Томка и рассвет мертвецов - Грачев Роман (читать книги бесплатно txt) 📗
В общем, как-то проскочила тяжелое время. Не без потерь, но выжила, сохранив работоспособность и здоровье. Парнишка вырос красивым и умным.
А в начале нулевых его переехал грузовик. Случилось это возле самой школы. Стоял Степан на обочине, на проезжую часть не ступал, ждал прохождения автомобильного потока. Там его старенький вонючий ЗИЛ с неисправным рулевым управлением и зацепил.
Хоронили всей школой. Да что там школой – всеми ближайшими к ней кварталами. Нина Ивановна перенесла сердечный приступ, два месяца провела в больнице. Еще полгода ушло на психологическую реабилитацию. Впрочем, едва ли реабилитация закончилась и сейчас: кому довелось пережить смерть собственных детей, уже никогда не станет прежним.
Спустя два года после гибели Степана, в 2004-м, скончалась от инсульта родная сестра Захарьевой. Дарья Ивановна тоже в одиночку растила сына, но тот был уже относительно взрослый. Пашке как раз исполнилось пятнадцать. Фактически он остался единственным близким родственником. Нина Ивановна взяла его жить к себе…
… На этом месте я матушку прервал. Мне стало нехорошо.
Я вышел на балкон. Закурил. Съеденные две тарелки отбивных уже рассосались. Вернулась апатия, усиленная каким-то новым ощущением.
Мать встала рядом, положила руку на плечо.
– Ты все никак не бросишь курить, дорогой.
– Бросишь с вами, – с горечью отмахнулся я. – Тут на героин сядешь.
– Тебя задела эта история?
Я хмыкнул. Матушка прекрасно знала, что задела. Да, я бывший мент, а менты, как врачи, лишены сентиментальности: десятки изломанных жизней и судеб проходят через их руки, и если над каждой горевать, сам в психушке окажешься. Но я не просто бывший мент. Я филолог по первому образованию, и на руках у меня маленькая дочка, которая полностью зависит от меня. Поневоле станешь чувствительным.
Я шумно выдохнул, затушил сигарету в жестяной банке из-под шпротов.
– Бывает же такое.
– И не говори. Но ты до конца не дослушал.
– Но я уже все понял. Нина Ивановна потеряла и племянника, так?
Матушка кивнула.
– В конце прошлого года Павел ехал по трассе и влетел в дерево. Машина сгорела дотла. Тело обуглилось.
Ему было двадцать три года всего.
Я живо представил себе эту картину. Напрягать воображение не пришлось, потому что я подобное видел в реальности. Пару раз на нашем участке взрывали бандюганов прямо в автомобилях. Полыхающая тачка с телом внутри – зрелище не для поклонников дневных ток-шоу.
– Как его опознали?
– Точно не знаю, кажется, по каким-то личным вещам или просто пробили машину. Тебе лучше поговорить с самой Ниной Ивановной. Хотя должна предупредить, что она сейчас… как бы поточнее выразиться…
– Не совсем в себе?
– Нет, она вполне адекватна, но смерть всех близких мужчин, конечно, основательно ее подкосила.
Я машинально пошлепал по карманам брюк в поисках сигареты, но вспомнил, что оставил пачку в прихожей. Я не знал что ответить. Матушка говорила так, словно я уже дал согласие погрузиться в историю с головой. Этим она меня всегда и обезоруживала: она могла точно предсказать мой следующий ход. Физичка, одним словом.
– Чего вы ждете от меня?
– Ты ее просто послушай. Мы можем завтра приехать к ней в гости, и ты все увидишь сам.
– Что я должен увидеть?
Матушка вздохнула.
– Это трудно описать. Это нужно увидеть своими глазами и послушать рассказ из ее уст.
– Интригуешь?
– Не без этого. Просто я хочу ей помочь. Ты же знаешь, сынок, я никогда не тревожила тебя без крайней необходимости, но тут… даже я, физик и скептик, была, мягко говоря, в шоке.
Я хмыкнул. Если что-то так раззадорило мою прагматичную матушку, стало быть, дело заслуживает внимания.
Стоя на балконе, глядя вниз на пешеходов и проезжающие по переулку автомобили, я снова вспомнил Шерлока Холмса, скучавшего без интересного занятия. Вот к сыщику без предварительной записи вошел посетитель, и скуке конец.
Я вернулся в комнату. Дочь оставила картофельное пюре на тарелке, уничтожив все мясо, и теперь валялась на диване, глядя в телевизор.
– Чаю? – предложила ей мама.
– С лимоном, но без лимона, пожалуйста.
Изгой
Он не может отделаться от одной очень прилипчивой мысли: «Ястреб – мерзавец!». С той самой минуты, как хмель под натиском холода и физической нагрузки стал отступать (впрочем, до полного вытрезвления еще часов десять глубокого сна), к нему вернулась способность испытывать душевную боль. Вот, кстати, чем хорош алкоголь, которому он страстно отдавался последние полгода: он притупляет сенсоры, лишает тебя необходимости снова и снова бежать по привычному кругу и позволяет быть беспечным. Но едва возвращается ясность мысли, ты снова падаешь в пропасть отчаяния.
Ястреб – подонок!
Ястреб – тварь!
Ястреб… самодовольная сволочь, для которой чужие чувства и эмоции – пустой звук! Примитивный и прямой, как палка, спрятавший духовную и личностную ущербность за внешним обаянием. Ох, как он нравится женщинам, как он умеет их обольстить и окрутить, опутать кружевами слов! Говорит-то он красиво, и слушать его всегда интересно, и еще эти его ухмылочки, подпрыгивающая левая бровь и озорные глаза… но когда заканчиваются слова, улетучивается и обаяние. И горе той простушке, что угодила в капкан!
Он останавливается, поймав себя на мысли, что до сих пор, уже в течение доброго получаса, не поднимал головы. Шел на автопилоте и лишь изредка, переходя проезжую часть, краем глаза посматривал на светофоры. Перед ним только асфальт, рытвины, колдобины, первый тонкий лед. Он знает дорогу наизусть, он уже в достаточной кондиции, чтобы без сомнений и с довольно приличной скоростью топать домой.
Но нужно сделать небольшой перерыв.
Он выпрямляется, оглядывается вокруг. Проспект Ленина, центральная улица города. Пустынная, но яркая в свете ночных огней. Если пройти километр в сторону северо-запада, можно будет свернуть на пешеходную улицу, местный Арбат. Там полно ночных заведений, и в любое время года и суток можно встретить таких же беспечных, как и он сам, людей. Пожалуй, он так и сделает – свернет на Арбат, а там по Набережной, мимо дворца спорта, на Свердловский проспект, ну а дальше и до дома рукой подать. Он уже преодолел добрый десяток километров, самую тяжелую часть пути, дальше будет проще. Он чувствует себя гораздо лучше, хотя все еще пьян, безусловно.
В смятой пачке еще оставалось три сигареты. Нужно оставить до конца пути, а возле дома он заглянет в ночной ларек. Он мог бы купить сигареты и здесь, в центре, но уверенности в том, что речевой аппарат готов к переговорам с продавщицей, пока не прибавилось. Вот будет смеху, если он засунет голову в окошко и сможет выдавить только «мы-бы-вы».
Он присаживается на скамейку остановочного комплекса, закуривает. Голова уже не шумит от сигареты. Лавочка деревянная, но очень холодная. Да и черт с ней. Вот бы сейчас еще автобус подкатил! Медлительный троллейбус тоже сгодится, нам не до жиру. Но никакого транспорта нет, уже третий час ночи, только редкие автомобили проносятся мимо. Напротив остановки, на другой стороне улицы, мигает призывными огнями дорогой обувной магазин, справа от него мерцает неисправная вывеска закусочной, где готовят отличные бутерброды – большие, сытные, с огурчиками, помидорами, толстыми кусками бекона. Интересно, она круглосуточная? Кажется, нет.
Ястреб, Ястреб, Ястреб… Гнида.
Стоит ему вспомнить это имя, и в душу врывается холод почище окружающего. Он уже представляет, как ему паршиво будет завтра утром (или после обеда, учитывая предполагаемое время отбоя), когда он протрезвеет. Со стопроцентной точностью можно предсказать, что он, проснувшись, тут же побежит в ближайший пивной магазин, чтобы притупить боль и отчаяние. Затем снова сон. Замкнутый круг. Цепь с прочными стальными кольцами, которую ему никак не удается разорвать.
