«Грозный всадник», «Небывалое бывает», «История крепостного мальчика», «Жизнь и смерть Гришатки - Алексеев Сергей Петрович
— Э-эх, да что же оно творится?! — вздыхают солдаты.
— Пропала солдатская честь!
Шагает вместе со всеми старый капрал, смотрит он на своих товарищей:
— Хотите, сказку скажу?
— Сказывай.
Собрались на привале солдаты в кружок, расселись, притихли.
— Давно ли то было, недавно, — начал капрал, — дело не в том. Только встретил как-то в лесу серый волк лосенка. Защелкал злодей зубами:
«Лосенок, лосенок, я тебя съем».
«Подожди, серый волк, — говорит лосенок. — Я же только на свет народился. Дай подрасту».
Согласился лесной разбойник. Пусть погуляет телок, пусть наберется мясом.
Долго ли, скоро ли время шло — дело не в том. Только опять повстречал серый волк лосенка. Смотрит — подрос за это время телок. Рожки пробились. Копытца окрепли. Не телок перед волком — подросток лось. Защелкал злодей зубами:
«Лось, лось, я тебя съем».
«Хорошо, серый волк, — отвечает лось. — Только дай попрощаться с родимым краем».
«Прощайся», — ответил волк.
Пошел молодой лось по родному краю, по полям, по лесам, по дубравам. Ступает он по родной земле, силу в себя вбирает. И волк по следу бежит. Притомился в пути разбойник: шерсть отлетает, ребра ввалились, язык как чужой, из пасти наружу лезет.
«Стой, стой!» — голосит злодей.
Долго ли, скоро ли время шло — дело не в том. Только остановился однажды лось. Повернулся навстречу волку. Глянул тот, а это не просто лось: стоит перед ним сохатый. Защелкал серый зубами:
«Сохатый, сохатый, я тебя съем».
Усмехнулся лесной красавец:
«Давай подходи».
Бросился волк вперед. Да только силы теперь не те. Лосенок теперь не тот. Поднялся богатырь на задние ноги, ударил волка пудовым копытом, поднял на рога и об землю — хлоп! Кончился серый.
Капрал замолчал. Задумались над сказкой солдаты.
— Видать, неглупый телок попался.
— В сохатого вырос!
— Э, постой, да в сказке твоей намек.
— К отходу, к отходу! — прошла команда.
Вскочили солдаты. Построились в ряд. Подняли солдатские головы. По полям, по лесам, по дубравам, по низинам идут солдаты. Не по чужой, по родимой земле идут.
Лежат у костра на привале солдаты: солдат Петров и солдат Егоров — солдат молодой и еще моложе.
— Сильны, сильны, басурманы… — вздыхает солдат молодой.
— Ружья у них хорошие, — вздыхает тот, что еще моложе.
— Когда бы французов числом поменьше, — опять начинает первый.
— Когда бы войска у нас побольше, — отвечает второй.
Размечтались солдаты:
— Вот если бы каждому из нас вдруг да тройную силу!
Наутро солдаты вступили в бой. Бьется солдат Петров в рукопашном бою. Сбил одного француза. Перевел дыхание. Вытер вспотевший лоб. Осилил второго. Смотрит — третий бежит навстречу. Блеснул перед грудью Петрова штык. Размахнулся солдат прикладом. Прикончил француза третьего.
Рядом бьется солдат Егоров. Сбил одного француза. Поправил ремни от ранца. Провел рукой по вспотевшей шее. Осилил второго. Смотрит — третий бежит навстречу. Блестит на солнце острый французский штык. Сторонись, не зевай, Егоров! Размахнулся солдат прикладом. Не стало француза третьего.
Кончился бой. Опять лежат у костра на привале солдаты. Солдат Петров и солдат Егоров: солдат молодой и еще моложе.
— Сильны, сильны, басурманы.
— Не говори.
— Когда бы французов числом поменьше.
— Когда бы войска у нас побольше.
— Кабы пушка была у каждого.
— Не говори.
Размечтались солдаты:
— Эх, кто бы нам силу тройную дал!
Генерал Багратион у Бобруйска направлял солдатский отряд в разведку.
— Только живо, — напутствовал Багратион, — суворовским маршем: туда и обратно.
Тронулись солдаты в путь. А чтоб не плутать, не сбиться с дороги, прихватили с собой местного мужика Агафона Охапку.
Оседлал Охапка свою лошаденку:
— Ну, служивые, не отставайте.
Идут солдаты, тащат ружья, походные ранцы. Впереди Агафон верхом на коне, по-барски.
Едет он, повернется назад, глянет на солдатские лица:
— То-то, служивые, нелегка солдатская служба. Как же вам пеше за конным!
— Давай, борода, — отшучиваются солдаты. — Знай свое дело.
Идут солдаты версту, десять, пятнадцать верст.
«Эка сколько отмерили, — прикидывает Агафон. — Коню бы отдых, да и солдаты, поди, устали».
— Оно бы, служивые, отдых нужен.
— Давай, давай, борода, — посмеиваются солдаты. — Знай свое дело.
Прошли еще без малого десять верст. У Агафона на чем сидит уставать стало. Конь пошел вяло. Крутится мужик на седле, на солдат то и дело косится.
— Оно бы, служивые… — опять начинает Охапка.
Перебивают солдаты:
— Терпи, бородатый.
Прошли еще версты три. И вдруг заупрямился, остановился крестьянский конь. Слез Агафон на землю, от долгой езды шатается. Рассмеялись солдаты:
— Тебе что же, верхом наскучило?
— Променажу душа желает.
— Шило небось в седле?
— Ну вас к дьяволу! — огрызнулся Охапка.
Постояли солдаты минутку, тронулись дальше в путь. Тащится Агафон сзади, за узду коня волочет.
— Но-о, ленивый! Ноги твои еловые…
Выбивается мужик из последних сил.
Дошли солдаты до нужного места. Разузнали, что надо. Повернули назад:
— Ну, борода, собирайся.
— Помилуйте, братцы! — взмолился Охапка. — Коня пожалейте.
Улыбнулись солдаты:
— Ладно, сами назад дойдем.
Тронули, не мешкая, солдаты в обратный путь. Остался Охапка. Лежит на траве у дороги. Тело ломит, в ногах гудит.
— Эко дело, — качает головой крестьянин. — Коня загнали. Сам в мыле. Ну и солдаты!
В белорусских сырых местах у реки Коноплянки сошлись на рассвете в низинке две гренадерские роты. Рота русских и рота французских солдат. Рукопашный взыгрался бой.
От реки потянулся туман. Придвинулся к месту боя. Осел, окутал, прикрыл солдат.
Бьется солдат Нерытов. Где свой, где чужой — разобрать трудно. То справа французская речь, то слева, то сзади, то спереди. И русские голоса то тут, то там, то пропадут, то рядом совсем объявятся. Перемешались в бою солдаты. И вот показалось Нерытову, что русские дрогнули. Побежали рядом солдаты. Соображает Нерытов: «Э, если такое дело, тут и сам не плошай».
Увязался он за бегущими.
— Подождите, — кричит, — ребята!
Да где уж тут ждать. У страха ноги что крылья. Мчат гренадеры с оленьей прытью.
— Братцы! Родимые! — надрывает глотку солдат.
Страшно ему отставать. Однако чем громче кричит Нерытов, тем только солдаты бегут быстрее.
— Лешие… — ругнулся солдат. Прибавил он шагу.
Пробежали с версту. Хоть и взмок Нерытов до нитки, а все же догнал бегущих. Всмотрелся в солдатские спины: у русской пехоты мундиры темно-зеленого цвета, а у этих, о господи, — синие. «Так это ж французы», — понял солдат.
Совестно стало Нерытову. Ясно ему, кто из солдат дрогнул на месте боя. Понятно и то, почему не подождали его солдаты: он же русским криком врагов пугает. Развеселился от мысли такой солдат. Страх пропал, словно и вовсе такого не было.
Смышленым оказался Нерытов. Забежал он правее французов.
— Братцы! — кричит. — Тут они. Тут. Заходи, окружай, родимые!
Услышали французы крики правее, свернули с прямого пути. Опять забежал Нерытов, снова кричит. Опять повернули французы. Кончилось тем, что побежали французы в обратную сторону. Гонит их гренадер, не дает никуда отклониться. То с одной стороны забежит:
— Справа, братцы, справа!..
То с другой:
— Слева, братцы, слева!..
Бегут французы послушным стадом. Пробежали они версту. Вернулись к старому месту. Туман тем делом стал расходиться. Бой уже кончился. Строилась русская рота, собиралась в дальнейший путь. Вдруг видят солдаты: бегут французы. Схватили гренадеры ружья, забрали французов в плен.
Доволен Нерытов, что снова к своим вернулся. Смешался в солдатских рядах. Неловко ему в недавней трусости признаваться. Делает вид: мол, нигде я и не был. Поправляет свой ранец. Молчит.
