Это моя школа - Ильина Елена Яковлевна (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Наташа робко протянула ей дневник, завернутый в синюю глянцевитую бумагу, и Анна Сергеевна поставила в нем какую-то отметку, но увидеть издали какую Катя не могла. Опустив голову, Наташа вернулась на свое место и, смущенно пожав плечами, показала Кате под партой три вытянутых пальца.
«Тройка, — поняла Катя. — А ведь такой легкий урок — ничего бы не стоило получить пятерку».
Наташа сидела рядом красная, огорченная, но утешать ее сейчас было некогда.
Раздумывая, кого бы еще вызвать, Анна Сергеевна опять переводила взгляд с одного ряда парт на другой.
— А теперь одна из вас расскажет, как проходила Морозовская стачка, — медленно сказала Анна Сергеевна. — Ну, кто хочет?
Все, кто ездил в Орехово-Зуево, подняли руки. Не подняла одна только Катя. Теперь, после Наташиной неудачи, ей было бы особенно неловко хвалиться своими знаниями.
— А что же ты, Снегирева? — спросила Анна Сергеевна, пристально взглянув на Катю. — Я думою, тебе есть о чем рассказать нам? Ну-ка, иди сюда!
Катя встала и, не глядя в сторону Наташи, пошла отвечать.
Ей даже незачем было глядеть на картину. Она знала больше, чем было тут нарисовано.
— Мы сами видели, — сказала Катя, — своими глазами видели город, где были раньше фабрики Морозова и где была Морозовская стачка. А руководил стачкой рабочий Моисеенко, Петр Анисимыч. Другие рабочие его звали просто Анисимыч. Бывало, соберутся они где-нибудь, а Моисеенко возьмет в руки газету и делает вид, будто читает вслух. А на самом деле он не читает, а говорит, и совсем не то, что в газете написано, а что-нибудь свое. Ну вот, например: «Долго ли мы еще будем терпеть эту каторгу? Хозяин опился нашей кровью, лопнет скоро…»
В классе опять, как и тогда, когда отвечала Настя, засмеялись. Анна Сергеевна подняла ладонь:
— Тише… Рассказывай, Снегирева. Ну, и что же рабочие?
— Рабочие слушали и удивлялись, — продолжала Катя. — Как это, думают, в газетах стали свободно обо всем писать? Да еще удивлялись, что Анисимыч даже в темноте буквы видит.
Катя рассказывала, а учительница отошла к окну и оттуда слушала ее, время от времени одобрительно кивая головой.
Надежда Ивановна раскрыла свою записную книжечку и, поглядывая на Катю, что-то записывала.
А Катя рассказывала, оживляясь все больше и больше:
— И сразу восемь тысяч человек как один бросили работу. Ну, Морозов, конечно, вызвал полицию, солдат. Но рабочие и тут не сдались. У солдат и у полиции было все — и ружья, и штыки, и сабли, а у рабочих что? Почти ничего. Они дрались чем попало. Доски из забора выворачивали, камни из мостовой. И вот в одной стачке Анисимыча ранили. А он хоть и маленького был роста, но зато сильный, как великан. Ухватился он руками за штык, да как крикнет солдату: «Ты что, своих колоть?!» Солдат так и отступил. Но, конечно, им, рабочим го есть, было трудно выдержать. Царское правительство на этот раз победило. Анисимыча арестовали, сослали на север, в Архангельскую губернию. А все-таки царь и его министры не на шутку испугались, что рабочие подымаются на борьбу, и немножко им уступили. Но только совсем немножко. Ну, стали меньше штрафовать и платить чуточку побольше. А рабочие поняли, что если они будут бороться не в одиночку, а все вместе, то многого могут добиться…
Катя рассказывала бы еще и еще, но Анна Сергеевна остановила ее:
— Садись, Снегирева. Отлично. Видно, тебе было полезно, что ты побывала в Орехове-Зуеве?
— Очень! — ответила Катя. — Я теперь так ясно себе все представляю.
— И я!.. И я!.. — донеслись голоса Катиных подруг, ездивших вместе с ней.
— Вот и хорошо!
Анна Сергеевна подошла к своему столу и, обмакнув перо, вывела в Катином дневнике такую большую пятерку, что Катя увидела ее еще издали. Взяв дневник с этой новой пятеркой, она быстро прошла к своему месту и, не глядя в Наташину сторону, поскорей сунула его в самую глубь парты.
А в это время Анна Сергеевна, неторопливо похаживая по классу, принялась рассказывать новое. Она говорила о том, как совсем еще молодой Владимир Ильич Ленин собирал вокруг себя самых стойких и верных людей, как в Петербурге, на окраине, за Невской заставой, устраивались тайные сходки, как под руководством Ленина рос и развивался «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».
Анна Сергеевна говорила спокойно и негромко, но каждое ее слово было слышно даже в конце класса, потому что девочки сидели тихо-тихо. Только раз кто-то нечаянно стукнул крышкой парты. Как нарочно, этот стук раздался в ту минуту, когда Анна Сергеевна сказала: «Они сидели, прислушиваясь к каждому стуку. Ведь это могли быть жандармы с обыском». Тут в классе кто-то тихонько вскрикнул: «Ох!» — а Катя даже вздрогнула…
Из-за чего обиделась Наташа?
Урок кончился. Анна Сергеевна поручила Вале Ёлкиной отнести литографию в учительскую, сама, как всегда торопливо, простилась с классом. Ей ведь еще нужно было поспеть на урок в мужскую школу.
— Не беспокойтесь, Анна Сергеевна, — сказала пожимая ей руку, Надежда Ивановна, — я сегодня сама провожу девочек.
Все стали собирать книжки, переспрашивать друг у друга, что задано на завтра.
Ира Ладыгина помогла Вале Ёлкиной снять со штатива литографию.
— Давай-ка сюда эту помощницу, — сказала бойко Ира. — Только, по-моему, без нее урок отвечать куда легче. Жарь по учебнику — и все. Ой, девочки! — вдруг крикнула она, сделав круглые глаза. — А что, если Анна Сергеевна завтра принесет пода все картины из Третьяковки? Вот вам, скажет, еще помощницы! Посмотрите и расскажите: ты, Клава Киселева, про богатырей, а ты, Тоня Зайцева, про Грозного Ивана, про Разина Степана и про всю историю…
Девочки засмеялись. А Надежда Ивановна, сдерживая улыбку, погрозила Ире пальцем.
— А вот какую бы картину, — спросила она, — показать Ире Ладыгиной, чтобы она научилась больше думать и меньше болтать?
— Я в одном журнале видела такую картину, — сказала Катя, — называется «Лесная тишина».
— Нет, а вот я другую видела, еще больше подходит, — сказала Настя Егорова, — называется «Мельница над рекой».
Все засмеялись еще громче, даже сама Ира. Одна только Наташа молча, ни на кого не глядя, укладывала в сумку книги.
— Наташа, — сказала Катя, — ты не огорчайся. Анна Сергеевна тебя, наверно, скоро опять спросит. Ведь до конца четверти еще очень далеко.
— Я не огорчаюсь, — коротко и сухо ответила Наташа.
Катя внимательно на нее посмотрела:
— Значит, сердишься?
— Нет, за что же?
В первый раз за полгода Наташа разговаривала с Катей так неохотно, не отвечая на взгляд подруги ни взглядом, ни улыбкой. Это было так не похоже на кроткую Наташу, которая умела дружить ровно и спокойно, безо всяких обид и объяснений.
Вот если бы Аня обиделась ни с того ни с сего, это было бы другое дело. Катя бы нисколько не удивилась. А тут ей стало как-то не по себе. Она небрежно сунула в сумку книги, защелкнула замок и уже хотела было уйти, но что-то удержало ее. Она остановилась перед Наташей и сказала, глядя ей прямо в глаза:
— Послушай, Наташа, почему ты обиделась? Ведь я же не виновата, что мне поставили пятерку!
Наташа густо покраснела:
— А разве я говорю, что ты виновата? Что же ты думаешь, я тебе завидую? Как тебе не стыдно так думать, Катя!
— А за что же ты сердишься?
У Наташи от обиды даже выступили на глаза слезы.
— Я знаю, что ты гораздо способнее меня, — сказала она, не отвечая Кате на вопрос, — и, пожалуйста, получай сколько хочешь пятерок. Я только рада за тебя. А все-таки и ты, и Настя, и Лена Ипполитова — вы все не настоящие подруги.
— Это почему же? — спросила Катя.
— А ты сама не понимаешь?
— Честное пионерское, нет, — ответила Катя, уже совсем озадаченная.
— А пионерке, да еще председателю совета отряда, пожалуй, следовало бы догадаться, — вдруг услышала Катя за своим плечом голос Надежды Ивановны.
Катя обернулась.
Надежда Ивановна стояла возле их парты и слушала разговор. Маленькая, тоненькая, прямая, с гладко причесанными темными волосами, аккуратно подстриженными, она казалась очень молоденькой, почти школьницей. Но глаза у нее были такие серьезные, будто они были старше ее.
