Алые перья стрел. Трилогия - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
– Ольга, Ольга, – урезонила дочку Соня. – А девочку почему ты не зовешь в гости?
Обладательница кошки тоже прошла через веранду. Эх, спросить бы ее присутствовавшим здесь мужчинам, к кому она вчера завела на крыльцо симпатичного молодого человека с саквояжем. Но они, конечно, не спросили.
– Вот что, мальчики, – продолжала Соня, – квас квасом, а ужинать идите. Там лещ жареный, у Дударя купила. И не замолкайте вы при моем появлении. Будет тебе, Юра, известно, что я этих Шпилевских знаю и помню: пришлось с ними за квартиру воевать для Мигурских. Не удивлюсь, если в той семейке выросла интересная для вас фигура.
Потом Алексей провожал Юру Харламова. Они шли и продолжали беседу о Казимире. Его внезапное появление в здешних местах может оказаться совсем не случайным и не безобидным. Но имеет ли он какое-либо отношение к самолету без опознавательных знаков?
Дальше. Этот франт интересовался вчера утром дорогой на Красовщину. Но сам уехал в Гродно. Василий Кондратьевич предположил, что он скоро вернется, и они с Айвенго его поджидали вечером. Никто похожий с поезда не сошел. На Красовщину свернул только высокий мужчина в полувоенном костюме и с чемоданчиком. Однако, насколько Юра успел разглядеть, он был чернявый и значительно старше Шпилевского. Был ли он кудряв, мешала разглядеть кепка. Видимо, он и совершил покушение на Айвенго, когда заметил, что участковый движется следом. Значит, он хотел прибыть в Красовщину незамеченным.
Однако никто в полувоенном костюме ни вчера ночью, ни сегодня днем в колхозе не появлялся. Из незнакомых лиц туда прибыл лишь один художник. Правда, курчавый, но брюнет и не очень высокий. И не в кителе, а в этой самой толстовке. На ногах легкомысленные сандалеты. Судя по девахе на фанере, кистью владеет профессионально. Да и с Гродно капитан связывался – все соответствует. Что касается злополучной ямочки, то как раз на подбородке у этого художника какая-то нашлепка: уверяет, что глухонемой в сердцах угодил в него камешком. Отодрать бы да поглядеть, так ведь повода нет никакого. Крик поднимет.
Правда, еще чемоданчик его не осмотрели: нет ли на нем двойной царапины от кольца Айвенго? Но сейчас этим как раз занимается капитан. А пока… пока все остается словно в тумане.
Юра спросил у Алексея:
– Слушай, Алеша, конечно, времени прошло много, но может, тебе запомнилась еще какая-нибудь примета у этого вашего Казика. Ну, не обязательно во внешности, внешность все равно изменилась. Кроме того, ее можно менять и по желанию. А вот характерности в произношении, в мимике. Типичные жесты…
Алексей подумал. Постарался вспомнить все их встречи и разговоры на плотах, в лесу, на улицах. Перед глазами вставал все тот же пухлый, розовощекий подросток со своим неугомонным, но несостоятельным стремлением верховодить в компании. Верховодил там Михась Дубовик. Он умел одним хлестким словом, а то и подзатыльником осадить хвастливого сына часовщика. Тогда Казимир…
Внезапно Алексей рассмеялся.
– Юра, ты наблюдал когда-нибудь, как кошка из подворотни выходит на улицу?
– Знаю! – хохотнул и Юра. – Она никогда сразу не выскакивает, а сначала высунет наружу башку, осмотрится по сторонам и уже потом выбегает.
– Точно. Так же и Казимир. Он, бывало, как подплывет к плоту, так сначала выставит над бревном физиономию, оглядит нас всех и, если видит, что явного недружелюбия не проявляется, выметывается на плот. И всякий раз так.
– Опасался чего-то?
– Ему частенько попадало за хвастовство и вранье. От меня персонально – за национальный вопрос. Он «москалей» все ругал и евреев терпеть не мог. Анекдоты про них рассказывал пакостные. Акцент копировал умело.
– Ну, Леша… Ты, друг, пока не представляешь, сколько ценного сказал. Только обдумать все надо. Ладно, успею переварить за восемь верст пешего хождения до Красовщины. Еще один вопрос. Какого цвета глаза у этого Казимира? Они-то, говорят, не меняются.
Алексей повспоминал и рассмеялся:
– Не помню. Вот если бы о глазах девушки спросил…
Юра присвистнул:
– Ну, дорогой, не надо обладать большой памятью, чтобы и во сне не забыть эти глаза.
У Алексея полыхнули щеки.
– Ты это о ком?
– Ох, а ты не знаешь… Славная у тебя дивчина.
– Ты… искренне?
– Да уж какая может быть неискренность при черной зависти! Ладно, шучу… А без шуток – не проворонь счастья на всю жизнь…
– Закусить я не принес, сам сбегаешь, – сказал Казимир и протянул руку черноволосому курчавому парню в потертой вельветовой куртке. – Я – Стась, будем знакомы.
– Ну, допустим, ты Стась. Но что ты за Стась, что я должен бегать за закуской? – сварливо спросил хозяин чердачной квартиры.
– Ладно, пусть он сбегает, – указал Шпилевский на третьего в комнате. Это был совсем еще юнец, рыжеватый подросток. – Заодно и коньячку доставит. Вот сотенная.
Слуцкий замолчал, обошел вокруг гостя. По пути свернул набок мембрану орущего патефона, уставился выпуклыми глазами на Казимира.
– Почему я тебя, такого доброго, не помню? Я всех добрых помню, которые мне фундуют коньяк. Может, ты из синагоги, куда меня манят расписать им потолок? Ну так я все равно не пойду, меня уволят с работы.
– Выше бери, – усмехнулся Шпилевский. – Я прямо с небес, так что никакие росписи мне не нужны. Гони хлопца в лавку, разговор у нас тет-а-тет.
Они остались вдвоем. Казимир оглядел комнату и заметил открытый вместительный чемодан, набитый тюбиками и кистями. То, что ему надо, – саквояж туда влезет.
– Если хочешь пошушукаться, давай в темпе, – сказал Лев. – Сейчас еще один возникнет, пошел за помидорами. Одна «ноль пять» у нас имеется.
– Гони всех в шею, – посоветовал Шпилевский. – Ты, вижу, в командировку собрался?
– Именно. На лоно. На травку и молочко. Трое суток буду питаться бульбяными драниками и поцелуями под рулады соловья.
– Соловьи в августе не поют. Эти трое суток ты будешь питаться по-старому городской снедью, а лоном тебе явится твоя замызганная кушетка. Сколько ты получил командировочных?
Слуцкий ошалело глядел на нахального пришельца. Недостатком наглости он сам не страдал, но такого обращения давно не видывал.
– Сколько, я спрашиваю? – повторил Казимир и ткнул хозяина пальцем в грудь. Тот моментально сел на упомянутую кушетку и пробормотал:
– Двести пятьдесят. Еще и не отчитаюсь…
– Помножь на десять, получи две косых с половиной, гони мне документы и заваливайся спать. Деньги – вот они. Но получишь их с условием, что никуда и носа не покажешь, пока я не вернусь и не возвращу твои мандаты. Вот и вся работа. Дошло? Две минуты на размышление.
Слуцкий побледнел. Он проследил за пачкой денег, которую гость сунул под газету на столе, и начал лихорадочно размышлять. Кто этот парень? И чем грозит предлагаемая авантюра? Если уголовщина, то в третий раз ему припаяют столько, что на волю без шевелюры выйдешь.
Шпилевский без труда угадал ход его мыслей.
– Понимаю, что взлохматило твои мозги и шевелюру. Скажу сразу: я не убийца, не «медвежатник» и тем более не шпион. На остальные вопросы отвечать не буду.
– А… если я милицию позову? – не очень уверенно сказал Лев.
Шпилевский безмятежно развалился в поломанном кресле эпохи первого раздела Польши.
– Где ты упер этот антиквариат с клопами? Милицию ты не позовешь: во-первых, не в твоих финансовых интересах, во-вторых, – не успеешь. Я умею испаряться через дымовую трубу, предварительно оставив хозяина без зубов. Тебе их, кажется, уже считали.
Да, верхняя челюсть Слуцкого была щедро украшена золотыми протезами.
– Ну, тебя моя биография тоже не касается, раз сам не хочешь о себе говорить.
– А я знаю твою биографию. Ты неудачно работал под Остапа Бендера во время реформы и схлопотал шесть месяцев. Сейчас я предлагаю тебе войти в роль другого литературного персонажа, абсолютно далекого от уголовного. Ты пушкинского Дубровского читал?
