Улица младшего сына - Поляновский Макс (мир бесплатных книг .TXT) 📗
— Кто идет?
Привыкшие действовать в темноте, партизаны уже узнавали друг друга по голосу, и Корнилов, услышав Володин голос, вместо пароля тихо ответил:
— Свои, свои…
Он двинулся дальше, не снимая чехла с лампы и осторожно щупая неровности стены. Неподалеку от него тотчас же послышался шорох и снова настойчиво прозвучал голос Володи Дубинина:
— Стой! Пароль!
Корнилов шагнул было вперед и вдруг почувствовал, как в грудь ему больно уперся холодный ствол.
— Вовка, да ты что! Не узнаешь, что ли?
— Пароль или стрельну! — прозвучало в темноте.
— Фу ты! — уже рассердился Корнилов, но поспешил все же произнести: — «Москва»!
Обрез отодвинулся от его груди, и в темноте близко прозвучал отзыв:
— «Мушка»! Проходите, дядя Гора.
— Ты что это выдумал, Вовка? Ведь так и застрелить меня мог бы… Голоса моего, что ли, не узнал?
— Узнать-то узнал… только вы сами велели всегда по уставу выполнять, на слух не надеяться… а сами нарушаете.
Корнилову очень хотелось сказать: «Ах ты поросенок эдакий, еще учить берется…» Но он сдержался и пробормотал:
— Гм… Это ты, конечно, правильно делаешь.
Из боковой галереи, осторожно шагая через разбросанные камни, вышли Шустов и дядя Гриценко. Они легонько осветили шахтерками Корнилова.
— На посту все в порядке, товарищ политрук, — сказал Гриценко, — происшествий никаких. Немцы сверху камешками лукаются, нервы наши пробуют. Ну и шут с ними!
Сменившись с караула, пообедав, Володя отправился в красный уголок, где он каждый день собирал своих пионеров. Он застал всех ребят уже на месте. Они сидели у стола, на котором стоял зажженный фонарь, и Ваня Гриценко читал вслух про Тома Сойера.
Пахло сыростью от ковров, на которых не двигались круглоголовые тени заслушавшихся ребят. Володя тихо подошел к столу. Ваня читал как раз то место, где Том Сойер вместе с Бекки Тэчер заблудились в подземной пещере и у них догорает последняя свеча.
— «Дети не сводили глаз с последнего огарка свечи, следя за тем, как он тихо и безжалостно тает, — читал Ваня. — Наконец осталось всего только полдюйма фитиля. Слабый огонечек то поднимался, то падал и вот вскарабкался по тонкой струйке дыма, задержался одну секунду на ее верхнем конце, — а потом воцарился ужас беспросветного мрака…»
Тут Ваня остановился, заметив, что все его слушатели, склонившись к самому столу, заглядывают в мутное стекло фонаря и неотрывно, испытующе, со страхом и надеждой смотрят, как там ведет себя подрагивающий, зазубренный, плоский огонек горелки, похожий на бледный петушиный гребешок.
Смотрел туда и Володя.
— Ну что ж, будем дальше читать? — спросил Ваня.
Все зашевелились, вздохнули.
— А они потом выбрались, спаслись? — полюбопытствовал Вова Лазарев, заглядывая через плечо читавшего.
— А ты потерпи и узнаешь, — сказал Ваня, загораживая книгу. — Вот не люблю, когда вперед заглядывают!
— А зачем он туда, в пещеру, полез? — спросил Жора Емелин.
— Ты что же, не понял ничего, когда я прошлый раз читал? — упрекнул его Ваня. — Там же клад был. А они все этот клад искали.
— Ну это, положим, ты путаешь, — вмешался Володя. — Клад они в другом месте искали, а потом уж он тут оказался.
— А какой это бывает клад? — заинтересовался Вова Лазарев, который пропустил два дня чтений, так как у него болела голова от сырости.
— Ну, сокровища всякие.
— А это что — сокровища?
— Золото, значит.
— Часы.
— Ну, почему обязательно тебе часы? Золотые деньги могут быть, кольца, вообще всякие драгоценности.
Видно было, что Вова Лазарев не прочь бы спросить, как это понимать: «драгоценности», но он с опаской посмотрел на Володю и сказал:
— А они ему для чего были?
— Ну, он хотел на них жить богато, поехать куда-нибудь, путешествие сделать…
— В экскурсию? — спросил Жора Емелин.
А Вова Лазарев мечтательно произнес:
— А мы, когда еще войны не было, тоже путешествовали! Меня мама к тете в Ростов возила. А в этом году мы хотели на Кавказ путешествовать. Только вот война стала…
— И мы поехали в деревню, — раздалось из-под стола, и оттуда вылезла четырехлетняя Оля Лазарева.
Так как перед уходом отряда под землю Лазаревы для сохранения тайны говорили всем, будто они эвакуируются к родным в деревню, то Оля до сих пор была уверена, что каменоломни и есть та самая обещанная ей деревня.
— Молчи уж ты! — пригрозил ей брат. — Если пустили тебя сюда, так помалкивай, а то отведу сейчас к матери на второй горизонт!
— А почему в деревне всегда как вечер? — не унималась Оля.
— Слушай, Олька, будешь много спрашивать, я тебя отсюда сейчас…
Оля сделала губы толстыми, вывернула их и приготовилась зареветь. Володя поспешно подхватил ее и посадил к себе на колени:
— Что ты ее гонишь? Пусть сидит слушает, развивается. Пригодится ей в жизни.
Володя отодрал уголок газеты, согнул его раз, другой, третий, повернул, сложил, вывернул, и перед Олей оказался бумажный кораблик.
— А почему всегда в деревне целый день вечер, — опять спросила Оля, — и окошков нет?
— Потому что затемнение у нас тут, — нашелся Володя.
— А мы всегда тут будем?
И все ребята взглянули на своего вожака, — как он ответит. Володя заметил, с какой тревогой ждали от него ответа.
— Зачем всегда? Вот скоро фашистов сверху… то есть, я хотел сказать, из поселка… выкинут, и мы из деревни домой поедем.
— Дома хорошо! Там столько окошков, и все видно, — почему-то шепотом, как о чем-то самом сокровенном, сказала маленькая Оля.
И все замолчали. Всем вдруг так захотелось посмотреть в окошко и увидеть солнце и море и жить снова так, чтобы были не только вечер и ночь, но чтобы и утро было каждый день.
Потом опять заговорили о кладе, который искал Том Сойер.
— Конечно, как свечка у него сгорела, — сказал Толя Ковалев, — так он подумал, что без света ему совсем уж не вылезти.
— Да еще неопытный он был, — объяснил Ваня Гриценко. — Вам с непривычки тоже целый день тут не очень-то весело показалось?
— А что, если бы мы клад нашли? — сказал Жора.
— Какой такой клад? — спросил Володя. — У нас это называется раскопки. Нам учитель Ефим Леонтьевич по истории объяснял, и мы в музей с ним ходили, в лапидарий… Ну, если б нашли такой клад, тоже бы отдали в музей.
— Ясно, отдали бы, — подтвердил Ваня Гриценко. — Что ж, себе бы забрали, что ли?
— А себе ничего совсем не оставили бы? — поинтересовался Жора Емелин. Володя строго пояснил:
— Сперва бы все отдали, а потом бы уж за это нам благодарность объявили или школу нам восстановили.
— А денег бы совсем не дали за это? — спросил Жора.
— Ну, наверное, премировали бы — не в том счастье, — решил Володя. — Меня вон премировали за авиамодели, и я в Артек ездил. Так не за то ж работал!
Жора заявил:
— Я бы только фотоаппарат себе выпросил.
— А я бы еще попросил, чтобы мороженого дали целый ящик! — размечтался Вова Лазарев.
— А то ты мороженого никогда в жизни не ел! — упрекнул его Толя Ковалев. — Живот бы от жадности лопнул.
— А я б сразу все не ел. Я бы порций десять съел сразу, а остальное на погреб бы снес.
Стали думать, на что бы мог еще пригодиться клад. Устроить для всех пионеров праздник? Все равно лучше, чем Первое мая, не выйдет. Ходить каждый день в кино по три раза? А когда же уроки учить? Жить, ничего не делая? Ну что делать тогда? Купить в магазине на Кировской выставленный в окне корабль? Так почти такие Володя без всякого клада сам умел строить.
— Нам и без клада до войны хорошо было, — сказал Жора. — Жили себе — лучше не надо! Мне уж папа фотоаппарат обещал…
— Конечно, — сказал Вова Лазарев, — это у них за границей, в Америке, нужны всякие эти сокровицы.
— Как, как ты сказал?
— Ну, сокровицы…
— Не сокровицы, а сокровища, — поправил его Ваня Гриценко. — Нет, я считаю, сам этот Том Сойер — парень, в общем-то, был хороший, смелый. Только целоваться любил чуть что… А так он потом этот клад со своим товарищем честно пополам разделил в конце книги. А тот был совсем бедный, почти беспризорник. Ему и учиться было не на что. Ведь у них там, за границей, без денег и учиться нельзя.
