Золотое колечко на границе тьмы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Но злополучная стрижка его оказалась не последней.
Когда мы с Олегом пришли из яхт-клуба к ним домой, то увидели такую картину.
Юрос сидел посреди комнаты, закутанный в полотенце, а его мама ходила вокруг с ножницами (теми самыми, которыми оперировала брюки). На лице мамы было холодное бешенство. Однако причиной маминых эмоций был не притихший сын, а школьное начальство.
Оказалось, что на последнем уроке в класс Юроса опять явилась завуч и велела Юросу и еще нескольким мальчишкам «сегодня же привести свои волосы в порядок». Возмущенные объяснения Юроса, что он стригся накануне, твердокаменною педагогессу не поколебали.
— У тебя не голова, а клочкастая швабра!
— Почему в прошлом-то году вы ни к каким швабрам не придирались?
— Не придирались, вот и распустили вас! А в этом году у нас новый директор, и он требует, чтобы все ученики выглядели как полагается!
После необдуманного заявления, что пускай директор, если ему так приспичило, стрижется сам — хоть до полной лысости! — Юрос был отправлен с урока с записью в дневнике и приказом «в таком виде больше здесь не появляться».
— Завтра у дверей будут дежурные, имей ввиду!
Как можно привести в порядок все эти рожки, сосульки и клочки, которые остались на месте обрезанных кудрей, было совершенно непонятно. Разве только стрижкой «под Котовского». Но Юрос и мама такой вариант отвергли единодушно. И теперь Любовь Васильевна пыталась портновскими ножницами убрать наиболее торчащие клочья, чтобы завтра педагогический гнев не обрушился на эту многострадальную голову.
— Завтра пойдем в школу вместе, — пообещал я. — И там поглядим…
Юрос и Люба повеселели.
9
На следующее утро я встретил Юроса недалеко от школы. Проводил до высокого крыльца, куда сбегался шумный пионерско-октябрятский народ. Юрос помахал мне рукой и мимо дежурных старшеклассников скользнул в школьные двери. Пронесло.
Я сел напротив крыльца, на скамью под густыми каштанами. Было много знакомых ребятишек. Подбегали, здоровались со мной и Митькой, которого тоже знали. Саня Дальченко подарил ему амулет из плоской ракушки на нитке, а два третьеклассника — Данилка и Кирилл несколько лаковых коричневых каштанов и значок «Севастопольская панорама».
Юрос больше не появлялся, и я решил, что все в порядке. Лениво двинулся к ларькам у Центрального рынка, непедагогично помышляя о кружке холодного пива.
Мечте не суждено было сбыться — встрепанный Юрос догнал меня у самого ларька.
— Дядя Слава! Ну что это такое! Опять не пускают!
— Но ты же прошел!
— Прошел, положил портфель и опять вышел, чтобы с ребятами поиграть! А потом захотел обратно, а там у дверей химик!
— Кто?
— Директор новый! Он раньше простым учителем был, у старшеклассников, а теперь сделался директором! И командует…
Не хотелось мне в это хорошее утро скандалов и разборок. Хотелось пива. Но что делать-то? Юрос на меня смотрел как на всемогущее существо.
— Идем, горе мое…
Юрос на своих журавлиных ногах замаршировал впереди. Он заранее предвкушал посрамление химика-директора и торжество справедливости.
У школьного крыльца народу было больше прежнего и ребячий гомон стал громче. В нем сквозь веселье пробивались обиженные крики.
Вслед за Юросом я протиснулся к ступеням. Юрос оглянулся.
— Вон он, директор! У дверей!
У входа в школу командовал маленький, похожий на восьмиклассника, но со взрослым лицом мужичок. Он вскрикивал высоким боевым голосом и ловко действовал руками. Вот спрыгнул с крыльца (чтобы не упасть от толчка) лохматый рыжий парнишка. Вот врезался в толпу и затерялся в ней чем-то не угодивший новому директору мой знакомый второклассник Руслан…
— А это что за фокус! — Директор ухватил за локоть девушку в синем платье и белом форменном переднике. Большую — наверно, десятиклассницу (он сам был ей ростом до уха). — Почему с сережками! Это что за мода являться в школу украшенной, как новогодняя елка!
У девушки на мочках ушей и правда блестели бирюзовые шарики. Она хотела что-то ответить, но химик ухватил ее за локоть.
— Ну-ка, назад! — И развернул так, что бедная выпускница крутнулась вокруг оси, как манекен на вертящейся подставке.
Мне уже не хотелось пива. Мной теперь двигали отточенные рефлексы. Те, что крепли целых двадцать пять лет — все годы, когда я был командором «Каравеллы». Четверть века я активно внушал деятелям советской школы, что ученики — это люди. И что обращаться с ними надо как с людьми.
Я шагнул ближе.
— Прошу прощения. Не имею удовольствия знать, как вас зовут, но меня проинформировали что вы возглавляете данное учебное заведение…
— Ну и что? — запальчиво сказал директор. Он часто дышал (хорошо поработал). Лицо его резиново морщилось.
— Мне показалось, что… н-не совсем так возглавляете. По крайней мере в данный момент. Я убежден, что нам есть смысл побеседовать на эту тему.
— Вы, собственно, кто такой?! Вы чей-то родитель?
Я заверил новоиспеченного директора, что действительно родитель, но, к счастью, дети мои совсем в другой школе. А здесь я не в роли обиженного папы, а в роли корреспондента «Учительской газеты», в чем легко убедиться, взглянув вот на это удостоверение.
Лицо у директора изменилось. В глазах появилось тоскливое недоумение. Только что он был царь и бог, наверху педагогического Олимпа, и вот на тебе…
Кругом стояли притихшие дети. Слушали. Почтительно и, по-моему, с удовлетворением. Только Юрос ускользнул в глубину школы (я мигнул ему, чтобы ловил удачную минуту). На выручку коллеге двинулась полная дама (наверняка, завуч). Она была поопытнее директора-новичка и внушительно заявила, что беседе «товарища корреспондента» и главы школы следует протекать в кабинете, а не на глазах у девочек и мальчиков, которым пора на уроки.
Я не возражал. Заметил только, что уважаемым учителям тоже, наверно, пора на уроки. А мы с товарищем директором обсудим ряд школьных проблем один на один.
Директорский кабинет хранил запахи недавнего ремонта. На полированном столе дрожали солнечные зайчики. За этот стол директор и уселся. Здесь он ощутил прежнюю уверенность. Указал мне на стул и сообщил:
— Я готов выслушать ваши объяснения.
— М-м… это я рассчитывал на ваши объяснения. Для начала — о том, какими министерскими правилами руководствуется директор данной школы, применяя к неугодным ученикам столь радикальные меры: сталкивание с крыльца, толчки, хватания за руки…
— Ну что вы! Зачем вы так… преувеличиваете!
Оказалось, что мальчика-второклассника он просто дружески хлопнул по плечу, чтобы тот сбегал домой за забытой октябрятской звездочкой. Девушку с сережками слегка придержал за локоть, когда она бесцеремонно хотела мимо него протолкаться в школу… А что касается причесок…
— Ну, согласитесь, что у нас советская школа с едиными требованиями, а не ансамбль этих… битлов волосатых!
В чем-то убеждать его было бесполезно. И я сказал, что мне очень грустно. Грустно вставлять в репортаж о сентябрьских днях севастопольских школ эпизод о директоре, который хочет видеть своих воспитанников остриженными под одну гребенку. И который в свои педагогические методы включает элементы рукоприкладства.
Я не врал. Действительно у меня была мысль написать лирический репортаж о начале учебного года в Севастополе и отдать моему другу Володе Матвееву, который возглавлял тогда «Учительскую газету». Он был один из тех, кто в те годы активно двигал в жизнь передовые школьные идеи — Педагогику сотрудничества.
Никакого репортажа я тогда не написал — увяз в романе «Острова и капитаны» (в котором тоже очень много было о Севастополе и есть даже случай, когда мальчишку не пустили в школу из-за длинных волос). И мне до сих пор неловко перед Володей, которому я обещал такой материал. Неловко, хотя Володи уже несколько лет нет на свете, а «Учительская газета» теперь не та, что прежде.
