Очень страшная история - Алексин Анатолий Георгиевич (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Машинист высунулся из окна и глядел вдоль состава. Никто не вышел, и никто, кроме нас, не собирался садиться. Мужчина в плаще, оказывается, ждал электричку из города и вообще зря торопился.
Проводница последнего вагона помахала зеленой лампочкой: можно было трогаться. С ее точки зрения…
Что было делать? Вскочить в вагон и уехать без Глеба? Покойник вскочил. А все остальные не знали, как поступить. Покойник высовывался и печально глядел на нас всех:
— Разве не ясно? Она сейчас тронется…
А Глеб все еще стоял, пригнувшись, возле окошка кассы.
Двери вздохнули, словно сочувствуя нам, и медленно стали закрываться.
Голова Покойника все еще торчала, и казалось, двери вот-вот зажмут ее с двух сторон.
— В какую-то миллионную долю секунды идея озарила меня.
— Осторожно, ребенок! — заорал я. Я знал, что эти слова — «Осторожно, ребенок!» — всегда очень сильно действуют.
Двери, не успев прихлопнуть Покойника, медленно поехали обратно.
— Где ребенок?! — крикнул злой, испуганный машинист.
— Во-он! — неопределенно ответил я, зная, что время неумолимо работает на нас.
— Да где же?
— Во-он! — Я указал на печальную морду Покойника, который все еще высовывался из тамбура.
— Я думал, он под колесами…
— Большое спасибо! — ответил я машинисту, потому что необходимая нам минута была окончательно выиграна: Глеб бежал от кассы с билетами.
Мы ворвались в вагон! Двери облегченно вздохнули, словно были рады за нас, поехали навстречу друг другу, захлопнулись… И мы наконец-то отправились в город, домой!
Мы успели на последнюю электричку! Наши родители были спасены. Чувство законной гордости переполняло меня.
— Вот… билеты! Купил… — сказал Глеб, садясь рядом со мной.
— Не думаешь ли ты так дешево откупиться? — шепнул я ему.
И сразу же пожалел о своей необдуманной фразе: ведь расследование еще не было закончено. Значит, никакой грубости! Я все должен раскрыть до конца.
Только вежливо, без насилия!
Вагон был пустой… Я пошел в самый конец, сел на лавку и позвал:
— Глеб, если хочешь, подойди, пожалуйста. Если хочешь… Он подошел и снова сел рядом.
— Нет, сядь напротив: я должен видеть твое лицо. Займемся мотивами…
— Какими? — спросил он, вздрогнув. И пересел.
— Мотивами преступления.
— Ты потом все Наташе…
— Ни за что! Никому! Можешь быть абсолютно спокоен. И откровенен, как с родным человеком!
— Нет, пусть она обязательно… Я не хотел, чтоб ее мама… Я по другой причине. — Глеб неожиданно громко, прямо на весь вагон крикнул: — Наташа!..
Она подошла и села возле него.
— Я думал все выяснить тайно, но Глеб хочет, чтоб и ты слышала, знала…
— Что слышала?
Я уже не злился на Глеба: он дал мне возможность рассказать Наташе обо всем, что я выяснил там, в подвале, обо всех своих догадках, находках, открытиях. И я рассказал… Ведь он сам попросил об этом!
— Пойдем дальше, — сказал я. — Итак, мы установили, что Нинель не звонила.
И ехать сюда нам одним не разрешала. А кто же звонил? Не торопись.
Хорошенько подумай!
— Моя двоюродная сестра, — еле слышно признался Глеб.
— Так, так, так… Вот, значит, зачем ты из всех болезней выбрал для Нинель именно ангину: болит горло, голос хриплый и не похож. Понятно, понятно…
Зачем же тебе нужно было, чтоб мы поехали без нее? И чтоб все думали, что Нинель разрешила? Не торопись. Правду, одну только правду! Ничего, кроме правды!..
— Мне мама рассказала про собрание… Там некоторые родители… За то, что Нинель нам самостоятельность… Ну, разрешала одним ездить на стадион и вообще… Говорили, что если она еще…
— Стоп! — крикнул я, потому что испугался, как бы Глеб все до конца не раскрыл, не рассказал сам.
А между тем догадка озарила меня так ярко, как никогда еще раньше не озаряла! И я мог продолжить его рассказ, окончательно доказав, что прозвище свое ношу недаром, не просто так.
— Следите за мной! — торжественно сказал я. — Следствию все абсолютно ясно.
Конечно, я должен во всем сомневаться. Но я не сомневаюсь, что было так…
Именно так! И никак иначе! Ты, Глеб, решил: если Нинель еще раз предоставит нам самостоятельность (да еще какую: разрешит одним ехать за город!), родители добьются, чтобы она ушла из нашего класса. Тем более, что она молода и прелестна, нету опыта и так далее. Пойдем дальше! Все мы слышали, что она звонила. Хоть звонила твоя сестра… А если бы Нинель и доказала, что не звонила, ей все равно сказали бы: «Вы приучали их к самостоятельности — и вот результат!» Знаем мы наших родителей! В общем, твоей целью было всех их разволновать! Так, так, так… Состав преступления налицо! Ты хотел, чтоб мы не успели на электричку, и попросил Племянника запереть нас в подвале. А следующая электричка вот эта. Мы возвращаемся чуть ли не ночью… Родители в панике! Нинель уходит. А к тебе, наоборот, все снова приходит: кружок имени дедушки, уголок имени дедушки… Ты снова выступаешь с воспоминаниями о своем дедушке, опять становишься почетным членом кружка! И вообще самым почетным в классе… И даже во всей нашей школе!
Глеб молчал. Расследование было закончено. И тут уж я позволил себе сказать:
— Это подлость.
Наташа покачала головой.
— Он не так уж и виноват.
— Он?!
— Конечно… Глеб был раньше совсем другим. А потом не смог отказаться от того, к чему мы его приучили. Мы сами! Он любил собак. Но мы заставили его о них позабыть…
— О, как ты добра! — крикнул я.
В пустом вагоне мой голос усилился, и все обернулись. Миронова подняла руку. Но я ей слова не дал.
— Очень страшная история… — тихо, чтоб никто, кроме нас троих, не услышал, сказала Наташа.
— Еще бы: столько часов просидели в подвале!
— Это не так уж страшно.
— Не так уж? А что же страшно?
— Когда начинают ни за что ни про что восхвалять человека!
— А как быть с Нинель? — спросил я. — Вдруг некоторые родители все же поднимут шум: «Предоставила самостоятельность — и вот результат. Приехали ночью!» Мама Покойника, например…
— Возьмем мам и пап на себя, — сказала Наташа. — Объясним, растолкуем! Дети должны отвечать за родителей.
Это была прекрасная мысль. И все-таки я сказал, кивнув на Глеба:
— Расследование закончено, обвинительное заключение есть. По всем законам должен быть суд.
Волнение душило Глеба и чуть было не задушило совсем. Румянец покрыл его лицо, но он уже был не ровный, не бархатный, а нервный, пятнистый. Плечи его судорожно вздрагивали. Предчувствие предсказывало мне, что он вот-вот разревется или, вернее сказать, разрыдается.
— Слезами горю не поможешь, — сказал я. — Так учит народная мудрость.
— Глеб помог нам не слезами, — сказала Наташа. — Он один спустился в подвал к Племяннику, который мог бы… Неужели ты забыл, Алик? Ведь ты же сам это придумал! Как и все остальное…
Наташа посмотрела на меня таким взглядом, о котором я не мог и мечтать! В нем была благодарность. И даже… Но, может быть, это мне показалось.
— Все в твоей власти! — воскликнул я. — Ты хочешь его простить?
— Нет… Я не знаю. Но, по крайней мере, скажу тебе вот что… Если слабый и глупый человек жесток — это противно. Но если умный и смелый жесток — это страшно. Такой человек обязан быть добрым.
«Умный и смелый!» Чтоб услышать от нее эти слова, я был бы готов просидеть в подвале трое суток. Или даже целую учебную четверть!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Судьбе было угодно, чтоб на этом кончилась моя первая детективная повесть.
Но предчувствие подсказывает мне, что не последняя!..
