Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
— Ничего не понимаю… — глядя на мать, сказала Алина.
— Я тоже… При чем тут Чернышевский? — ответила ей Марина.
Но Катя с Мышкой, обнявшись, вошли на террасу. — Марина! — падая в изнеможении на стул и с трудом сдерживая смех, сказала Катя. — Там действительно вместо иконы — Чернышевский…
Она хотела еще что-то сказать, но из кухни рысцой прибежал Малайка. Круглые глаза его сияли, лицо лоснилось, белые зубы сверкали в восторженной улыбке.
— Лина согласился! Свадьба будем делать! Сичас едем город, даем деньги попу, ныряем корыто, крестимся и берем Лина! — взволнованно сообщил он и, испуганно оглянувшись, бросился обратно в кухню.
Дети тихонько прыснули от смеха и вопросительно поглядели на взрослых.
— Неужели до свадьбы дошло? — удивленно сказала Катя. Марина засмеялась:
— Свадьба-то свадьбой, но в какое корыто он ныряет? Дети засмеялись еще громче.
— Мамочка, — сказала Мышка, — это не корыто, это в церкви Малайка будет выкрещиваться!
— А-а! — захохотала Марина и, вытирая платком выступившие от смеха слезы, сказала: — Ну, это тоже исключительное событие! Не иначе, как Чернышевский помог!
— Нет, это не Чернышевский… — тихо сказала Мышка.
Катя вскочила и, взглянув через перила, дернула за рукав сестру:
— Идут! Малайка и Лина! Вместе идут! Дети, не смейтесь! — быстро предупредила она.
Девочки бросились к перилам.
По дорожке чинно шли Малайка и Лина. На Лине был новый сарафан из темно-синего сатинета, отороченный по подолу двумя рядами золотой ленточки, гладко причесанную голову покрывал темный шелковый платочек; свежее лицо ее казалось очень бледным, карие глаза, выплаканные за эти дни, — монашески строгими. Малайка, в застегнутом на все пуговицы пиджаке, важно шествовал с ней рядом, выпятив вперед грудь и глядя прямо перед собой.
— Ну, это уже не шутка, — пряча смешливую улыбку, тихонько шепнула Марина и, обернувшись к детям, строго погрозила им пальцем.
Алина отдернула от перил Динку и Мышку, поспешно усадила их за стол и села сама. Все трое с настороженным любопытством ждали приближения какого-то торжественного и незнакомого им момента.
Перед террасой Лина молча взяла за руку Малайку, медленно поднялась по ступенькам… Марина и Катя двинулись ей навстречу; дети тоже встали со своих мест.
— Милушки вы мои, родные мои! — зазвенел вдруг голос Лины. — Нет у меня ни отца, ни матери, одни вы у меня на свете! — Она низко поклонилась.
Малайка, потерявший сразу всю важность, скосил на Лину свой черный глаз и также неловко поклонился.
— Поблагословите меня, родные мои, на законный брак, на любовь и согласие… — певучим голосом сказала Лина. Марина и Катя бросились к ней, обняли ее.
— Лина! — в один голос вскрикнули младшие дети. Алина беспокойно заморгала ресницами.
— Будь счастлива, Линочка… верная, родная моя подруженька! — вспомнив сразу элеватор и прожитые вместе годы, сказала Марина.
— Будь счастлива, Линочка! — повторила за ней растроганная Катя.
Лина, плача навзрыд, обняла обеих сестер. Глаза Малайки тревожно забегали по всем лицам.
— Зачим плакать? — беспомощно засуетился он. — Зачим плакать?!
— Лина! — расталкивая всех, закричала Динка. — Почему ты плачешь? Я не хочу такой свадьбы! Я не хочу, чтобы ты плакала!
— Дитятко мое выхоженное… — прижала ее к себе Лина.
— Конечно! При чем тут слезы? — быстро и весело сказала Марина. — Ведь это радость, что вы поженитесь!.. Дети, поцелуйте Лину и Малайку! У нас большая радость!
— Поздравляю тебя, Малайка! Лучшей жены во всем све-те не сыскть тебе! — поддерживала сестру Катя.
— Какой лучше… где есть лучше?.. — заулыбался Малайка, отвечая на объятия и поцелуи.
Лина перестала плакать. Дети с мокрыми лицами лезли целоваться то к ней, то к Малайке.
запел вдруг никем не замеченный и подошедший к террасе Олег.
Начались новые поздравления, пожелания счастья… Малайка снова засиял как солнце. Лина, обняв детей, тоже улыбалась на громкие шутки Олега, но с лица ее не сходило печальное и торжественное выражение покорности своей будущей судьбе.
— Ну, Малай, не девушку отдаем мы тебе, а жемчужину! Береги ее пуще глаза! — поздравляя Малайку, сказал Олег.
— Будем беречь, будем смотреть! Как чуть заплачет, сичас сажаем пароход, везем к барина Мара, чтоб не скучал… поспешно начал уверять Малайка, но от его слов повеяло вдруг близкой разлукой, и лица у всех опечалились.
— Ты уедешь от нас, Лина?.. Мамочка, Лина уедет от нас? — испуганно спрашивали дети.
— Лина будит приезжать… А зимой мы будем жить в одном городе… храбрясь, отвечала Марина.
— Не наездишься, не находишься… Разорвется сердце мое… — тихо шептала Лина, припадая к детям.
Глава тридцать пятая
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Дни шли, а Ленька никак не мог выбраться в город. Со времени несчастного происшествия с Марьяшкой Динка так привыкла цепляться за него, что ни на один день не хотела остаться одна, а он, испуганный слезами девочки, боялся оставить ее. С самого раннего утра появлялся Ленька у знакомого забора и ждал, пока кудрявая голова подружки покажется в лазейке. Просунув в его руку свои маленькие жесткие пальчики, она шла за ним, весело болтая и не спрашивая, куда они идут. Чаще всего Ленька торопился на пристань, чтобы заработать две-три копейки на хлеб. Деньги у него давно кончились, и только один заветный и неприкосновенный полтинник лежал на утесе под круглым камушком; в полтиннике этом заключалась единственная надежда мальчика приобрести когда-нибудь лодку.
А между тем голод уже давно мучил Леньку. От богатого запаса сахара оставался один кусок, который он берег для Динки. Девочка полюбила пить на утесе чай и, усаживаясь на свое место у входа в пещеру, неизменно вынимала из кармана стеклянный шарик, которым Ленька, из подражания Степану, научил ее разбивать сахар. Научил он ее также пить вприкуску, и Динке казалось, что ничего на свете нет вкуснее такого чая. Она называла его волжским, потому что воду Ленька зачерпывал своим котелком прямо из Волги.
Чая Ленька больше не покупал, так как они с Динкой решили, что вода из Волги и так желтая, но на сахар мальчик потратил все свои последние гроши. Отказать в сахаре Динке было невозможно… Усевшись с миской в руках, она дула на горячую воду и с наслаждением тянула из миски чай, похрустывая куском сахара. При этом весело болтала о доме и о разных вещах, о которых слышала или думала в этот день. О Марьяшке она больше не говорила, словно, затаив в себе горечь этой разлуки, не хотела ее касаться, и только однажды, увидев у разносчика длинные, перевитые ленточками конфеты, отвернулась и грустно сказала:
— Не покупай их мне никогда, Лень.
Мрачные мысли одолевали Динку только наедине с собой. При Леньке она была прежней озорной и лукавой девчонкой и, подметив в окружающих ее людях что-нибудь смешное, копировала их, меняя лицо, походку и голос. Глядя на нее, Ленька хохотал от всей души. В эти минуты голод и беспокойство мальчика забывались, но однажды, когда он выдал Динке последний кусок сахару и мрачно глядел, как она пьет, похрустывая им на зубах, все тревоги и горечь, скопившиеся в нем за эти дни, прорвались наружу:
— Не грызи сахар зубами, клади на язык! Ведь доешь скоро, что я тогда дам тебе?
И он начал говорить, что ему давно надо съездить в город, что он день и ночь беспокоится за Степана, что деньги здесь заработать нельзя, а полтинник свой он не тронет, хоть и умирать будет голодной смертью…
Динка испуганно смотрела на его похудевшее лицо, и вынутый изо рта сахар таял в ее руке. Она вспомнила свою тревогу о том, что Ленька голодает, вспомнила, как жадно собирала для него в шапку шарманщика заработанные копейки и как потом все эти дни совершенно не думала, где и что ест Ленька… И в ужасе oт того, что она забыла о нем, вскочив и потребовала сама, чтобы завтра же отправится в город.
