах со свежею водою цветы, и даже Варвара Степановна иначе не называла Мурочку, как «наша садовница».
Николай Степанович любил махровые пахучие левкои и особенно ухаживал за грядкою этих нежно окрашенных цветов; любил еще петунию за тонкий её запах и голубые венчики «красавицы дня». У Мурочки были в саду свои любимцы. Прежде всего — душистый горошек, потому что он похож на яркую бабочку: того и гляди, улетит с веточки, а потом — анютины глазки.
— Посмотри, папа, — говорила она в восхищении — ведь у них точно лицо — глаза и борода, и точно у людей, все лица разные.
Мурочка сидела вечером на любимой скамейке под тополями и смотрела на небо. Северное бледное небо, но какое нежное, какое глубокое! Так хорошо было, закинув голову, смотреть вверх, в бездонную, легкую, голубую глубину. Ласточки мелькали туда и сюда, резко щебетали, подлетали к дому, где над карнизами окон были у них гнезда. Пахло клейкими листочками тополей и душистыми цветами.
Мурочка долго смотрела на небо. Ей казалось, точно душа её растет, раскрывается навстречу этой красоте. Бледная, нежная лазурь заалела румянцем. Это солнце зашло, вечерняя заря вспыхнула. Кругом было так тихо. Мальчики играли на дворе.
Мурочке хорошо было сидеть одной. Она ни о чем не думала, ничего не вспоминала. Её душа откликалась на красоту Божьего мира, на красоту и радость жизни.
Не хотелось больше сказок и ребяческих игр, — хотелось узнать, что такое это небо и что такое душа и наши мысли, и отчего вдруг бывает так легко и весело?..
Ничего этого Мурочка не сумела бы высказать, но такие неуловимые смутные мысли летали в её задумчивой головке.
— Мурочка, иди, — крикнул Ник, подбежав со двора к зеленой решетке сада, — в палочку украдену играть!
Мурочка с сожалением стряхнула с себя свои мечты и побежала к братьям. Через пять минут она уже убегала со звонким смехом от Гриши.
Кто был Гриша?
На новых местах появились и новые люди. Когда Николай Степанович купил дом, в мезонине жила семья, состоявшая из пяти человек. Квартиранты были люди бедные. У них было всего три небольших комнаты. Крыльцо их находилось рядом с крыльцом кухни. Аннушка, как водится, первая познакомилась с жильцами, узнала всю подноготную и рассказала Мурочке.
И так узнали, что наверху живут Дольниковы. Дольникова была Марья Васильевна, у нее — две дочери и сын, а сестра её Елизавета Васильевна была Петрова, незамужняя, девица. Она служила на телеграфе, уходила рано утром и возвращалась домой под вечер. Кажется, весь день её не было, а любили ее все страшно. Придет тетя Лиза домой, — ей все, все до мелочи расскажут, что было. Тетя Лиза, несмотря на свои труды, была всегда бодрая и ласковая и баловала племянниц постоянными подарками. То сладкого чего принесет, то купит ленточку или кушак. Марья Васильевна занималась хозяйством и брала шить белье. Ей помогала в работе старшая дочь Аня, которой шел девятнадцатый год. Младшая училась в семинарии, а когда приходила домой, тоже помогала шить. Потом был сын Гриша, гимназист пятого класса. Единственный мужчина в семье, он после смерти отца стал считать себя главою дома. Он тоже много работал, учился сам, давал уроки и возвращался домой вечером.
