Мы вернёмся на Землю - Левинзон Гавриил Александрович (мир бесплатных книг txt) 📗
А мама!.. Ну зачем она показывает, какая она добрая? И так ясно, что она добрая. Так зачем же она закатывает глаза и так вздыхает?.. Что же это получается? Может, все люди такие, да только раньше я этого не замечал?
Учитель танцев встал, сказал «спасибо» и попрощался. Я пошёл его проводить. Мы по улице шли молча. Он был грустен и, наверно, не понимал, зачем это я за ним увязался. А я, чтобы его развеселить, пошевелил ушами, а потом сунул в рот два пальца и засвистел по-милицейски.
— Никто во всей школе так не умеет, — сказал я.
Он улыбнулся. Представляю, как он удивится, если узнает, что я тоже пишу стихи. Когда-нибудь я ему об этом скажу. Мы попрощались за руку. До пятницы!
Я вернулся домой. Там притворство шло полным ходом. Коммерческий директор рассказывал что-то смешное, и Мила смеялась в нос. Надоело. Я ушёл в свою комнату и улёгся на диван.
Я размышлял об искренности, о том, как часто всё же люди думают одно, а говорят и делают совсем другое. Даже мама. Как-то в городе мы с ней встретили папиного сослуживца Пегичева. Мама заулыбалась, любезно с ним раскланялась, ещё и спросила, как здоровье его жены. А когда мы пришли домой, сказала папе: «Встретила только что Пегичева. До чего же неприятный тип!» Если ей Пегичев не нравится, так зачем улыбаться и спрашивать о здоровье жены?
После ухода коммерческого директора мама пришла в мою комнату. Она села на диван. В руке она держала стакан с простоквашей. Она говорит, что перед сном надо обязательно пить простоквашу. Глаза у мамы были заплаканы. Я сразу понял, что она сейчас начнёт говорить о Борьке. И правда, она поставила на стол стакан с простоквашей и начала:
— Ох, чувствует моё сердце, что ему сейчас плохо…
На маму часто такое находит. Она говорит, что всегда чувствует, когда Борьке хорошо, а когда плохо. И если она чувствует, что ему плохо, то начинает плакать. Папа и Мила сердятся и кричат, чтобы мама не выдумывала и не терзала себя. Тогда она ко мне приходит.
— Он или заболел, — говорила мама, — или у него неприятности на работе.
— А! — сказал я. — Ты всё это придумываешь.
Она не рассердилась.
— Ну скажи, чем ему было плохо дома? У нас такая хорошая квартира. Чего он туда поехал?
— Ты же знаешь, — сказал я. — Там у него интересная работа.
— «Работа, работа»! — сказала мама. — И здесь работа. Какая разница, где работать?
Я уже знал, что она теперь долго будет повторять это слово: работа. Она гладила меня по голове, целовала. Если бы ребята из нашего класса это видели, представляю, как бы они надо мной смеялись. Папа говорит, что я отбился от рук, потому что мама часто меня ласкает, потому что всё время показывает, как любит меня. Я уткнулся лицом ей в грудь, а она всё гладила меня.
— А ты от меня не уедешь, правда? — говорила она. — Ты ведь не хочешь доконать свою маму?
— Не уеду, — сказал я.
И тут вспомнил о коммерческом директоре.
— Мама, — сказал я, — а этот Валентин — противный, он притворщик…
Она меня оборвала:
— Не болтай глупостей… Ты ребёнок, ничего не понимаешь. Мне стоит взглянуть на человека, и я сразу вижу, что он собой представляет. Валентин очень приличный молодой человек.
Ну что мне было делать? А я ещё собирался рассказать о том, что было на пляже. Я выпил простоквашу. Мама встала с дивана и выключила свет.
— «Работа, работа»!» — бормотала она и вздыхала.
Меня обсуждают. Я начинаю новую жизнь
На сборе присутствовали директор, старшая пионервожатая Лиля Петровна и Ольга Гавриловна. Директор так строго поглядывал на меня, что я боялся поднять голову.
Сначала нам с Грищуком велели рассказать, из-за чего мы подрались. Мы рассказали, и нас спросили: «Как вы расцениваете свой поступок?» Я, конечно, знал, как надо отвечать на такие вопросы. Надо было сказать, что я поступил так, как не подобает поступать пионеру, но мне очень не хотелось этого говорить. Уж не знаю почему, но я просто не мог этого сказать. И я решил: буду молчать и упрямиться. Все говорят, что я упрямый, так пусть же знают. И Грищук тоже молчал.
Тогда начали выступать ребята.
Первым выступил Родионов. Но Родионов не умеет выступать на собраниях. Родионов сказал, что драка ему понравилась и что всё было по-честному: ногами не лягались, лежачего не били; только под конец получилось нечестно: Грищук убежал и влетело одному Водовозу.
Родионов пошёл к своей парте. Но вдруг он остановился. «Грищук не победил Водовоза, — сказал он. — Водовоз под конец начал побеждать, но в это время пришёл директор». Эх, Родионов, милая душа, не умеешь ты выступать на собраниях! Встала пионервожатая и сказала, что надо, говорить совсем не о том, о чём говорил Родионов, а о главном: достойно ли звания пионера то, что совершили Водовоз и Грищук.
И тогда встал наш отличник Корольков. Уж он-то знает, как выступать на собраниях! Корольков — это же чудо! Никого в школе так часто не хвалят, как его. Корольков — организатор и инициатор, и только третье слово на «ор», которое я знаю: пульверизатор, — к Королькову не подходит. О Королькове учителя говорят: способный, вдумчивый, целеустремлённый, прилежный, трудолюбивый, инициативный, усидчивый, вежливый, приветливый и много других хороших слов.
Корольков член совета дружины и детсовета. Он выступает на всех собраниях и сборах, на всех диспутах и читательских конференциях. И он ни разу ещё не напутал и не сказал на собрании то, что надо говорить на диспуте, или наоборот. Наш директор всегда кивает, когда выступает Корольков. Он говорит, что в выступлениях Королькова ему нравится непримиримое отношение к лодырям и хулиганам.
— В понедельник мы были свидетелями ужасного поступка двух наших товарищей, пионеров нашего отряда Грищука и Водовоза, — начал Корольков. И всё его выступление было таким же складным.
Я уже понимал, какой страшный поступок совершил.
— Мы должны заклеймить подобные поступки и вынести Грищуку и Водовозу суровое порицание, — закончил Корольков своё выступление.
Директор остался доволен Корольковым — он улыбался. Я тоже был доволен: Корольков сказал всё как полагается.
После Королькова выступила Хмурая Тучка, наш председатель совета отряда. Её фамилия Тучина, и она часто хмурится, чтобы быть строгой. Хмурая Тучка долго ничего не говорила, а просто стояла и хмурилась. И все в классе тоже хмурились, а у директора лицо стало таким строгим, каким в этот день ещё не было, хоть и до этого у него был строгий вид.
Потом Хмурая Тучка сказала, что она и весь наш отряд обеспокоены моей судьбой.
— С Водовозом происходит что-то неладное, — говорила Хмурая Тучка, — он совсем отбился от рук. Он всем грубит, нарушает дисциплину, дерётся и ухитрился по двум предметам получить двойки.
И дальше Хмурая Тучка сказала, что класс не позволит мне плестись в хвосте и нарушать дисциплину.
— Мы все должны помочь Водовозу исправиться, — закончила Хмурая Тучка, — и я уверена, что Лёня исправится.
Она посмотрела на меня, и лицо у неё уже не было хмурым; мы встретились взглядами, и Хмурая Тучка быстро заморгала и шмыгнула носом. Но потом она вспомнила, что идёт сбор, и опять нахмурилась. Она пошла на место, и я заметил, что палец на правой руке у неё в чернилах, а фартук немного сбился на сторону.
После Хмурой Тучки выступали ещё многие, и все говорили, что обеспокоены моей судьбой, потому что я качусь в пропасть. И я стал думать о своей жизни и понял, что в самом деле качусь в пропасть. И ещё я подумал: если все так обеспокоены моей судьбой, то как же мне самому надо беспокоиться! И я так забеспокоился, что мне уже не терпелось, чтобы поскорей кончился сбор и я мог начать исправляться. Я встал и сказал, что оправдаю надежды и исправлюсь.
Директор кивал головой, и лицо у него уже не было строгим.
