Метели ложаться у ног - Ледков Василий Николаевич (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Лида закрыла лицо руками.
— Лида…
Я остановил оленей. Она схватила меня за руку.
— Подожди. Сейчас ты не будешь бояться…
Я развёл костер — небо и земля вокруг нас сделались черными.
— Вот так веселее, — подставляя ладони к огню, сказала Лида. — Я и не думала, что увижу когда-нибудь миражи. Уф-уф!
Пляшут весело синие, желтые, голубые и зеленые языки пламени. Огонь с шумом гложет ветки карликовой березки. Летят к небу искры, и, рассыпаясь, они, кажется, превращаются в звезды. Хвост Большой Медведицы уже начал падать, но до полуночи ещё далеко.
— Может, поедем? — неуверенно спросил я Лиду. — День и ночь уже не дерутся. Миражей больше не будет до рассвета. Скоро мы до стойбища Ивана Лагейского доедем. Оно где-то рядом.
— Но стойбище найдешь ли?
— Найду. По звездам.
Лида покачала головой, но согласилась:
— Поехали.
Отдохнувшие олени пустились в бег. Я их придержал, и они перешли на шаг.
— Отец и мать мои, — начал я, — вовсе грамоты не знали. Бумагу недавно впервые увидели. В нашем роду все охотниками были. Зачем им бумага? А ты, Лида, бывала в тундре?
— Нет. Не приходилось.
Я плыву своим руслом:
— Так и жили они. Читали тундру… Хорошо знали её, понимали. Правда, в нашей семье был всё же один грамотный человек, со стороны матери. Брат её Антон Пырерка. Он первым ненецким ученым-лингвистом был, в Академии наук работал. Я его однажды в детстве видел. А в войну Антон Петрович погиб под Ленинградом. В те же годы умерла в тундре и моя мать Ирина Петровна.
— Много людей унесла война, — задумчиво проговорила Лида.
А над нами звезды. Спелые звезды. Они пляшут. А впрочем… звезды ли пляшут или прыгают нарты — не поймешь. Над головами ненцев всегда качались звезды и пел в ушах ветер. Ненец без дороги — не ненец, и дорога мертва, если в такт перестуку оленьих копыт не бьется его сердце. Дорога и ненец — дети одной матери.
Пели, как тетива лука, тягла постромок. Я только изредка, когда мысли начинали обгонять дорогу, вспоминал о хорее и вожже. Тогда я невольно ронял в ночь:
— Хэй! Хыть!
Ветер сменил песню на вой. Звезды как бы сбились с места и начали разматываться в небе огненными нитями.
Олени бежали…
Человек тундры со дня рождения на полозьях. «Так было всегда и так будет», — думал я в детстве. А дороги встречаются и расходятся, расходятся и встречаются. И разные они… Олень с недоумением и любопытством смотрит на рычащую машину, птица со страхом и завистью следит за тающим в небе самолетом.
— Интересная земля — тундра, — сказал я Лиде. — Здесь всё необычное обычно.
— То есть?
— Может, я не так выразился. Но я, например, не представляю сегодняшнюю тундру без самолетов и автомобилей.
Лида улыбается странно. Молчит.
— Да-да. Я не представляю тундру, вернее, небо тундры без крылатых машин. А дети мои удивятся: «Разве не было когда-то самолетов?»
— Так-то, конечно, так…
Меня удивило, задело за живое равнодушие Лиды.
— Сколько идет Як-40 из Архангельска?
— Минут тридцать пять — сорок.
— Вот видишь. А всего двенадцать лет назад из Нарьян-Мара до Архангельска летал Ли-2 с посадками в селе Нижняя Пеша и в Мезени. Ровно три часа длился рейс. Но тогда Ли-2 казались чудом века.
Моё знакомство с самолетом началось так. Я только что закончил на круглые пятерки семь классов. На экзамене по физике мне попался четырехтактный двигатель внутреннего сгорания. Я назубок знал все четыре такта этой мудреной машины. Они мне даже снились. А для чего, собственно, нужен этот четырехтактный двигатель, я не очень задумывался. Разумеется, для машин. Но машины я представлял тогда только по картинкам. Паровоз видел на иллюстрации к рассказу «Сигнал». Автомобиль и большие самолеты тоже видел лишь на рисунках в книжках.
Я всегда мечтал стать хорошим пастухом и охотником. И вот это время пришло. Я выезжал с отцом в тундру. Счастливый, покидал школу. Но ещё до этого меня вызвал наш директор.
— Ты как отличник должен ехать в Ленинград, на учебу, — сказал он.
«Ленинград? Это же не близко. Наверное, все мечтают побывать в этом городе…»
— Поеду, — ответил я.
А самому не терпелось как можно быстрее выехать в тундру. И вот она тундра — большая-большая. На просторе с первого шага чувствуешь себя хозяином земли. Олени!.. Как хорошо пасти оленей!..
Но скоро привезли в чум телеграмму от директора: выезжай, мол, на учебу. Но как поеду, если я уже пастух? Потом пришла телеграмма из окрисполкома: «Выезжай учиться». А в День оленя приехал в наше стойбище секретарь окружкома партии.
— Ты получал телеграммы?
Секретарь был ненец. Он говорил на русском, ненецком и коми языках.
— Зачем сыну учиться? — противился отец.
Тот дал отцу расписаться в бумаге с круглой печатью, и меня повезли в поселок.
Отец сидел на земле и плакал. У меня тоже текли слезы. Шутка ли? Мамин брат Антон Пырерка тоже когда-то уехал из нашей тундры и не вернулся. Погиб на войне. Но я уже сидел в фанерном самолете с каким-то землеустроителем, колени в колени, хотя он и был в два раза длиннее меня. Потом затарахтел мотор, самолет наш ожил, пробежал вдоль небольшого островка, загудел сильнее. Меня прижало к спинке сиденья. Вскоре мы уже качались в воздухе. Першило в горле, пахло бензином.
А внизу черной точкой на зеленом лугу — отец. Мне иногда кажется, что он и теперь сидит там.
Это был мой первый полет, хотя самолеты в нашем небе были давно уже привычными.
Лида смотрела на меня удивленно, но ничего не говорила. А меня теперь уже не остановишь: я — не радио, не выключишь.
— Теперь уж ничему не удивляешься. Гагарин… Титов… И пошла арканить Вселенную орбитами спутников и кораблей космическая эпоха! Люди на Луне… В космосе сразу семеро… А завтра, может быть, туда отправится аргиш звездных кораблей, и пойдут по неизведанным планетам наши земные вездеходы. И это тоже будет вполне естественно и обычно.
Вспоминаю, как по всей тундре шли разговоры о какой-то новой машине, которая летает без крыльев и называется вертолетом. Вертолет… Что это за чертовщина? Наверно, и вертится и летает… Нам, уже не представлявшим жизни без самолетов, хоть краешком глаза хотелось как можно скорее взглянуть на вертолет.
…Уже третьи сутки в Карских воротах гудели, как в трубе, ветры. Пурга — хоть глаз выколи! Уже который раз радист выстукивал на ключе всё одну и ту же телеграмму в Нарьян-Мар, в окрздравотдел: «Срочно дайте на Варнек санзадание зпт нужен врач-гинеколог тчк Смирнова».
В поселке, в домике, корчась и кусая губы, металась в беспамятстве женщина. Заведующая медпунктом Смирнова была как на иголках. Она то выбегала на улицу, то снова, вся в снегу, вваливалась в медпункт. Надежды на самолет уже никакой не было. Надо было предпринимать какие-то меры на месте. Но тут внезапно упал ветер, во всю ширину распахнулся голубой шатер неба, и в Варнек прилетел вертолет. Людям, правда, не пришлось долго любоваться им. Заслуженный врач РСФСР осмотрела больную и сказала:
— Срочно готовьте её в Нарьян-Мар.
Вскоре тонкохвостая и круглоголовая машина, которую тут же прозвали болотным комаром, поднялась в воздух. Это был первый рейс вертолета в Большеземельскую тундру. Пилоты с тревогой всматривались в разламывающуюся линию горизонта. Тревога была не напрасной. Сначала ожили на снегу легкие струйки белого дыма, а потом зачадил весь белесый простор. Одинаково серыми сделались небо и земля, вертолет затрясло: началась пурга. Вскоре заглох мотор.
— Приехали, — сказал пилот врачу.
— Так быстро?
— В куропачий чум приехали.
— В чум так в чум. Ладно… А окажись в голой тундре и…
— Так это куропачий чум. Голая тундра. Лететь больше нельзя. Пурга.
Врач опустила руки на колени.
— А если роды?..
— Примем, — спокойно сказал пилот, достал обогревательную лампу, разжег и поставил её к ногам врача. — Грейтесь.
В холодной кабине сделалось жарко, а за тонкой дюралевой стенкой властно бушевала непогода. Ветром даже раскачивало машину. Лишь под утро улеглась пурга и вызвездилось небо. Под огромной раскрасневшейся луной стало тихо-тихо. Звезды ещё по инерции продолжали качаться. Прислушайся, и обязательно услышишь их нежный серебристый звон… Первый пилот и врач устало сидели на низких сидениях, а второй пилот заботливо качал на руках укутанную в меховую летную куртку Вертолину.
