Картина с кляксой - Гусев Валерий Борисович (книги онлайн txt) 📗
Триумфатор выходит на крыльцо. С большими от изумления глазами, вопросительным хохолком на макушке, со сползшей молнией шортов и… с пустыми руками.
Алешка их разводит и зачем-то показывает всем пустые грязные ладошки. И спокойно говорит:
– Кто-то их опять спернул.
И в мертвой тишине раздался тоже спокойный голос.
– Никто их не спернул, – сказала тетя Зина и расстегнула футляр. Внутри – плотный рулон холстов, обтянутый пленкой. Вот так вот! Ну и судьба у этих картин: то в музее, то в гробу, то в музыкальном футляре.
– Мне дал их на сохранение мальчик Леша, – объясняет тетя Зина. – Он так часто перепрятывал картины из одного тайника в другой, что все время забывал, где они в настоящий момент находятся. А вчера пришел такой серьезный и говорит: «Теть Зин, я ухожу на задание. Сберегите эти бесценные шедевры. А если я не вернусь, – тут голос ее дрогнул, – отдайте их какому-нибудь генералу».
Да, многому она у Алешки научилась! Красиво врать, например.
Тут тетя Зина вытащила рулон, взяла его, как знамя, и протянула генералу Трофимычу. Рулон был тяжелый, качнулся в ее руках и чуть было не свалился на генерала. А тут еще в толпе послышался смачный шлеп – тетя Липа упала в обморок от радости.
Казалось бы, все закончилось, но остались многие непонятки. Для папы, например.
– О вашей самодеятельности, – сердито сказал он, когда мы остались одни в своем фургончике, – разговор впереди. Сейчас речь о моем бинокле. Где он?
Алешка взлетел на антресоли и слетел обратно. С биноклем. Но я бы не удивился, если бы и бинокль куда-нибудь делся.
– Вы меня подставили! – Папа был грозен.
Потому что получилось так. Папин генерал скучал по оперативной работе своей молодости и пожелал лично наблюдать захват группы Славского. Они с папой скрытно устроились в доме Коляши. Генерал пожаловался:
– Далековато все-таки. Не все детали будут просматриваться.
– Возьмите бинокль, товарищ генерал. – Папа протянул ему футляр.
Генерал расстегнул его. И произнес:
– Оригинально. А бинокль вы держите на полочке для обуви?
– Вы меня подставили! – бушевал на нас папа. – Вместо бинокля – грязные кроссовки!
– Почему это грязные? – обиделся Алешка. – Я их протер.
– Чем?
– Своим носовым платком.
– Вот потому и грязные! И вообще, что за дурацкая идея?
– Сами не знаем. Это домовой! Это он, пап, вернул бинокль! Это он вернул мою бейсболку! Это он перепрятал картины!
И тут до нас с Алешкой дошло, что это не домовой, а добрая ведьма по имени тетя Зина. Она, оказывается, все время нас подстраховывала. Вот о каких счастливых школьных годах шептался с ней папа накануне своего отъезда. Он, видимо, не очень-то доверял операм бездарного майора Злобина. Это тетя Зина вернула Алешкину бейсболку, прибрала оставленный на заборе бинокль, пополнила запас конфет.
Алешка, после того как нашел картины в любимом гробу деда Строганова, в самом деле все время их перепрятывал. И тетя Зина, когда пришла к нам прибраться, обнаружила клад в нашем угловом шкафчике, где у мамы хранились грабли и половая щетка. Это место показалось тете Зине не очень надежным, и она уложила картины в контрабасовый футляр. Вообще-то могла бы и в полицию отнести. Впрочем, и мы тоже. Но уж очень не хотелось помогать майору Злобину.
Накануне отъезда мы всей нашей дружной семьей мирно сидели на крылечке. Приходили в себя после всех исторических событий. Папа что-то черкал у себя в блокноте, Гретка старательно грызла палочку, Алешка пытался эту палочку у нее отобрать, а мама, проводив глазами сорвавшийся с березы желтый лист, с задумчивой грустью сказала:
– Вот и осень на пороге – миновало еще одно лето. Скоро начнутся дожди, птички соберутся в теплые страны. Аисты улетят. Каждую осень улетают. И что им там надо, в этой Африке?
– Они туда детей носят, – со знанием дела объяснил Алешка.
– А оттуда бананы? – хмыкнул папа.
– Обдуванчики, – хмыкнул в ответ Алешка.
– А давайте напоследок, – предложила мама, – полаем все вместе по-английски.
И они так залились звонким собачьим лаем, что с ближней березы листья посыпались градом, а за рекой, в Пеньках, с завистью отозвались местные собаки.
…Пока моя семья дружно лаяла, я думал, вспоминал. Мне хотелось, чтобы вся эта история как-то улеглась в памяти. От своего начала до своего конца…
Когда Славский увидел работы Истомина, его озарила подлая идея. Созрел план – заменить подлинники копиями студента. Дед Строганов снял размеры рамок и сделал точно такие же, в них Славский вставил работы Истомина. Жулики выбрали время и заменили картины, которые Виталик вынес из подвала профессора – для этого Славский и устроил его в дом Вознесенского. Старые рамки дед с помощью Виталика сжег темной ночью у нас на глазах. Поверх украденных картин Славский намалевал свои треугольные сюжеты, а Рыжий Рудик подготовил их вывоз за границу.
Славский, которым уже интересовались наши правохранительные органы, на время спрятался, уложив картины в один из гробов мастера Строганова, где их и разыскал мой младший брат и двадцать раз перепрятывал с места на место, пока их не нашла тетя Зина – добрая ведьма.
И еще я думал о том, как неожиданно и странно переплетаются совершенно разные события. Ведь этот Вадим Петрович Корольков, с острова которого нас обстрелял охранник, был главным организатором похищения предметов искусства из нашей страны для продажи частным коллекционерам. Папа «вычислил» его в Германии, разузнал оперативным путем его планы и сорвал их.
Сначала Корольков руководил всей этой аферой из Германии, рассылал своих агентов и принимал их сообщения. А потом принял решение (к этому его профессионально подтолкнули папины сотрудники), как он сам говорил, совершить «инспекторскую проверку», в том числе посетить и наш пострадавший музей, выйти на прямой контакт с преступной группой Славского.
И кстати, его агент Рудик тоже попался со всей компанией. Правда, когда его задерживали, он попытался «качать права»:
– Который есть гражданин Германии – руки прочь!
На что омоновский боец добродушно ему ответил:
– Ты, немецкий фриц, сначала свои ручки давай, – и защелкнул наручники.
Вообще этот Корольков свое преступное дело здорово развернул. Папа нам сказал, что на том самом острове он устроил целый склад украденных исторических и художественных ценностей. Там были даже личные вещи наших великих людей. И я вдруг понял, что на том частном острове мы тогда побывали далеко не случайно…
От размышлений меня отвлек веселый смех родных, и я поспешил к ним. Смеялась даже Грета – блестящими зубами и сияющими глазами.
Оказалось, что Алешка, когда мама раздумывала, чем бы отблагодарить тетю Зину, ляпнул:
– Нужно устроить ее личную жизнь. Замуж отдать. За деда Строганова. Он богатый и хозяйственный. Тетя Зина будет ему пироги печь и учить виноград ножичком чистить.
Но это еще не все. Высказывая свои дикие, но симпатичные мысли, он тем временем аккуратно заворачивал в папину газету бывшую мамину разделочную доску.
У этой доски непростая судьба. Мама ее искромсала, Лешка заляпал краской, а потом сделал из нее кормушку для синичек. Сейчас он ее снял, потому что с нашим отъездом семечки сыпать будет некому, и зачем-то старательно упаковывал.
– И что это будет? – с интересом спросила мама.
– Это будет мой дар Галдарее абстрактной живописи. Автопортрет Славского.
Мама хмыкнула, папа захохотал. А ведь улетный дар: блямбы красок и блямбы птичек. Фу! В духе времени и стиля.
– Ты туда еще мышку заверни, – посоветовал я.
– Обойдутся. Вороне без нее скучно будет.
– А насчет подарка тете Зине, – сказал папа, – есть предложение. Один мой сотрудник решил обучаться игре на гитаре. Жена все это обучение долго терпела, а потом выбросила гитару в окно двенадцатого этажа. А футляр остался.
– Клево! – согласился Алешка.
