Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович (книги бесплатно .TXT) 📗

«Да, много жертв потребовала борьба, — подумал Иван Васильевич. — И сколько еще потребует?! И все же мы не остановимся! Народ победит, не может не победить!»

Бабушкин встал, сделал несколько шагов по раскачивающемуся вагону. Было темно. Лишь из приоткрытой дверцы печурки струился слабый красноватый свет углей, уже кое-где подернутых пепельным налетом.

Иван Васильевич раскинул руки, потянулся всем занемевшим телом так, что кости хрустнули. Поднялся на цыпочки, присел. Снова поднялся, опять присел. И улыбнулся: эти движения напомнили ему каждодневную утреннюю зарядку в тюрьме.

«И тюрьмы были, и ссылка… И голод, и холод. А все же, всем чертям назло, я крепок и здоров, — радостно подумал Иван Васильевич, с удовольствием ощущая упругую крепость своих мускулов, спокойный и четкий, как метроном, стук сердца. — Да и не стар! Всего тридцать три, а впереди, наверно, еще тридцать три!»

Колеса глухо стучали. Поезд, сбавив ход, взбирался на подъем.

Бабушкин сделал еще несколько упражнений и сел к погасшей, но еще теплой печурке.

Постепенно мысли Ивана Васильевича вернулись к восстанию, к транспорту с оружием.

«Риск, конечно, огромный. Навстречу движется карательный отряд барона Меллера-Закомельского, — тревожно думал Бабушкин. — Наскочим на него — каюк! Но риск необходимый, оправданный! Без нашего оружия восстание в Иркутске задушат».

Железная печурка уже остыла. В вагоне стало холодно.

«Надо скрытно проскочить мимо Меллера-Закомельского. Но как? Как узнать, где сейчас этот палач? — глубже надвигая папаху, постукивая коченеющими ногами, думал Бабушкин. — Одно спасение — ехать по ночам. Этот немецкий „фон-барон“ — трус, как все палачи. А недавно в Омске кто-то стрелял в него. К сожалению, промазал. Но теперь у барона, наверно, совсем зуб на зуб не попадает. Говорят, он движется только днем. Ночью его поезд стоит в тупиках, а сам барон запирается в салон-вагоне и выставляет двойную охрану. Боится ехать: если ночью железнодорожники повредят путь, машинист не заметит, и поезд свалится под откос.

А мы в темноте и проскочим мимо него».

В канун Нового года морозной декабрьской ночью на Курском вокзале в Москве выстроился вооруженный отряд. В шеренгах стояли солдаты из четырех лейб-гвардейских полков (главным образом — «семеновцы») и жандармы — двести специально отобранных, «надежных», отлично вооруженных «защитников отечества».

На перроне, кроме этого отряда, почти не было людей. Все — даже дежурные телеграфисты, кассиры, контролеры — пытались всякими правдами и неправдами хоть на несколько минут увильнуть от службы и с двенадцатым ударом часов поднять бокал за «Новый, счастливый год».

Солдаты в шеренгах хмурились. Им тоже хотелось встретить Новый год в теплом помещении, в хорошей компании. И как это додумалось начальство назначить отправку именно тридцать первого декабря и именно в двенадцать часов ночи! Будто назло!

Когда до полуночи оставались считанные мгновения, на перрон вышел в полной генеральской форме барон Меллер-Закомельский. От старости, вина и многих карательных экспедиций у барона подергивалась голова. Но держался старик со щеголеватой воинской выправкой и говорил подчеркнуто лихо, как молодой гусар.

Барон Меллер-Закомельский отдавал приказы хриплым, бравым «командирским» голосом, чтобы скрыть от русских солдат свой немецкий акцент.

Старый генерал был известен своей жестокостью, и эта «слава» беспощадного усмирителя нравилась ему. В молодости он подавлял восстание поляков, потом громил севастопольцев, а теперь ехал в Сибирь. Сам государь однажды назвал его «человеком железной руки». Приближенные барона знали: если хочешь доставить удовольствие старику, как бы ненароком напомни о «железной руке».

Позади барона, в двух шагах, следовали молодые офицеры: гусарский ротмистр — князь Гагарин и поручик Евецкий.

— Доблестные сыны отечества! — хрипло гаркнул Меллер-Закомельский солдатам и жандармам, остановившись против строя. — Перед вами святая миссия: огнем и мечом покарать бунтовщиков! Не сомневаюсь, вы блестяще справитесь с этой задачей!

Генерал быстро закончил, словно обрубил, свою напутственную речь. Он считал себя лихим воякой, а воинам не приличествует много говорить. Их дело — рубить, стрелять, колоть.

Князь Гагарин скомандовал:

— По вагонам!..

С двенадцатым ударом кремлевских курантов длинный состав вышел из-под сводов вокзала.

Поручик лейб-гвардии Кексгольмского полка Евецкий — высокий, с гвардейской выправкой, с маленькими усиками на бледном красивом лице — как он сам говорил, «был не чужд искусствам». Он любил бренчать на фортепьяно, рисовал меланхолические пейзажи акварелью, сочинял трогательные стихи.

Но в то же время, подражая барону Меллер-Закомельскому, этот томный, франтоватый поручик старался создать себе «железную руку». Руководя порками и расстрелами, он жадно подмечал «красочные» подробности, а потом, удобно устроившись в роскошном салон-вагоне, подробно и «красиво» описывал в своем дневнике прошедший день.

«На станции Узловой, — писал он, — запасные (солдаты), проведав, зачем едет отряд, стали ругать нас и бросать в вагоны поленьями».

Поручик откинулся в кресле, провел острым концом костяной ручки по холеным усикам, вспоминая, как каратели избивали голодных, измученных, застрявших на станции после русско-японской войны солдат. Били прикладами, шомполами, нагайками. Сопротивляющихся кололи штыками. У двух жандармов при «усмирении» даже сломались приклады.

«Если так будет дальше, мы рискуем сделаться безоружными», — записал Евецкий в своем дневнике и усмехнулся, довольный остротой.

Он предвкушал — вскоре они вернутся в Москву и он покажет дневник невесте. Ведь Нелли так любит читать о его доблестных воинских подвигах. Она называет его «рыцарей», «меченосцем» и рассказывает подругам о его смелости. Поручик только что кончил очередную запись о том, как на одной из станций жандармы выпороли восемнадцатилетнюю девушку-телеграфистку, когда к нему подошел князь Гагарин.

— Пойдемте, Евецкий, — сказал князь, покачиваясь, и для устойчивости крепко схватился за спинку кресла. — Барон зовет…

— Преферанс? [35] — догадался Евецкий.

— Так точно!

Они прошли в отделенную переборкой половину салон-вагона, занимаемую Меллер-Закомельским. На небольшом, крытом зеленым сукном столике, уставленном бутылками, уже лежали две колоды карт.

Генерал-лейтенант Меллер-Закомельский в расстегнутом мундире, с громадной, круглой, как арбуз, головой и длинными вислыми усами сидел возле столика, развалясь в кресле. Старик был уже изрядно пьян. Рядом с ним сидел также пьяный подполковник Заботкин.

— Садитесь, — не то пригласил, не то приказал пришедшим барон. — Провернем пульку [36].

Поручик Евецкий и князь Гагарин сели. Заботкин налил им вина и роздал карты.

В салон-вагоне было тихо, только вздрагивала и звенела на стыках посуда.

— Приближаемся к Слюдянке, — доложил вошедший в вагон подпоручик Малинин.

— Отлично! Здесь и заночуем, — не отрываясь от карт, приказал барон. — Завтра утром пощупаем эту самую Слюдянку.

Подпоручик четко повернулся и вышел.

Совсем еще молодой, только что выпущенный из училища, он месяц тому назад в Москве с радостью выслушал приказ о назначении в отряд Меллер-Закомельского. Ему, романтику, жаждущему подвигов, Казалось — вот он, счастливый случай, дарованный судьбой. Вот где он отличится в боях с изменниками, а если нужно — с радостью отдаст свою жизнь за отечество.

Но с каждым днем восторги его испарялись. Порки, избиения, расстрелы приводили подпоручика в уныние. И как не похожа эта выпоротая девушка-телеграфистка или проткнутый штыком пожилой сцепщик со станции Ново-Спасское на предателей, врагов России!

«Пощупаем Слюдянку», — мысленно повторил подпоручик слова генерала.