Особый дар - Эшбах Андреас (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗

– Да, эти тренинги проходят совсем иначе, чем можно было бы себе представить. Например, нужно сидеть и часами смотреть на какую-нибудь железку, которая лежит на столе. Или тебе дают специальный поднос с выемками, в которых лежат одинаковые шарики для пинг-понга, и нужно определить, какие из них наполнены водой. Там учишься мыслитьвещи… Это трудно объяснить.

– Понятно, – сказала я. – И что это дает?

Арманд наклонился вперед, опустив руки на колени.

–  Bien.Первая лекция для телекинетов: телекинетия – это не дополнительная невидимая рука. Неверно полагать, когда, например, видишь фокус с монетками, что у телекинетов есть своеобразная невидимая рука, которая может вытягиваться на несколько сотен метров, проникать в самые узкие щели, а также проходить через стены, или железные двери, или человеческое тело, если это понадобится.

Я кивнула.

– Да. Ты мне так это и объяснил, когда обчистил игровой автомат.

– Именно. Я просто не хотел тогда вдаваться в долгие объяснения. Иногда у меня самого создается такое ощущение. Но это все же не так, и этому есть совершенно очевидное доказательство.

– А именно?

– То, что каждый телекинет начинает с игры в кости. Как ты выяснишь, что у тебя есть телекинетические способности? Ты садишься за стол, несколько часов кряду бросаешь игральные кубики и при этом пытаешься как можно чаще выкидывать какое-нибудь одно число, скажем, пять. В обычном случае каждое из чисел выпадает примерно одинаковое количество раз. Но если тебе удается выкинуть каждое число по сто раз, а пять – двести или даже еще чаще, то будь начеку, если к тебе вдруг придут люди из каких-нибудь научных институтов.

Я кивнула:

– Буду иметь в виду. Даже если это ко мне уж точно никакого отношения не имеет.

Арманд откинулся назад.

– Не зарекайся. Эта степень телекинетической одаренности достаточно часто встречается. Я думаю, в каждом классе наверняка сидит по крайней мере один ученик, который это умеет. – Он снова наклонился вперед. – Но как бы это работало, если бы телекинетия была невидимой рукой? Ты когда-нибудь пробовала бросить игральный кубик так, чтобы он показал какое-то определенное число?

– Нет, так не получается. В этом-то и суть игры.

– Вот именно. А для телекинета это не составляет труда. Телекинетия – это власть над материей. Кроме того, нужно иметь совершенно иное понимание материи. Что она такое? Один из руководителей моих тренингов, старенький сморщенный вьетнамец, объяснял это так: в материи выражены замыслы Вселенной. Телекинетические способности в основе своей представляют собой возможность противопоставить замыслу Вселенной свои собственные желания; так сказать, вставить свое словечко. Возьмем пример с игрой в кости. Когда кубик падает, замысел Вселенной заключается в первую очередь в том, чтобы он упал вниз, на землю, а уж какое число он покажет в конце, ей по большому счету все равно. Поэтому даже самый слабый телекинет может повлиять на результат броска, но нужно иметь развитые телекинетические способности, чтобы кубик повис в воздухе. Потому что для этого нужно преодолеть замысел Вселенной – опустить этот кубик, как и любой другой предмет, на землю. – Арманд внимательно посмотрел на меня, как будто сомневался, понимаю ли я то, о чем он рассказывает. А что я могла ему сказать? У него были все основания сомневаться. – И поэтому, – продолжил он наконец, – некоторые люди могут выбрасывать нужные числа, когда играют. Потому что им нужна ситуация соперничества, чтобы действительно этого желать.

– И поэтому ты смог остановить поезд? Потому что ты этого очень хотел в тот момент?

Он грустно улыбнулся.

– Не совсем так. Знаешь, материя очень необычная штука. Можно чувствоватьматерию, разве ты этого не ощущаешь? А локомотив весом в несколько тонн да еще и вагоны представляют собой весьма большое количество материи. Я просто не мог себе представить,как остановить эту огромную массу, поэтому я и не мог этого сделать. Но потом мне пришла в голову идея затронуть тормоза поезда. Это я себе представлял, поэтому и смог реализовать.

Я задумалась. Меня беспокоила одна мысль.

– Значит ли это, что твои способности ограничены только силой твоего воображения? Что если бы ты мог все себе представить, то мог бы и все воплотить?

У него появилось какое-то странное выражение лица.

– Ответ – не знаю. Если эта теория верна, то да. Но верна ли она? Понятия не имею. Но, независимо от этого, сложно сказать, где находится граница возможностей твоего воображения.

Его слова меня порядком взволновали.

– Но ведь воображение можно развивать, не так ли? И если в один прекрасный день ты поймешь, что можешь столкнуть Землю с ее орбиты, то мы все полетим в Солнце?

– Сотрудники института думали в другом направлении. Им грезилось, что они настолько разовьют мое воображение, что я смогу соединять атомы. Другими словами, телекинетически управляемый взрыв атомной бомбы. И я только несколько месяцев назад понял, почему в течение нескольких лет со мной так усиленно занимались анатомией. Это вовсе не было подготовкой к выпускным экзаменам. Это было началом карьеры первоклассного киллера.

У меня, так сказать, просто челюсть отвисла.

– Они хотели сделать из тебя наемного убийцу?

– Представь себе, как это удобно. Неугодный народу диктатор, который вдруг умирает странной смертью. А все, что мне для этого понадобилось бы, – затеряться где-нибудь в толпе, которая слушает его выступление. Или даже, кто знает, может, это сработало бы, если бы я сидел дома перед телевизором и смотрел его прямое включение. Убийство совершено без проблем, я вне подозрений, мир восстановлен, – сказал он и горько добавил: – Только вот одно «но»: я должен был бы стать убийцей.

Он говорил слабым голосом, который приобрел какое-то странное звучание. Я смотрела на него, – потрясенная его рассказом до глубины души. До сих пор я полагала, что знала, почему и отчего он бежит. Но на самом деле, как я поняла в тот момент, я только теперь стала догадываться, о чем в действительности шла речь.

– Ты недавно сказал, что еще несколько недель назад им бы пришлось палками гнать тебя из института, – медленно сказала я и осторожно спросила: – А что случилось потом?

– Они пришли и сказали: «Арманд, настал ваш час, вы должны вмешаться. На карте – безопасность Европы».

Наступила тишина. Я смотрела перед собой невидящим взглядом и, кажется, осмысливала все сказанное заново.

– И что дальше? – спросила я наконец.

Арманд огляделся, как будто его только что разбудили.

– Они сказали: «Есть мужчина, до которого мы не можем добраться и которого просто необходимо заставить молчать. Если он начнет говорить, наша организация будет в опасности. И вы, Арманд, единственный человек, который может нам помочь». – Он посмотрел на меня. – Они сказали «помогите нам», но на самом-то деле это значило «убейте этого человека».

Я была так поражена, что боялась забыть дышать от ужаса.

– Это… ужасно, – прошептала я.

– Да, ужасно.

Но как бы ужасно это ни было, я не могла не спросить:

– А кто этот мужчина?

Арманд повернулся и взял с полки сложенную газету.

– Ты наверняка уже слышала это имя. Им даже здесь, в Германии, пестрят все заголовки. – Он развернул первую страницу, разгладил ее и протянул мне. – Вот. Жан Мари Левру.

Я наклонилась вперед. При тусклом ночном освещении я увидела заголовок и рядом фотографию мужчины, которому на вид было лет шестьдесят. На нем были старомодные черные очки в роговой оправе.

– Да. Это имя я уже слышала. – В новостях только о нем и говорили. В последнее время я пропускала мимо ушей все, что сообщали о нем по телевизору. – Но я, откровенно говоря, понятия не имею, кто это и что значит весь этот шум вокруг него.

– Левру – бывший сотрудник французской секретной службы. Через несколько дней в каком-то бельгийском суде начнется процесс против сотрудников различных европейских спецслужб, которые обвиняются в торговле нелегальными наркотиками. Говорят, что они сколотили себе на этом несколько миллиардов. Левру выступает главным свидетелем по этому делу, на его показаниях строится все обвинение. Поэтому сейчас он сидит в одной из брюссельских тюрем под охраной, – объяснил Арманд. – А несколько влиятельных людей, и среди них те, кто имеет отношение к институту, были бы очень рады, если бы он там умер внезапной смертью, не вызывающей, однако, никаких подозрений.