Ворюга в клеточку - Гусев Валерий Борисович (первая книга .TXT) 📗

– Ну-ну, друзья, – забеспокоился Акимов, – не увлекайтесь. А вот Карлсона в его квартире поискать нужно.

– Пошли? – с готовностью подскочил Алешка.

– Так нельзя, – заупрямилась Ленка. – Плитку в чужой квартире выключить можно. А что-то искать, даже свое, нельзя.

– А как можно?

– Вместе с ним зайдем. Пусть он сам все шкафы откроет.

– Это понятно, – первым согласился дядя Степа, – я одобряю.

Мы снова спустились в погреб.

– Написал, писатель? – спросил его дядя Степа. – Дай-ка сюда.

Он вслух и медленно прочитал «протокол», вернул его Хорькову, ткнул пальцем в низ листа:

– Вот здесь поставь число, телефон свой напиши, распишись. И добавь: «Не возражаю против осмотра моей жилплощади в моем присутствии гражданами, подписавшими данный докэмент». Молодец, давай сюда. Пошли картошку выручать.

Карлсона в квартире Хорькова мы не нашли. Картошки – тоже. Наврал, конечно, Хорек с испугу.

Он добросовестно провел нас по всей квартире, пооткрывал все дверцы в шкафах и в стенке, даже антресоли дал осмотреть. Чтобы подтвердить: Карлсона у него нет.

По-моему, он вообще начал понимать, как плохи его дела. И что попал он в надежные руки если не правосудия, то справедливости.

Особенно его доконал наш маленький дядя Степа. Который, кстати, все больше и больше брал на себя руководство нашими делами.

– Это все понятно, – сказал он Хорькову, когда мы собрались уходить. – Дело твое, парень, очень плохое. Ты совершил два тяжких преступления. Похитил человека. И, надо сказать, очень ценного человека для государства. – Тут я подумал с горечью, что государство, к сожалению, этого не знает. – И еще ты совершил кражу ценного имущества из жилища этого человека.

– Но я же не один, – попробовал смягчить свою вину Хорьков.

– Это еще хуже. Это групповое преступление. По предварительному сговору. А при групповом преступлении вина не разделяется, а складывается, понял?

– Что ж мне, одному надо было это делать?

– Вообще не надо было. И вот что я тебе скажу. Ты должен заслужить прощение.

– Это как?

– Будешь нам помогать. Все, что у Модесты узнаешь, будешь нам передавать. А мы уж за тебя словечко замолвим. И помни: этот докэмент, – дядя Степа похлопал себя по карману, – есть твой приговор. И от тебя зависит – каким он будет. Мягким или суровым. Это понятно?

Одуревший Хорьков только кивал головой, а потом сказал:

– Может, чайку попьем?

– Лучше картошки своей поешь, – непримиримо отрезал Алешка.

С тем мы и откланялись.

Дяди Зины опять не было дома.

– Я начинаю беспокоиться, – сказал Алешка. – Вдруг он на медведя пошел?

Я вздохнул:

– Пропал старик.

– Да при чем здесь старик? Мне ружье жалко.

Очерствел мальчик. В борьбе с преступниками.

А где же все-таки Карлсон?

Когда мы всей компанией ввалились к Акимову, меня охватило какое-то очень хорошее, доброе чувство. И я, кажется, понял, какая разница между сообщниками и соратниками. Оказывается, очень простая. Сообщники вместе делают плохое дело, а соратники – хорошее. И если сообщники, когда что-нибудь не так, предают друг друга, то соратники – никогда. И еще – соратники, даже когда ничего не делают, прекрасно понимают друг друга и испытывают чувство радости от общения.

По дороге мы взяли разных вкусностей на деньги, которые наиграл на своей флейте наш командир дядя Степа. И устроили настоящий пир в дружеской обстановке. Среди веселых рыбок, рядом с волшебным глобусом, под задумчиво парящими самолетами.

Алешка, кстати, тут же запустил альпиниста и скомандовал:

– Вперед и вверх, парень!

Эти слова стали и нашим девизом.

– Ну что, друзья, попробуем узнать, где наш Карлсон? – спросил Акимов и взял в руки пульт.

Мы собрались в кучку и уставились на экранчик. Он вспыхнул, но светился очень тускло и ничего на нем не было.

– Батарейки, что ли, сели? – Акимов включил индикатор. – Да нет, в порядке.

– Да он в шкафу сидит! – догадался Алешка. – Там тьма-тьмущая. И он ничего не видит!

– А ведь ты, пожалуй, прав, – Акимов, было видно, немного растерялся. – А что делать?

– Это понятно, – сказал командир Степа, – ждать. И момент ловить. Не все ж она его в шкафу будет держать. Надо ж его проветривать...

– Кого? Шкаф?

– Карлсона! – вдруг заорал Алешка. – Я придумал! Дядя Степа, где телефон Хорька? Звоните ему и скажите: «Карлсона надо проветривать. А то протухнет». Пусть он Модесте сообщит.

– Это понятно! – обрадовался дядя Степа.

А мне – нет, признаться. Глупость какая-то. Что там может протухнуть? Микросхемы?

А дядя Степа уже накручивал диск телефона.

– Слышь, – сказал он, когда Хорьков поднял трубку, – ты Модесте-то еще не докладал? Молодец. Значитца, звони ей и скажи так. Мол, парень уперся, но начал сдаваться. И сказал, что эту куклешку обязательно надо часа на два вечером вытаскивать на свежий воздух. На балкон, к примеру. Не то диоды с триодами сядут. Уже не исправить. Скажи, чтоб сегодня вечером обязательно его прогуляла. Как собачку. Это понятно? Во, я ж тут уж всем говорю: он не очень глупый. Он в тюрьму не хочет. Не хочешь? Я так и знал. Действуй. Потом доложишь.

И дядя Степа, положив трубку, гордо всех нас оглядел.

Акимов показал ему большой палец, Алешка похлопал его по плечу – они примерно одного роста были.

Звонка от Хорькова мы ждали с нетерпением, но недолго. С заданием он справился. Обрадовал Модесту, что дело наконец сдвинулось, что Акимов понемногу сдается. Схему нарисовал. И уже предупредил, что куклу надо обязательно держать два часа в сутки на свежем воздухе. Модеста сказала: «Как приду домой, погуляю с Жужей, так и этого монстра выпущу на балкон. А ты давай старайся. Я в долгу не останусь».

Мы все разом посмотрели на часы. До восьми еще оставалось два часа. И мы опять пошли на кухню баловаться чайком.

А потом настал тревожный момент. Акимов включил пульт заранее, на всякий случай. И что-то стал там налаживать.

– Сюрприз Модесте будет. – Он ничего не стал объяснять. – Сами увидите.

После восьми мы не отрывали глаз от экранчика. Затаили дыхание.

И вдруг экран ярко вспыхнул. Что-то по нему мазнулось. Мелькнула какая-то незнакомая обстановка. Хрустали всякие с бронзой, антиквариаты с раритетами. Толстые руки в кольцах и браслетах с длинными синими ногтями. Дверь на балкон. И какие-то тряпки на веревках.

– Давай! – дядя Степа подтолкнул Акимова в бок. – Чего ждешь?

– Вперед и вверх! – скомандовал Алешка.

Так и получилось. Изображение снова дрогнуло, и на экране появилось растерянное, даже испуганное лицо Модесты. А потом вдруг глаза у нее растопырились от злости, и было видно, что она выплюнула какое-то короткое слово. «Дурак», по-моему.

– Получился сюрприз, – засмеялся Акимов.

А мы уже не смотрели на экран, а высыпали на балкон. И вот вдали, со стороны нашего дома показалось что-то летящее, похожее на пестрый флаг. Привидение какое-то. Еще одна легенда нашего микрорайона.

– Что-то он подцепил по пути, – пробормотал Акимов. И принял в объятия обмотанного женской ночной рубашкой Карлсона.

– У Модесты с балкона спер! – захохотал Алешка. – Ворюга!

– Он же не нарочно! – заступилась Ленка и погладила Карлсона по голове: – Карлсон вернулся.

– А сюрприз? – вдруг вспомнил я.

– А вот он! – Акимов поднял правый кулачок Карлсона. Он оказался сложен в убедительную фигу.

Все ясно: краткий отрицательный ответ из четырех букв.

Мы долго не могли успокоиться, особенно Акимов. Он радовался, как ребенок любимой игрушке. Но ведь Карлсон не был для него игрушкой. Это было его «детище», как сказал дядя Степа. Творение его ума.

Акимов усадил Карлсона на тахту. Тот пялился на него своими лупоглазыми веселыми линзами. Словно и сам от души радовался, что вернулся в родной дом. Как Буратино к папе Карло.

А папа Карло заботливо обследовал своего Буратино – не повредили ли что-нибудь похитители – карабасы с дуремарами?