Жили-были солдаты (сборник) - Длуголенский Яков Ноевич (лучшие книги txt) 📗
— Далеко ли собрались лететь, рядовой Дудкин?
Смотрит Ваня: сидит он в самолёте, самолёт по-прежнему врыт в землю, а около самолёта стоит лейтенант и осуждающе на Ваню смотрит.
Ваня говорит:
— Виноват, товарищ лейтенант! Больше этого никогда не повторится.
Но всё равно наказали Дудкина. И хотя нам всем тоже было бы интересно
посидеть в боевом самолёте, понимали мы: нарушил Ваня свой долг, забыл о том, что он часовой, а не лётчик, и кто угодно мог пробраться на четвёртый пост, а Ваня ведь ничего-ничего не слышал.
Однажды вернулся я с военных занятий очень грустный. Заметил это Володя Московский и говорит:
— Наши футболисты опять вчера проиграли.
Этим он хотел меня насмешить. Но я всё равно сидел грустный.
Понял Володя, что не насмешит меня, и говорит:
— Ты что сегодня такой грустный!
— У моей мамы, — говорю я, — завтра день рождения. И мне очень хочется поговорить с ней по телефону. Давно я её голоса не слышал. Знаешь, какая у меня хорошая мама? Вернусь из армии — всегда буду её слушаться.
Вздохнул Володя, видно, тоже свою маму вспомнил. Посоветовал мне не огорчаться и ушёл. И не знал я, что ушёл Володя искать Ваню Дудкина, Нахимова и Храброва, чтоб сообщить им, что у моей мамы день рождения, что я сижу грустный и очень хочу своей маме позвонить.
— Пусть звонит, — сразу сказали Дудкин и Храбров. — Телефона, что ли, жалко?
— Не жалко, — говорит Володя, — но ведь у нас — военный телефон. Вдруг по нему кто-нибудь нашему генералу будет звонить? В штаб. Тогда что? Военный телефон невоенными делами занят?
Действительно, неловко получается: военный. телефон — и невоенными делами занят. Надо идти к старшине.
— Разрешите обратиться, — говорит Нахимов.
— Обращайтесь, — говорит старшина.
Володя с Ваней ему всю историю рассказывают, а Нахимов говорит:
— Да, так оно и есть.
Выслушал старшина. Говорит:
— Сделать я для вас ничего не могу. Сами знаете: военный телефон есть военный телефон. Посторонними делами на нём заниматься не положено.
— Разрешите идти? — говорит Адмирал.
— Идите, — говорит старшина.
И всё: раз не положено — значит, не положено.
Идут Храбров, Нахимов, Дудкин и Московский в казарму, а старшина надевает пилотку и отправляется к командиру взвода.
Говорит: так, мол, и так, скучает один солдат, хочет поговорить с мамой.
Покачал головой командир взвода:
— Вряд ли что-нибудь я смогу сделать. Военный телефон — это военный телефон. Не может он невоенными делами быть занят.
Но снимает трубку военного телефона и говорит:
— Товарищ генерал? Разрешите обратиться по личному вопросу.
— По личному? — говорит генерал. — Обращайтесь.
— Завтра у мамы одного моего солдата день рождения, — говорит лейтенант. — И вот солдату хочется позвонить своей маме и поздравить её. Но не может же он, товарищ генерал, звонить по военному телефону?
Генерал говорит:
— Не может. Военный телефон — это военный телефон, для военных разговоров. А где его мама живёт?
— В Ленинграде, — говорит лейтенант.
Помолчал генерал, потом посоветовался с кем-то и говорит:
— Я тут посовещался с начальником штаба, и он тоже считает, что разговор с мамой можно приравнять к военному разговору. Поэтому приказываю: завтра в семнадцать ноль-ноль явиться солдату в штаб для разговора с мамой. Вопросы есть, лейтенант?
— Никак нет, — говорит лейтенант и вешает трубку.
И назавтра я разговариваю с мамой.
Спрашиваю её, как она себя чувствует, и передаю приветы от Дудкина, Храброва, Московского и Нахимова, поздравляю с днём рождения и говорю, что немножечко соскучился без неё; попутно сообщаю, чтоб она не тревожилась, потому что если я и мои товарищи в армии, значит, мама может быть спокойна: ничего такого с нашей страной не случится.
И хотя я разговариваю со своей мамой — голоса её я не слышу. И она моего голоса не слышит, потому что кроме меня и мамы в нашем разговоре участвуют ещё двенадцать человек — двенадцать незнакомых мне военных телефонистов. Они сидят на двенадцати разных телефонных станциях и поддерживают наш с мамой разговор.
Поэтому-то мама вначале, заслышав в телефонной трубке незнакомый голос, не могла поверить, что это я — её сын.
— Она не верит, что ты — её сын, — сказали мне телефонисты.
И тогда я сказал:
— Объясните ей всё за меня.
И военные телефонисты объяснили моей маме, какая плохая у нас на Севере слышимость, сколько их, телефонистов, поддерживают наш с мамой разговор и передают слова, которые мы с мамой говорим друг другу, и что мама не должна удивляться, заслышав чужой голос.
Тут мама всё наконец поняла и обрадовалась, и немедленно попросила передать привет мне и всем двенадцати незнакомым телефонистам, а также Дудкину, Храброву, Московскому и Нахимову, нашему старшине, лейтенанту и генералу, которые все вместе устроили этот разговор.
А потом мы снова начали разговаривать с мамой и разговаривали, пока не истекло наше время.
А когда время истекло, я повесил трубку и сказал всем, кто находился в штабе:
— Спасибо.
А вскоре от нас уехал Адмирал.
Получилось это так.
Ранней зимой во время учений провалились под лёд два связиста. Река была широкая, лёд очень тонкий, и плохо пришлось бы связистам, да увидел их наш Адмирал.
Скинул шинель, гимнастёрку, сапоги, крикнул поморскому:
— Полундра!
И прямо в тельняшке бросился в воду.
И даже не подумал, что опять его накажут за эту тельняшку.
Вытащил Нахимов обоих связистов, а тут все подбежали: и врачи, и солдаты, и — неизвестно откуда — наш генерал.
«Ну, — думаем, — сейчас он даст Нахимову за тельняшку!»
И точно. Вызывают на следующий день Нахимова в штаб.
Генерал говорит:
— Это ты у меня в моряки просился?
Нахимов говорит:
— Я. И фамилия у меня такая, и брат у меня моряк.
— Значит, — говорит генерал, — без моря никак не можешь?
— Не могу, — говорит Адмирал.
— Всё-таки ты подумай. Смелые люди не только на море нужны.
И не стал наказывать Нахимова за тельняшку.
А через месяц вызывают Нахимова в штаб, прибегает он оттуда сияющий и трясёт какой-то бумагой.
— Во! — говорит. — На флот ухожу! Сначала — в морское училище, а потом — на флот. Поддайте пару, юнги!
И точно: ушёл. Провожали его, а он всё рассказывал:
— Теперь не скрывая буду носить тельняшку. Эсминец себе подходящий подберу. Резвый. Ходкий. Спасибо связистам, спасибо генералу!
Так ушёл на флот Адмирал Нахимов. Потому что человеку с такой фамилией флот был просто необходим.
Проводили мы Нахимова, сели у казармы — обыкновенной деревянной казармы, которая за два года службы стала нашим временным домом, и впервые подумали: кто кем будет после армии?
Нахимов, это ясно, — моряком, навсегда моряком, на всю жизнь.
А мы?
— Я, — говорит Храбров, — стану охотником. Медведя и куницу буду стрелять. Или работать в каком-нибудь большом зверосовхозе.
— А я, — говорю я, — ещё не знаю, кем буду. Может, инженером, а может, нет. А ты, — спрашиваю Дудкина, — кем будешь?
Подумал Ваня и говорит:
— Сначала я у себя в деревне маме новый дом построю, а потом буду трактористом.
— Як тебе в гости приеду, — говорит Московский. — Привезу персики. Потому что я обязательно буду фрукты выращивать. Вы любите персики?
— Очень, — сказали мы.
Тут говорю я:
— А давайте ровно через шесть лет проверим, кто кем стал. Встретимся все в Ленинграде и проверим.
