Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович (книги бесплатно .TXT) 📗
Сквозь застекленную крышу депо, заваленную снегом, свет проникал скупо. Поэтому широкие — чуть не во всю стену — ворота депо были открыты, хотя оттуда и несло холодом.
Невысокий, щуплый человек в пенсне, с маленькой острой бородкой, опираясь на трость, стоял на переднем мостике паровоза, видимо чувствуя себя здесь очень неуютно. Правой рукой он вцепился в железные поручни. Стараясь перекрыть шум, он кричал высоким, женским голосом:
— Восстать, товарищи, — это значит подставить грудь свою под пули, шею — под казацкие шашки! Царь потопит восстание в крови, как он залил нашей кровью улицы и площади Петербурга девятого января. И все наши святые права, гарантированные царским манифестом, после разгрома восстания будут перечеркнуты. Повторяю, — воскликнул он, вскинув трость с серебряным набалдашником, — большевики толкают вас самих всунуть свою голову в петлю!..
В депо послышался свист.
— Братцы! — встав во весь свой огромный рост, воскликнул могучий солдат в расстегнутой шинели. У него было добродушное, круглое лицо и маленькие веселые глаза. — Рази ж я похож на самоубивца?
Кругом захохотали.
— С начальством треба беседовать вот чем! — коренастый солдат, стоя на тендере, потряс над головой огромным, тяжелым, как кувалда, кулаком. — Мы вот маненько надавили — и теперь офицеры гуторят с нами на вы, как с благородными!
— И денщиков мы турнули к чертям собачьим! — крикнул другой солдат. — Господа офицеры — не дитятки малые, сами могут портки на себя натянуть!..
В депо снова засмеялись. Бабушкин — в коротком полушубке, больших расшлепанных валенках и меховой папахе — сидел на тормозной площадке вагона среди слесарей депо. Обычно спокойный, неторопливый, сейчас он был по-боевому возбужден, как боец перед сражением.
Революция! Самое желанное, самое заветное, то, к чему Бабушкин готовился столько лет, о чем мечтал днями и ночами в тюрьмах и ссылке, становилось явью. И сейчас, вырвавшись из ссылки, приехав в Читу и став членом городского комитета партии, Бабушкин со всей энергией включился в борьбу.
…Не дослушав меньшевика, Иван Васильевич направился к паровозу, служившему трибуной. Оратор смешался. Выкрикнув напоследок: «Большевики приведут вас в могилу!» — он повернулся спиной к слушателям и, держась за металлические поручни, осторожно стал спускаться по лесенке с мостика, на каждой ступеньке приставляя одну ногу к другой.
Бабушкин легко взбежал на паровоз.
— Только силой — пулей и штыком — завоюем мы свободу! — громко произнес он, взмахнув папахой, зажатой в руке. — Меньшевики хотят запугать нас, товарищи! Не удастся!
— Не на таких нарвались! — крикнул пожилой железнодорожник. — Мы не слабонервные!
— Не девицы из благородного пенсиёна! — закричал чернявый солдат, высунувшись из будки крана.
— Только восстанием, вооруженным восстанием пролетарии сорвут с себя оковы. Царский манифест — это обман, товарищи! — продолжал Бабушкин. — С Николаем Кровавым надо говорить только так: коленом на грудь, рукой за горло!
— Верно! Коленом на грудь, рукой за горло!
— Мирно с царем не столкуешься! — раздались выкрики.
— Оружие — вот что нам нужно, товарищи! — подняв руку с папахой, продолжал Бабушкин. — Да здравствует вооруженное восстание!
Он легко спрыгнул с паровоза и ушел в гудящую, шумную толпу.
На паровозе стоял новый оратор, совсем еще молодой, лет двадцати пяти — тридцати. Но лицо его выглядело изможденным. Подтянутый, строгий, он прошел до середины мостика, сделал по-военному четкий поворот и поднял руку.
— Тише! Послушаем Григоровича! — крикнул худощавый сцепщик вагонов.
— Пусть говорит Григорович! — поддержало сразу несколько голосов.
Бабушкин с радостью глядел на нового оратора. Он был знаком с Антоном Антоновичем уже много лет: встречались еще в Екатеринославе на подпольной работе. Одно только было непривычно для Бабушкина: после недавнего побега из тюрьмы Антон Антонович Костюшко сменил фамилию — стал Григоровичем.
— Я буду краток, товарищи, — внятно сказал оратор. — Оружие требуется нам позарез! И оно будет у нас. Совет рабочих, солдатских и казачьих депутатов поручил мне и товарищу Бабушкину во что бы то ни стало добыть оружие. И мы добудем его! Клянусь, вскоре дружинники получат винтовки. С оружием мы победим!
Он четко повернулся и неторопливо сошел с паровоза.
Кабинет читинского военного губернатора генерала Холщевникова смотрел тремя окнами на широкую, заметенную снегом площадь. Генерал — высокий, широкий в кости старик с красивой холеной бородой, крупными, белыми, как у юноши, зубами и величественной осанкой — стоял возле окна, чуть сбоку, так, чтобы его не было видно с площади, где огромная толпа, несмотря на мороз, уже второй час слушала ораторов.
Что говорили «бунтовщики», Холщевников не слышал. Но он видел красный флаг на санях, служивших трибуной, видел разгоряченные лица рабочих-железнодорожников, солдат в обтрепанных шинелях, видел, с каким восторгом встречает толпа ораторов с красной лентой на рукаве.
На площади вдруг показался казачий разъезд. Казаки двигались торопливо, стремясь, по-видимому, не привлекая внимания, побыстрей проскочить мимо митингующих читинцев! Но это им не удалось. Раздался пронзительный свист, и чей-то голос завел песню, сразу подхваченную толпой:
Пели весело, с присвистом. Подъесаул огрел плетью коня, казаки помчались дальше, не оборачиваясь, делая вид, будто песня вовсе, не относится к ним. А звонкие голоса все громче кричали им вслед:
Генерал Холщевников сердито задернул штору на окне.
«Дожили! Гибнет Россия!» — мрачно подумал он и отошел к столу, стараясь успокоиться, собраться с мыслями. Что предпринять? Как бороться с разбушевавшимся «хамьем»?
И если бы в одной только Чите… Нет, и в Иркутске, и в Томске, и в Красноярске… Во всей Сибири. Да что там Сибирь! Вся империя ходуном ходит!
«А наши читинцы совсем обнаглели, — подумал генерал. — Надо же: вчера, прямо среди бела дня, увезли со склада железнодорожного батальона восемьсот винтовок! А охрана даже не дала ни одного выстрела.
Впрочем, чего ждать от караульных, если среди них самих есть члены „Совета“. Вот чертовщина: солдаты и вдруг — „де-пу-та-ты“!»
Генерал, чтобы отогнать мрачные мысли, взял со стола газету, но лишь еще больше рассердился. Это был первый номер «Забайкальского рабочего» — органа читинского комитета большевиков. Еще утром эту газету положил ему на стол адъютант. А на вопрос Холщевникова:
— Где раздобыли?
Адъютант ответил:
— Проще простого: на всех углах продают..
«Дожили! — снова подумал генерал. — Революционную газету открыто продают на всех перекрестках».
Он хотел вызвать адъютанта и продиктовать ему телеграмму в Петербург. Но вспомнил, что связисты бастуют, телеграммы принимают только от населения.
«Правительственных депеш не берут. Таков приказ их высшего органа, — генерал зло усмехнулся, — Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. А впрочем, все равно не помогло бы…»
Он вспомнил десятки своих телеграмм, посланных в столицу. В каждой из них он просил об одном — прислать войска. И ответ всегда был один: «Обстановка напряженная не только в Чите, а во многих городах, справляйтесь своими силами, разоружите рабочих».
Хорошо им там, в Петербурге, писать — «разоружите рабочих». Они полагают, что в его распоряжении пять тысяч штыков — весь читинский гарнизон. Сидят там, в Петербурге, уткнувшись в бумажки, и думают, что все знают.
