Толя-Трилли - Бременер Макс Соломонович (полные книги .TXT) 📗

— Про это я не знаю, — сказал он серьёзно, — я отца, когда видел, маленький был. Его в последний год войны убили. Так что я не знаю, похож или нет… — Миша поглядел в окно и добавил: — Фотокарточки у меня нету…

— Миша, — спросил я, — а вот этот… ну, тот… провожал тебя который… он кто?

— Илья Иванович — мой шеф, — ответил Миша, — он в райкоме работает. Над нашим детдомом шефствует. Хороший…

Мы помолчали.

— У тебя и мать…

— Ага, — сказал Миша, — только она не на фронте, а так, от болезни…

Вот, брат… — Он поглядел на меня — А ты с обоими родителями?

— С обоими. Только отец — он геолог — в экспедициях всё время. За год неделю дома бывает. — На самом деле отец уезжает в экспедицию не больше чем на два месяца в году. Но мне очень захотелось так сказать.

— Мать зато с тобой, — сказал Миша.

— Мать со мною, — подтвердил я и зачем-то соврал — Только я её не слушаюсь совсем никогда!

— Зря! Если б у меня… — начал было Миша, но махнул рукой и вдруг спросил: — У девчонок или у тебя игры с собой есть какие-нибудь?

— У меня нет, — ответил я. — Может, у девчонок…

— Пойдём спросим, — поднялся Миша. — Поиграем или придумаем что вместе, — предложил он, как будто играть с девочками — это простая и обычная вещь.

С девочками он и правда разговаривал так, словно это совсем не трудно. И девчонки сами предложили сыграть в «знаменитых людей». Я раньше не умел. Это так: все загадывают какую-нибудь историческую личность, а один должен задать десять вопросов и догадаться. Когда отгадывать приходилось Мише, он придумывал такие вопросы, что девчонки никак не могли сразу ответить. Про каждую историческую личность он прежде всего спрашивал: бородатый или бритый? Девчонки начинали шёпотом спорить между собой и в конце концов принимались хохотать.

Из-за Миши мы в тот день столько смеялись, что к вечеру уже всем, по-моему, казалось, будто мы давно знакомы.

Перед сном мы вышли погулять на большой станции. На здании вокзала висело объявление, на которое я сперва не обратил внимания: «Справки об опоздании поездов выдаются бесплатно. Пользуйтесь услугами справочного бюро». Миша прочитал это вслух и сказал с серьёзным видом:

— Вот это удобство!

Девчонки рассмеялись, и Смышляева шепнула подруге:

— Всё-таки Мишка — чудак!

Но я понимал, что Миша вовсе не чудак, а просто старается, чтоб всем было весело, и у него это выходит. Если б я не знал, что у него в жизни было много горя, я сам этого ни за что бы не подумал. Он чуть пониже меня ростом, широкоплечий, крепкий, с загорелым, хоть лето только началось, лицом; а глаза у него совсем не печальные. И мне захотелось, чтоб Миша стал моим другом, надёжным, на долгие годы. У меня ещё не было такого друга. И, шагая по длинной платформе вдоль поезда, я представлял себе, как мы в лагере будем жить в одной палатке — рядом, а под вечер плыть в лодке по морю. Миша и я — на вёслах, а Люда — на руле…

Я так размечтался, что не расслышал свистка к отправлению и увидел просто, что поезд тронулся. Девочки и Ирина вскочили на подножку, а Миша подождал, пока я подбегу.

— Садись, — сказал он, пропуская меня вперёд.

— А ты?

— Я всегда успею. — Он взялся за поручень и неторопливо влез в вагон последним.

Ирина сказала:

— Мы завтра уже приедем, а вообще так не годится, мальчики, — вскакивать в поезд в последнюю секунду. Я ведь за вас отвечаю.

Ирина, конечно, была права.

— Мы мужчины, — возразил Миша Ирине.

— Правильно, мы мужчины! — громко поддержал я.

Ирина покачала головой.

Когда мы улеглись на своих верхних полках, я тихо окликнул (соседи внизу уже спали);

— Миша!

— Ага…

— Давай дружить! — и сразу испугался, что мои слова покажутся детскими. Когда я был во втором классе, у нас многие ребята так говорили, а толку потом никакого не выходило.

— Давай, — отозвался Миша. — В лагере и вообще друг за дружку будем держаться… идёт?

— Идёт!

В темноте Миша протянул мне руку. Я крепко пожал её, отвернулся к стене, немного помечтал о будущей дружбе и крепко заснул.

С Усачёвым мы познакомились в Симферополе. Мы уже расселись в автобусе, чтоб ехать в лагерь, когда к шофёру быстрыми шагами подошёл длинноногий парень в чёрном клеёнчатом плаще. В руках у него был небольшой чемоданчик, под мышкой — тюбетейка, через плечо — бинокль на ремне. За отворотами плаща виднелась рубашка со «взрослым», синим в крапинку галстуком, из рукавов выглядывали манжеты с запонками. Но ноги у парня были голые до колен, в сандалиях и носочках, подогнутых, как у девочки, так что сверху он был похож на самостоятельного человека, а снизу — на маменькиного сынка. Миша толкнул меня в бок, когда его увидел.

— В «Красный маяк»? — по-свойски обратился парень к шофёру. — Значит, я не опоздал. Здорово! Едем!

— Вы пионер? — неуверенно спросила, подойдя, Ирина.

— Пионер.

— У вас путёвка есть?

— Есть. — И, надев тюбетейку, чтобы освободить руку, парень вытащил и предъявил Ирине путёвку.

Путёвка была совершенно такая же, как у всех ребят.

— Значит, твоя фамилия Усачёв? — строго спросила Ирина. Взглянув на его ноги, она сразу с ним стала говорить на «ты».

— Усачёв, — коротко кивнув, важно подтвердил парень. — Сын Усачёва.

— Я понимаю, что раз Усачёв, так сын Усачёва, — равнодушно сказала Ирина. — Так ты откуда? Ведь не с поезда?

— Да нет, я симферополец.

— Ну, понятно. Садись в машину. Здоров?

— Здоров, только вот небольшое переутомление, — сообщил Усачёв, влезая в автобус. Здесь он сел было на свободное место на первой скамейке, но тут же встал и сказал своему соседу, маленькому пионеру Саконтикову, чтоб тот пустил его к окну.

— А я… — начал Саконтиков.

— Тебе же всё равно! — сказал Усачёв нетерпеливо.

— Ему не всё равно, — вмешался Миша. — Сиди, где сидел!

— Маленькому же из окна дорога виднее, — добавил я.

— А вам что? Вы кто такие? — напустился на нас Усачёв.

— Мы? — переспросил Миша грозно. — Я — Волошин, сын Волошина, а он — Шатилов, сын Шатилова! Понял, Усач, сын Усача?!

Все ребята громко засмеялись, Саконтиков, часто моргая, посмотрел на нас, Усачёв сел и замолчал, а шофёр, уже включивший мотор, обернулся и крикнул Мише:

— Правильно отвечаешь!..

Автобус тронулся.

Сначала дорога была прямая. А потом мы как-то сразу очутились среди гор. Дорога стала петлять.

С перевала нам навстречу дул упругий, сухой, без единой соринки ветер. Стало очень свежо, хотя день в Симферополе начинался жаркий.

У перевала автобус остановился. Все вышли из него на несколько минут. Здесь ещё сильнее стал ветер.

Солнце светило, но почти не грело. А прохладный чистый воздух, мятный на вкус, мог тут, казалось, даже утолить жажду — стоило только подышать полной грудью.

После перевала дорога стала ещё извилистей. Перед собой мы всё время видели только кусочек дороги, зато вокруг было видно, насколько хватал глаз. Но некоторых ребят немного укачало, и они даже в окно смотреть перестали.

— Чёрное море! — удивлённо и картаво крикнул вдруг Саконтиков, до сих пор всё время молчавший, и вскочил на ноги.

— Море! Море! — закричали наперебой все, вскакивая и высовываясь из окон.

Усачёв вынул из футляра бинокль, долго подкручивал какое-то колёсико и наконец объявил:

— Точно. Море.

Только я глядел по сторонам и не мог найти моря нигде. Шофёр выключил мотор. Машина по неожиданно прямой дороге не ехала, а бесшумно катилась под гору. И тут я обомлел, потому что дорога кончилась и кончилась земля. В пяти метрах от переднего колеса тихо плескалось… небо. То самое синее небо, которое давно уже было впереди! Но теперь было заметно, что оно неторопливо катит волны и чуть-чуть пенится у края.