Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира - Гандольфи Сильвана (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Глава шестая
Вернувшись домой, я решила рассказать все маме: я была уверена, что бабушке нужно срочно показаться врачу. Но когда мама спросила меня о бабушке этим своим необычайно тревожным тоном, я заверила ее, что с ней все хорошо. Даже отлично. В последний момент, буквально за секунду до того, как открыть рот, я передумала: мне хотелось попробовать убедить бабушку пойти к врачу самой, без принуждения.
Но я забыла об экзаменах. Целую неделю я была захвачена тревогой и волнением, и беспокойство за здоровье бабушки Эи отступило на второй план, оказавшись на задворках моего сознания.
Но стоило мне понять, что со школой покончено и экзамены блестяще сданы, как я почувствовала угрызения совести: ведь я забыла о бабушке. Я решила тут же отправиться к ней и отказалась от поездки в Кьоджу, которой мама предложила отпраздновать успешно сданные экзамены.
Бабушка была в ангаре, на полу. Стоя на пороге, ослепленная солнцем, я не сразу ее узнала.
Что-то в ней резко изменилось.
Коса!
Бабушка ее остригла. Теперь голая голова казалась еще меньше, и на ней блестела пара серебристых нитей. Еще одна бросающаяся в глаза перемена: бабушка рисовала руками, без всякой кисти. Она макала толстые пальцы прямо в баночки с акриловой краской, ставила их на расстеленное на полу полотно и размазывала краску широкими щедрыми мазками. Так рисуют маленькие дети пальчиковыми красками, которые даже можно лизать.
— Бабушка, — тихонько позвала я.
Она медленно повернулась. Хотя бы с прошлого моего визита она не оглохла, уже кое-что!
— Привет, Элиза. Итак, тебя перевели в следующий класс?
— Да-а-а-а!
Я подошла к ней и наклонилась ее обнять. Моя сахарная бабушка: на ее белом платье не было ни пятнышка. Как ей это удавалось? Подобно буддистскому монаху, бабушка всегда выглядела опрятно. Я присела рядом, чтобы посмотреть на картину. Опять причудливой формы скалы.
— Теперь я знаю: это остров, — сказала она, опередив мой вопрос. — Но на сегодня довольно. Мы должны отпраздновать конец учебного года.
Она вытерла грязной тряпкой руки, выпачканные бирюзовой и фиолетовой краской, и подняла с полу морковку.
— Хочешь? — предложила она мне, еще не надкусив.
Ее рот как-то изменился. Я знала — бабушка сама мне рассказала когда-то, — что она уже много лет носит вставную челюсть. Но сейчас, я готова была поклясться, во рту у нее находилось что-то более громоздкое. Я видала стариков без вставной челюсти: с ужасными ввалившимися губами, похожими на куриную попку. Но у бабушки Эи рот был широкий и выдавался вперед. Без губ. Твердый, как птичий клюв. А нос? Он стал таким плоским, что от него остались одни ноздри.
Будто читая мои мысли (бабушка все чаще угадывала то, что я не осмеливалась спросить), она перестала грызть морковку, шумно сглотнула, резко вздернув голову, и сказала:
— Последнее время вставная челюсть мне стала мешать, так что я ее вынула. Я отлично жую деснами, благо они стали очень твердыми! — Она довольно усмехнулась и приложила руку к голове. — Я бы сказала, что с течением времени становлюсь все тверже.
Я помогла ей встать: бабушка казалась еще тяжелее, и мне едва удалось ее поднять. Отряхнувшись (если так можно назвать ее ужасную привычку разглаживать ткань платья, будто старинный гобелен), бабушка Эя мне улыбнулась:
— Я знала, что ты сегодня придешь, и кое-что тебе приготовила. Ты голодная?
Было одиннадцать утра, и есть мне не хотелось, но я соврала, чтобы доставить ей удовольствие:
— Да, ужасно голодная.
Она засмеялась:
— Нет, неправда. Ты не умеешь врать, Элиза. Ты хорошая актриса для пьес Шекспира, но в обычной жизни врать ты не умеешь.
Она ошибается, подумала я, вспомнив все то, что не рассказывала маме. Молчать тоже значит врать: мое молчание было ложью.
— Раз ты не голодная, пойдем гулять.
Я с облегчением согласилась.
На улице бабушка еле-еле передвигала своими короткими отяжелевшими ногами, сгорбившись пополам, так что между подбородком и асфальтом оставалось не больше полуметра. Удивительно, как только она удерживает над землей свою голову! Видимо, лишь благодаря тому, что она такая маленькая и легкая. Я сдерживала желание взять бабушку под руку, чтобы не смущать ее. Вспомнилась та прогулка, когда мы играли в слепых: тогда я не заметила ничего необычного, кроме разве что слишком холодных рук. Но тогда она не двигалась, словно под водой. Перемены происходили молниеносно. Что это за болезнь? Кажется, есть что-то, связанное с Мафусаилом, мафусаилова болезнь, что ли?
Мостки мы переходили полчаса.
— Поплывем? — спросила я, увидев приближающийся к пристани пароходик.
— Да, хочется ветра и моря. Элиза, давай отпразднуем твое блестящее окончание учебного года на Бурано?
Я с радостью согласилась. Остров Бурано с его маленькими пастельными домиками мне всегда нравился, но сейчас мне было важнее не встретить кого-нибудь из знакомых.
Бабушка купила билеты, и мы сели. Нужно было доплыть до причала Фондамента Нуове и пересесть на другой пароходик. День только начинался, и до возвращения домой времени оставалось навалом.
Мы стояли на палубе, ветер бил в лицо, а вокруг летали чайки. Я украдкой наблюдала за бабушкой. Она облокачивалась на перила, шумно вдыхая воздух и прикрыв глаза. Бабушка выглядела счастливой и светилась энергией. С виду дряхлая старуха, она не казалась слабой. Несмотря на морщинистую темную шею, руки-бревна и сгорбленную спину, она держалась с большим достоинством — будто в пышном и громоздком праздничном платье.
— Бабушка, ты когда-нибудь ходишь к врачу? — обронила я как бы между прочим, будто эту мысль мне нашептал ветер, хлеставший по лицу.
— Что?
— У врача ты когда-нибудь бываешь? — крикнула я.
Она резко втянула голову в плечи.
— Зачем это? К врачу ходят, когда болеют, а я никогда не болею.
— Нам в школе рассказывали о профилактическом лечении. Чтобы не заболеть в будущем.
Она медленно выпрямила шею. И засмеялась.
— Я никогда не заболею, уж поверь мне, Элиза.
Она похлопала меня по руке, которую я держала на перилах.
— Ни за какие коврижки я не буду ходить к врачу. Эти докторишки ничего не понимают.
Я со вздохом сдалась. Впрочем, я и не верила, что мне удастся ее уломать.
На острове Бурано бабушка купила мне кружевной воротничок ручной работы. Огромный воротник из сплошной белой пены напоминал костюмы шекспировских персонажей.
Мы купили по сэндвичу с латуком и двинулись к маленькой площади, окруженной зелеными, розовыми и канареечно-желтыми домами. Там мы устроились на лавке на солнышке под деревьями. Управившись со своим сэндвичем, бабушка Эя задремала. Удобный случай, чтобы незаметно разглядеть ее. Во сне ее длинная чуть втянутая в плечи шея поднималась и опускалась в такт дыханию. Маленькая голова слегка покачивалась. Вблизи голова не казалась гладкой: словно ее покрывала шершавая бронзовая патина, не очень-то приятная на вид. У меня опять сжалось сердце. И снова, сидя рядом с ней на лавочке в тишине, я решила сегодня же вечером поговорить с мамой. Единственно верное решение.
Я вернулась домой к семи и отправилась на поиски мамы, которая поливала цветы на балконе.
— Как прошел день, Элиза? Вы отпраздновали с бабушкой конец учебного года?
— Еще как.
Мама продолжала одной рукой лить воду из маленькой лейки. В другой была зажата сигарета.
— Я как раз думаю о том, как здорово было бы на летние каникулы поехать на море вдвоем, только ты и я. Куда-нибудь подальше, например, в Лигурию. Или в горы… Но беда в том, что я не решаюсь оставить бабушку одну: она слишком старая. Если с ней что-нибудь случится в наше отсутствие, я себе этого никогда не прощу!
— Ты права, — пробормотала я. — Я нужна бабушке… Мне кажется… Мне кажется…
На этот раз я бы не отступила: я готова была продолжать, пустившись в описания всех бабушкиных недугов и перемен. Но мама поставила лейку под кран, сделала пару затяжек и решительно сказала:
