Из Гощи гость - Давыдов Зиновий Самойлович (книги онлайн полные версии TXT) 📗

— Пан Феликс! — молвил он, опустившись на колени. — Друже мой! Как это ты?.. Когда же это?..

— Сегодня рано, — стал рассказывать пан Феликс, — как зазвонили по церквам, кинулся я к городу, еду, чую — бежит народ с криком, с шумом: «Поляки царя бьют, как бы до смерти не убили Димитрия Ивановича!» И как мост проехал, тоже все крик: «Бьют царя поляки! Громи, братцы, литву! Побивай поляков!» Я сдуру коня остановил, кричать стал. «Люди, — кричу, — как это можно, чтобы поляки чужого царя били? Ха! Поляки и своего короля имеют. Коли уж надо какого-нибудь монарха побить, то зачем забираться в Москву, ежли король польский сам имеет и щеки и боки?» Ну, те побаски да шутки чуть не стоили мне головы. Коли б молчал, так бы и проехал. А то враз кинулась на меня целая куча… «Га, — кричат, — латынник, собачий сын! Хлеб наш ешь, кровь нашу пьешь, да еще смерти царю нашему хочешь! Сейчас мы тебя в щеки и в боки…» С коня, негодники, стянули, саблю сорвали, кунтушик сдернули, кольчики из ушей повыдирали и давай меня так да так, в ухо и в брюхо, за чуприну, за усы, за то, за другое… «Убьем его, — кричат, — и мясо собакам кинем!..» Да тут услыхали: не поляки бьют царя — уже его убили бояре. Ну, и налетели один на другого с ножами, с чем кто. Тот кричит: «Димитрий, солнышко наше!..» Тот вопит: «Вор твой Димитрий, да и сам ты вор!..» А я шмыг тем временем, да и дал драпака. Ой!.. — простонал пан Феликс, попытавшись руку протянуть князю Ивану. — Ой, княже Иване, сгибло, все сгибло…

— То так, пан Феликс, — согласился князь Иван.

— Ой, так, князь ваша милость, — продолжал стонать и вздыхать пан Феликс. — Ой, так… Кабы мне только на ноги подняться — не останусь я теперь на Московщине, задам драпака хоть куда…

— Ты — вольная птица, пан Феликс, легкий ты человек, всюду не свой, да и свой… А мне, друже, каково теперь быть?..

— Ой, так! — твердил пан Феликс в лад словам князя Ивана. — Ой, верно!

Но растянувшийся на сене пан Феликс почему-то встрепенулся сразу, сеном зашуршал и, несмотря на сильную боль, даже на ложе своем присел.

— Да это еще так ли?.. — молвил он, понизив голос. — Это еще верно ли?.. Может, и не убили Димитрия?.. Может, это только смутки да враки… И тогда не все и сгибло. Так когда-то уже было с Димитрием, в Угличе это было: убили будто какого-то мальчика, попова, говорят, сына, да только не Димитрия. Может, и сей раз так?

Князь Иван с изумлением слушал шляхтича, из расшибленных уст которого исходили столь странные речи; от них голова стала кружиться у князя Ивана, как от другого на площади утром, когда прокисший шубник изрыгал перед всем народом ложь и хулу. И впрямь! Как не пришло в голову князю Ивану разведать подробно, что случилось, как там сталось? А он вместо того прогонял с литовкою полдня. Может, и сейчас они там бьются, Шуйские с казаками, с государевыми стрельцами?.. И Димитрий Иванович, может быть, жив?!

— Пан Феликс! — вскочил князь Иван с коленей. — Ох, друже!.. Как же это я!.. Побегу, побегу… Разведаю допряма… Что там у них?.. Что там?.. Как же это я!..

И пан Феликс моргнуть не успел, как взметнулся князь Иван по лестнице вверх, чуть Анницу не сшиб, чуть Василька не убил и, не видя ничего от ударившего в глаза солнца, руки вперед простер и ринулся по лопухам.

XL. Царь — змей, царица — змеица

Как слепой конь на всем скаку, врезался князь Иван в плетень, опомнился тут, рукою по глазам провел и увидел себя в огромном облаке пыли, поднятом возвращавшимся с выгона стадом. Мычали коровы на улице, хлопали бичами пастухи, но князь Иван, не теряя времени, прянул через плетень и стал торопливо пробираться канавою, отгоняя коровенок, бредших и тут ему навстречу. Наконец прошло стадо, на красные вошвы [130] в рукавах князя Ивана покосились последние быки, и можно было снова бежать, не переводя духу, не чуя под собою ног. Князь Иван и бросился вперед, к Пятницкой церкви, выставившей поверх деревьев свой золоченый, убранный звездочками и цепочками крест. Пьяные окрики неслись князю Ивану вдогонку, под ногами ему бросались целые стаи собак, а он бежал, точно жизнь свою спасая от страшной опасности, которая угрожала ему в этот миг. Ни окриков, ни лая собачьего под ногами у себя он не слышал, ни о чем он не думал, только слова пана Феликса гремели у него в ушах, как буря, раздирали пространство, как зубчатая молния в диком поле в непроницаемую ночь:

«Да то еще так ли?.. То еще верно ли?.. Может, и не убили Димитрия?.. И не все и сгибло?..»

«Не сгибло!.. Не сгибло!.. — кричал какой-то другой голос внутри князя Ивана. — Жив Димитрий Иванович, жив он! Еще этим летом поедет князь Иван Хворостинин во Французскую землю послом от великого государя… А шубника на куски разорвем, в котел кинем, свиньям на пойло!..»

Так добежал князь Иван до Пятницкой церкви и здесь повалился у церковного тына дух перевести, ворот, натерший мокрую шею, расстегнуть.

Солнце стояло низко, но город не угомонился; все еще торопились куда-то стрельцы, метались по перекресткам люди, скакали на неоседланных конях, размахивали секирами. И в суматохе этой лишь обоз с посудой глиняной медленно и чинно, словно ничего не случилось, выступал по дороге.

Князь Иван поднялся и пошел рядом с гончарами к мосту, уже видневшемуся вдали. Гончары шли молча подле хрупкого товара своего, с которым подтягивались теперь к горшечному ряду. Молчал и князь Иван, только старичок гончар в подпоясанной лыковым тесмячком ферезейке понукивал свою лошадку да вскрикивал то одно, то другое неведомо к чему.

— В руке тощо, в другой ничего, — показал он князю Ивану руки с черными полосками грязи, въевшейся в линии ладоней. — Был алтын, да и бог с ним!

Князь Иван поглядел старичку на руки и промолчал. А старичок погрозил кулаком своей лошадке:

— Но-но, падаль!..

И довольный, что набрел на свежего человека, он опять обернулся к князю Ивану:

— Радуйся — уляпался, а коли сором, ты закройся перстом.

Князь Иван покосился на старичка и пробормотал себе под нос:

— Mente captus — с ума сбредший.

«Молодчик-то, видно, дурень, — решил в свой черед старичок. — Не проймешь его ничем. Эк его репьём облепило!» И, отвернувшись, он стал тешить уже одного себя присказками своими:

— Царь — змей, царица — змеица; тот негож, и та не годится.

Князь Иван глянул удивленно на старичка, принявшегося постукивать свою лошадку кулаком под брюхо…

— Это ты, дедко, что?.. Какая змеица?

— Змеица?.. — спросил старичок, будто не он только что сопрягал эти два слова: «царица» и «змеица». — Это так… Путь дальний, дни долги, так это я от маеты… слова и притчи… Скажешь одно, прискажешь к нему другое, глядь — дорога легче и путь веселей. Так-то… Ты, молодчик, тутошний, здешних посадов?

— Здешний, — ответил князь Иван.

— Скажи ты мне… Сказывали вот, змея они ноне убили семиглавого. Да я так смекаю: вракают люди. Разве его убьешь?.. Хоть сабелькой, хоть пищалью, а он, змей-то, враз шмырк в землю, да и выйдет хоть где, обернется хоть жуковицей, хоть человеком, хотя бы царем… Ночью, — понизил голос старичок, — Федец, малый наш…

И, путаясь, перебивая сам себя всякими замысловатыми присказками, то и дело покрикивая на притомившегося конька, рассказал он князю Ивану, как накануне, когда завечерело, своротили они с дороги, распрягли лошадей, пожевали хлебушка с водой студёной и залезли на ночь под возы.

Ночь проходила спокойно, не брехала собака, привязанная к возу, и стреноженные кони паслись подле. Но на исходе ночи Федец Горлач, безбородый еще малый, проснулся от топота, приближавшегося с московской стороны. Федец выглянул из-под воза и увидел в таявшем сумраке каракового коня, бившего дорогу вызолоченными копытами, и ратника в золотой ерихонке [131] и белой епанче. Ратный человек словно боялся опоздать. Он скакал во всю мочь, нахлестывая коня серебряной плетью, и летел, пронзая пространство и хватаясь перешибленною рукою за разбитую голову. Он звонко гикал и отплевывался кровью. А Федец притаился под возом, дивуясь такому делу, но караковый конь как возник, так и пропал; только под тяжелым его скоком долго, как медная, гудела земля.