Дом на горе - Мусатов Алексей Иванович (мир книг .txt) 📗
Марина вновь подошла к ведру, зачерпнула воды.
— Может, тебя обедом накормить? — предложил Сергей. — Костя сегодня щи готовил… Приняты с высшей оценкой.
— Можем на постоянное довольствие зачислить, — шутливо сказал Костя.
— Ещё чего! Будто у меня и дома нет, — отмахнулась Марина.
Но тут Сергей напомнил ей, что сегодня звонили по телефону из почаевского колхоза и просили вернуть сортировку, которую «бригадир-два» взяла у них ещё весной.
— Отвезу завтра, — пообещала Марина. — Вот кого послать только?
— А меня! И Костю ещё, — поднялся от порога молчавший до сих пор Паша. — Мы быстро управимся.
Марина согласилась — пусть ребята прокатятся. Потом она оглядела избу, и взгляд её задержался на бревенчатой стене, увешанной портретами прославленных на всю страну хлеборобов, льноводов, хлопкоробов — Героев Социалистического Труда.
Костя уже давно вырезал эти портреты из газет и журналов и по вечерам любил рассказывать старшему брату, кто из мастеров земледелия где живёт, чем прославился, и всё это с такими подробностями, что Сергей невольно удивлялся: «Ты, случайно, не в гостях ли у них побывал?»
А в прошлом году осенью, когда высоковского бригадира Марину Балашову за высокий урожай пшеницы наградили орденом Ленина, Костя снял со стены карточку Сергея и Марины, закрыл картонкой лицо брата и пополнил портретом Марины галерею знатных людей.
Сейчас Марина нахмурилась и попросила Костю снять со стены её карточку:
— Сделай мне одолжение, сколько раз тебя просила! Никакой я не герой, и незачем меня тут пристраивать…
— А может, будешь в этом году… — вырвалось у Кости, и он переглянулся с Пашей.
Сергей улыбнулся:
— Видала, Марина! Надеются на тебя хлопцы, ждут…
— Да ну вас, Ручьёвых! Разве с вами договоришься! — Девушка с досадой махнула рукой и хлопнула дверью.
Сергей вышел за ней следом. Костя и Паша посмотрели в окно.
Сергей и Марина молча и быстро спустились с крыльца, потом шаг их замедлился, и они остановились у палисадника. Буйно разросшиеся кусты акации и сирени лезли через изгородь. Сергей сломал ветку сирени и, щёлкая ею по голенищу сапога, принялся в чём-то убеждать Марину. Посмеиваясь, девушка отобрала у него ветку и что-то ответила. Сергей заговорил ещё горячее.
— Костя, это они всё о колхозных делах беседуют? — спросил Паша.
Костя нахмурился. Этот простак Паша ни о чём, верно, не догадывается, в то время как весь колхоз знает, что Сергей ухаживает за Мариной Балашовой.
— О чём надо, о том и беседуют! — буркнул Костя и подозрительно оглядел Пашу: — А ты чего для Марины стараешься? И цветы ей, и «в Почаево могу съездить»!
— Понимаешь, какое дело… — мечтательно заговорил Паша. — Хорошая бригада у Марины, дружная. У них даже правило есть: работай не как-нибудь, а с отличием, с красотой. Вроде как марку ставь: наша работа, балашовской бригады.
— Поздненько же ты разобрался! — усмехнулся Костя. — Да кто же об этом не знает?
Паша, на редкость словоохотливый сегодня, продолжал говорить. Если уж работать летом в колхозе, так лучше всего им примкнуть к бригаде Марины Балашовой. Для начала они, пожалуй, поработают ездовыми.
— Что там ездовыми! — Костя махнул рукой, всем видом говоря, что у него на этот счёт имеется своё особое мнение.
Утром Костя всё же отправился в конюшню. Паша Кивачёв был уже здесь и запрягал в телегу Командировочную.
Костя с неудовольствием покосился на пегую коротконогую кобылу.
— Попросил бы Гордого для выезда, — заметил он. — Как-никак, в Почаево едем! Засмеют нас с такой красавицей.
— Ничего… Лошадь справная, — заступился Паша.
Он неторопливо, но обстоятельно, как и всегда, завязал чересседельник, поправил шлею, проверил, прочно ли держатся подковы на копытах лошади. Потом положил в передок телеги охапку свежего сена, сунул банку с колёсной мазью.
— Сборы такие, будто мы за сто верст едем! — засмеялся Костя.
— Это не мешает. В дороге всякое может случиться…
Мальчики подъехали к машинному сараю, погрузили на телегу сортировку и тронулись в Почаево.
Дорога шла полем, среди хлебов.
Костя и Паша Кивачёв сидели на краю телеги, и гранёные, никнущие к земле колосья пшеницы ударяли их по ногам.
Колхозники второй бригады немало потрудились над тем, чтобы вырастить добрые хлеба. Сейчас колосья были тяжёлы и полновесны, словно отлиты из бронзы, и ветер, казалось, уже был не в силах пошевельнуть их.
Скоро уборка!.. Как чудесно преобразится тихое поле! Застрекочут жатки, на токах вырастут горы зерна, по дорогам побегут машины, полные пшеницы…
Костя вытянул руку и коснулся усатых, шершавых колосьев. Вид хлебов всегда приводил его в волнение… Потом он спрыгнул с телеги и шагнул в прохладную, густую пшеницу — было приятно ощущать, как колосья щекочут руки, бьются о грудь, тянутся к лицу.
— Паша, хлеба-то какие! Как река в половодье. Море… До самого горизонта разлилось. Так бы вот и шёл и шёл!
— Тебе везде море видится… Ты брось пшеницу топтать! — охладил его порыв Паша. — Ещё сторож увидит. — Паша оглядел поле, потом сорвал один колосок, вышелушил из него зёрна, попробовал их на зуб и с досадой сказал:
— Эх, переспеет хлеб! Что это Марина с уборкой тянет?..
Они долго ехали молча.
Неожиданно среди хлебов замелькали головы людей.
Костя догадался, что это делегация Соколовских колхозников проверяет высоковские поля.
— Давай немного послушаем, — предложил он и, спрыгнул с телеги.
Паша нехотя остановил лошадь.
Делегация по узкой меже выбралась на дорогу. Впереди шёл высокий белобородый старик с орденом Ленина и тремя медалями на новеньком пиджаке. Он ещё раз зорко вгляделся в посевы, бережно провёл рукой по тяжёлым колосьям, потом обернулся к Марине:
— Твои труды, молодая?
— Наши… второй бригады, — сказала девушка.
— Да… Ничего не скажешь! — И старик кивнул стриженному под бобрик подростку с карандашом и блокнотом в руках: — Пиши, Иван… Хлеба отменные, первой категории.
Костя вгляделся в подростка, на груди которого на полосатой ленточке сияла медаль «За трудовую доблесть».
— Паша! — шепнул он. — А ведь это Ваня Воробьёв! Он когда-то в нашей школе учился… Узнаёшь?
— Как не узнать!.. Ох, и надраил он медальку!
Делегаты сели отдохнуть. Ваня Воробьёв, увидев ребят, подошёл к ним, поздоровался.
Костя с завистью поглядел на медаль:
— За высокий урожай получил?
— Да, за пшеницу, — ответил Ваня. — С дедом на семенном участке работал. Ему орден Ленина дали, а мне вот это…
— По-большому, значит, живёшь?
— Это как? — не понял Ваня.
— Ну, как… считаются с тобой… уважают.
— Это есть… Вот с делегацией от колхоза приехал. Договор проверять. Меня от комсомола назначили.
— Ну и как? — ревниво спросил Костя. — Кто в победителях будет?
— Пока сказать трудно. До конца уборки ждать надо! Но недоделок у вас ещё много: с сенокосом запоздали, хлеба в первой бригаде засорены…
— У вас всё очень чисто, гладко! — недовольно перебил его Костя.
— Ты погоди! — усмехнулся Ваня. — Мы и достижения замечаем. Здорово у вас вторая бригада работает!.. На большой площади — и такой урожай! Мой дедушка говорит: теперь ваша Марина Балашова на всю область прогремит. На Героя вытянет.
— Ага, признаёшь, — обрадовался Костя.
— А вы что, тоже у Балашовой в бригаде работаете?
— Нет… мы пока где придётся, — сознался Костя.
— Зря! — пожалел Ваня. — У вашего бригадира есть чему поучиться.
— Наша Марина своё дело понимает, — сказал Костя с достоинством.
— Ещё как! Я тут всю её агротехнику записал! — Ваня открыл испещрённый записями блокнот. — Только вот не пойму: в чём она наш колхоз опередила? Та-ак… Глубокая зяблевая вспашка, весеннее боронование… Но это и у нас было…
Ваня листал блокнот, щипал себя за нижнюю полную губу и, забыв, казалось, про Костю и Пашку, задумчиво рассуждал:
