Хорошим людям – доброе утро(Рассказы и повести) - Железников Владимир Карпович (книга жизни txt) 📗
— Так. Спасибо, — сказал Петр Петрович. — Теперь мы его заклеим.
Саша медленно пошел к дверям. У дверей он оглянулся. Петр Петрович рассматривал его каракули. Саша сделал последние два шага, чтобы навсегда покинуть эту комнату, и тут Петр Петрович сказал:
— Прекрасно, прекрасна… Может быть, ты его бросишь в почтовый ящик, когда пойдешь гулять?
Саша на секунду замер, потом бросился обратно к Петру Петровичу — значит, он ничего не разобрал из-за глаз, — схватил конверт.
— Я сейчас же пойду на улицу и брошу его в почтовый ящик. Я это сделаю сию же секунду. — Он выбежал в переднюю, на ходу схватил куртку, чтобы Петр Петрович не передумал, и выскочил из квартиры.
Только во дворе Саша пришел в себя: вытащил письмо, полюбовался своими каракулями, сложил письмо вдвое и спрятал в дальний карман. Надо было что-то придумать, нельзя ведь просто не отправить письмо. И тут он столкнулся носом к носу с Маринкой.
— Здравствуй, Саша, — сказала Маринка.
— Здравствуй, — сказал Саша.
— Ой, снова пошел дождь! — сказала Маринка. — Ты без дела вышел на улицу или по делу?
— Без дела, — сказал Саша.
— Тогда пойдем ко мне, — сказала Маринка.
— Нет, — ответил Саша.
— Пойдем, — сказала Маринка и добавила между прочим: — У нас дома никого нет.
— Не пойду, — сказал Саша.
— Глупый, — сказала Маринка. — Папа совсем на тебя не сердится.
— Я видел, как моя мама разговаривала с ним. Она меня ругала, ругала, а он кивал головой, что согласен с ней. Теперь у меня вообще знаешь какая жизнь: мама со мной не разговаривает, бабушка не разговаривает. — Он сунул руку в дальний карман, пощупал письмо Петра Петровича и просто чуть не заплакал.
— Мой папа так делал головой? — спросила Маринка и показала, как ее отец клевал носом.
— Так, — ответил Саша.
— Это значит, что он тебя совсем не ругал, это значит, что ему было тебя жалко. Он всегда так делает, когда ему кого-нибудь жалко. Ясно тебе?
— Ясно.
— Смотри, какой сильный дождь пошел, — снова сказала Маринка. — И листья на деревьях все облетели… Скоро придет зима. Ну, побежали к нам.
И они побежали к Маринке. Они поиграли в автомобили, потом в самолеты. А потом Маринка сказала:
— Давай смотреть марки.
— Не хочу, — решительно сказал Саша. — И вообще я ухожу.
— А мне теперь папа разрешает смотреть свой альбом, — сказала Маринка. — Это теперь наш общий альбом. Мы с ним вместе собираем марки.
Маринка, не дожидаясь, когда Саша уйдет, вытащила альбом и положила его на стол.
— Смотри, вот новая марка республики Алжир. А вот новая кубинская марка. Правда, красивая?
Саша взял марку и долго разглядывал ее рисунок. А Маринка несколько раз выходила из комнаты, чтобы показать, что она полностью доверяет Саше.
…Когда Саша открыл входную дверь в свою квартиру, он услыхал голос Александры Ивановны.
— Может быть, он перестал ходить в школу, потому что его один мальчик дразнил «девчонкой»? — сказала Александра Ивановна. — За его длинные волосы. А может быть, еще что-нибудь случилось, в этом надо разобраться…
Саша слышал, как бабушка жалобно всхлипнула.
— Ну, что вы, право, Евдокия Фроловна, — услышал Саша голос Петра Петровича. — Ничего ведь страшного не произошло. Мальчик выходит в жизнь, на его пути первые трудности… Ну, вот он перед ними и спасовал.
— Не успокаивайте меня, Петр Петрович, — сказала бабушка. — Просто мы его не так воспитали. Мало было строгости. Что теперь делать, ума не приложу, а Ольге даже боюсь об этом сказать. Столько у нее переживаний, столько переживаний… А ведь раньше он был такой смирный, ласковый мальчик.
— Слишком смирный, — сказал Петр Петрович. — Вы помните моего Игорька, Александра Ивановна? Парень был боевой.
— Боевой, — сказала Александра Ивановна. — Очень боевой, а Саша весь в себе, он когда откроется, когда наберется храбрости, тоже будет боевой.
— Ну что же делать? — снова спросила бабушка.
— А вы положитесь на меня, — ответила Александра Ивановна. — Вот он придет, я с ним переговорю и все улажу.
Саша потихоньку сделал шаг назад, всунул ключ в замочную скважину, чтобы дверь не щелкала замком, и осторожно прикрыл ее.
Он шел по улице, не разбирая дороги, ступая по лужам, в лицо ему хлестал противный колючий дождь, подгоняемый ветром. А он все шел и шел, мимо освещенных окон, мимо людских теней на этих окнах, он шел совсем один, и ему сейчас было так жалко себя и хотелось умереть, хотелось навсегда расстаться с этой постылой жизнью.
Ну скажите, разве это не глупо? Разве это не глупо — из-за каких-то неприятностей так думать о жизни и отказаться от школы, от учения, от будущих полетов в космос, от мамы и бабушки, от отца, который, может быть, сейчас, в этот момент, открыл тайну вулканов. Все только из-за того, что он не может пойти и во всем честно сознаться, все только из-за того, что не может постоять за себя. Ах, какой он был слабовольный!
Его нашла во дворе мама, привела домой, напоила горячим чаем с малиной и уложила в кровать. Она все делала молча, не ругала его, и Саша даже не знал, рассказала ли бабушка ей о том, что к ним приходила Александра Ивановна.
Ночью Саша проснулся от каких-то шорохов. Ему стало страшно и захотелось закричать, но потом ему показалось, что это кто-то плачет. Видно, это плакала бабушка.
— Бабушка, бабушка! — тихо позвал он.
Но бабушка не откликнулась, а Саше ужасно хотелось пить.
Он осторожно встал и, ступая неслышно, почти не касаясь ногами пола, вышел из комнаты. Прошел по коридору и, вместо того чтобы идти на кухню за водой, открыл комнату Петра Петровича.
Как он долго не сидел в этом кресле, просто ужасно долго, целую неделю, он так соскучился по креслу. А сейчас он сядет в кресло и будет сидеть в нем столько, сколько ему захочется.
И вдруг он увидел, что кресло уже кем-то занято. Опять ему не повезло, даже ночью, когда уже все спят, кто-то захватил его любимое кресло.
И вдруг, вдруг, вдруг случилось такое необыкновенное счастье: в кресле сидел сам Геркулес!
«Милый, милый Геркулес. — прошептал Саша. — Спасибо, что ты пришел. Тебе не страшно ходить ночью?»
«Я ничего не боюсь», — ответил Геркулес.
«Ах, какой ты храбрый, — сказал Саша. — Я тоже хочу стать таким храбрецом, но мне всегда что-нибудь мешает. Вот сейчас я ужасно хочу пить».
«Пить, пить, пить, — пропел Геркулес. — Самое главное, чтобы ты сохранил верность другу Петру Петровичу».
«Геркулес, можно, я посижу рядом с тобой? — попросил Саша. — А то я целую неделю не сидел в кресле…» — Саша тихо опустился в кресло, оно звякнуло под ним, и этот звук отчаянно-громко зазвенел в ночной тишине.
И в ту же секунду в комнате загорелся свет, и перед Сашей появился Петр Петрович. Саша испугался, что он сейчас накричит на него, но Петр Петрович не стал кричать. Он нагнулся и потрогал губами его лоб.
— Э, брат, да ты горишь, у тебя, брат, жар, — сказал Петр Петрович.
Он ваял Сашу за руку и повел обратно к нему в комнату. Разбудил бабушку и маму, и они втроем уложили Сашу в кровать. И мама впервые за эти дни поцеловала Сашу и стала расспрашивать, что у него болит.
Глава десятая
Саша лежал уже несколько дней и никак не поправлялся. У него была сильная ангина, и еще доктор сказал, что Саша чем-то сильно взволнован и это мешает ему, доктору, бороться с болезнью.
Саша лежал в абсолютной тишине. Так нехорошо, когда сильная ангина. Не хотелось разговаривать, больно было открывать глаза, больно глотать и совсем не хотелось есть.
И вдруг он услышал чей-то громкий голос. Приоткрылась дверь, и Саша увидел Петра Петровича: его лохматую седую голову, его лицо.
— А, Петр Петрович, здравствуйте, — сказал Саша, и, хотя у него сильно болела голова, он сразу вспомнил, что на самом дне кармана его куртки до сих пор лежит неотправленное письмо. — Что-то у меня голова кружится.
