Избранное - Стрелкова Ирина Ивановна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Коля остановил ее тогда на улице, ухмылялся виновато и скверно:
- Вера Петровна! Сколько лет, сколько зим. Не ждали? Классический сюжет! Куда же ты уходишь? Вера! Погоди! Я к тебе! Насовсем! Примешь? - Он шел за ней, и она была вынуждена прекратить немедленно эту безобразную сцену.
Веру Петровну тогда уже выдвинули завучем, выбрали в райком. Могла ли она выставить себя перед всем городом в дурацком положении?
Марина удивлялась. В Лужках Николай Щетинкин не так знаменит, как в Москве, даже совсем не знаменит. Лужки признавали славу, подтвержденную званиями и премиями. Николая не осаждали приглашениями выступить и поделиться планами. С ружьем за плечами он шатался по окрестностям, приходил усталый как черт, спал крепко. Марина переводила скучного немца, вязала свитер. Тете Пане она деликатно втолковывала: среди художников Николай считается в десятке самых настоящих.
- В передовиках? - уточняла Пана.
- Как бы это вам объяснить? - затруднялась Марина. - Ну вот, например, у вас на фабрике… Есть такие, что выскакивают вперед, а есть другие, более достойные.
- Так ведь известно, кто лучше работает. Не только процент важен, но и качество, экономия, помощь товарищам. На доску Почета за здорово живешь не вывесят.
- Но разве не бывает, что красуется портрет на доске Почета, а все равно человека не очень-то уважают?
- И это бывает. У мастера выторговывают, чтобы работа повыгоднее. Такие есть.
- Ну вот! А Николай ничего не выторговывает, он за легким успехом не гонится, он очень долго вынашивает свои замыслы. Вам, может быть, кажется, что он без толку шляется, а он сейчас что-то очень важное обдумывает, он хочет написать картину, чтобы в ней заговорило время.
- Он с малых лет задумчивый! Ты только денег ему на руки не давай. На что мужику деньги? Сигареты сама покупай. У нас на всем краю ни один мужик кассой не распоряжается, у всех жены отбирают получку - и под замок.
Сменив ружье на спиннинг, Николай свел знакомство с пожилым рыбаком, крепким, красномордым дядей. Рыбак, видно, успел кое-что разузнать про художника Щетинкина, заводил беседы на культурные темы.
- Вы знакомы в Москве с писателем Димовым? - спросил разговорчивый рыбак.
Щетинкин сказал, что виделся как-то у одного общего приятеля. И пожалел, что сказал.
- Мы у себя в литобъединении обсуждали его трилогию! - оживился рыбак. - У нас зарегистрированное объединение при городской газете. Очень живо проходило обсуждение. Масштабная вещь. Помните, во второй части идет спор двух генералов?
Щетинкин очень заскучал:
- Простите, не помню.
- То есть как? Очень важное место. Ключ к пониманию замысла.
- Возможно.
- Я вижу, вы трилогию-то не читали, нет… Все, значит, не находится свободного времени?
Щетинкин заводился легко:
- Да брался я! Брался! Начал читать вашего Димова и не могу! Физически не могу. Глаз не принимает. Так и соскальзывает со страницы. Пусто все. Все неправда.
- Но вам-то, молодому человеку, откуда знать, где там правда, где неправда? По годам вы не могли быть на фронте, а беретесь судить. Я критику читал, Димова все хвалят, он с первых дней военный корреспондент и после над документами работал. А вы с бухты-барахты - все пусто.
- Был или не был на фронте, вы правы, это многое значит. Но правду от неправды можно отличить. Для этого документ не обязателен. Документ можно исказить, документ может ошибиться. А искусство настоящее не лжет. И литература. Не скроешь, знает писатель человека, душу народную или по верхам скользит… Впрочем, я вам своего мнения не навязываю.
- Напротив, напротив! - возразил рыбак.- Все, что вы говорили, очень интересно. Может, выступите у нас в литобъединении?
- Нет уж, ради бога!
- Очень сожалею, - вздохнул рыбак. - Я ведь, так сказать, поклонник вашего высокого изобразительного мастерства. К тому же запечатленный вами комиссар Портнягин доводится мне родным дядей. Я, конечно, в те революционные годы мало что понимал, воспоминаниями поделиться не могу. Но героизм дяди оказал на меня такое сильное воздействие, что я, едва достигнув призывного возраста, ушел в Красную Армию, воевал на Халхин-Голе. Всю жизнь отдал Вооруженным Силам, а теперь вышел в отставку и вернулся на родину. Силы еще есть, могу быть полезен нашему городу как председатель общественного совета содействия краеведческому музею… - Рыбак явно добрался до чего-то важного, ради которого, возможно, и сходился с Щетинкиным на почве взаимных просьб и одолжений по рыбалке. - Ваша историческая картина в данное время находится в вестибюле школы имени Портнягина, тогда как ее законное место в музее! Нам, патриотам родного города, необходимо ваше согласие на передачу картины.
- Но при чем здесь я? Обратитесь прямо в школу.
Рыбак конфузливо потер ладошкой лысину:
- Тут, видите ли, неловкость образовалась. Я могу быть с вами откровенным? В школе имени моего дяди работает директором весьма достойная дама. Я сразу же по приезде ею заинтересовался… В личном смысле. Чем, думаю, мы не пара? И возраст, и положение… Но впоследствии… Видите ли, у нее очень надменный характер, а я человек простой, хотя и дослужился до высокого звания. К тому же здесь я встретил другую женщину, более близкую мне по душевным и другим качествам…
- Вот это номер! - грубо перебил его Щетинкин. - Так это вы сватались к Пане?
Дома он сказал Пане:
- Не понимаю, чего вам, женщинам, надо. Такому мужику от ворот поворот. Кавалер, каких поискать! Я его, между прочим, в гости позвал, полковника твоего. Сегодня часам к семи. Ты что-нибудь приготовь.
Гость держался галантно. Марине он даже понравился, и она его галантность всячески поддерживала, подавала поводы выказать себя в лучшем виде перед Паной. Однако, когда Пана вышла по хозяйству, а Николай на терраску - покурить, полковник весьма бесцеремонно спросил Марину:
- Сколько вам, извиняюсь, лет?
Марина свысока оглядела отставного кавалера. Ее годы все при ней. Николаю до них и дела нет. Сколько бы ему на это ни намекали разные недоброжелатели. Но враньем Марина себя не унизила - возраст свой швырнула Паниному ухажеру прямо в лицо.
К удивлению Марины, полковник привскочил, поцеловал ей руку.
- И все же решились связать свою судьбу с представителем богемы! Преклоняюсь перед вами и восхищаюсь!
Полковник давно разведал возраст Паны, а теперь он узнал, что современная, но - на его вкус - тощеватая московская дама и приятная ему пухленькая Пана - ровесницы. Этот факт вселял надежды.
- А не сходить ли нам в школу, где я учился? - сказал Щетинкин Марине. - Там, оказывается, еще цела одна моя старая работа, ученическая мазня.
Марина надела только что довязанный свитер, и они пошли.
В вестибюле их остановили дежурные с красными повязками:
- Веры Петровны в школе нет.
Вызвали завуча.
- Вера Петровна только что звонила из гороно. Она скоро придет.
- Я хочу посмотреть свою старую работу. - Щетинкин нервничал, обходил взглядом картину. - Здесь темновато. Нельзя ли мою картину снять, вытащить на свет? Мне нужен дневной свет и чтобы можно было немного отойти от нее. Понимаете?
Позвали завхоза.
- Без Веры Петровны? Что вы! Нельзя! - испугался завхоз.
Школьный люд сбежался поглазеть на художника из Москвы.
Старшеклассники кое-что читали и слышали про взлеты и провалы Щетинкина, который после архаического полотна, созданного по заказу, прошел большой путь. Им понравилась его запущенная борода, изношенная замшевая куртка. Марина тоже произвела впечатление - современная фигура, свитер в форме кольчуги.
- Мы перетащим вашу картину в спортивный зал! - Длинноволосые дети самовольно сняли «Комиссара» с плохо освещенной стены вестибюля и двинулись узким коридором.
- В спортивный зал! Дело! - приговаривал, идучи за ними, Щетинкин. - Именно там я ее и писал!
Напротив зала, в кладовке с оконцем у потолка, валялись пыльные маты. Когда-то здесь жила Вера Петровна. Справа стояла железная кровать под белым покрывалом. Слева - книжный шкаф. На столике фотография одноклассника, убитого на войне. Все он помнит. Ее мучила фотография. А за окнами яростное лето, дикий свист, голуби в вышине. Во всей школе ни души - только она и он. Как она боялась, что кто-нибудь узнает об их близости: «Я же старше тебя на целых девять лет!»
