Завещание поручика Зайончковского - Чудакова Мариэтта Омаровна (мир бесплатных книг TXT) 📗
У мамы было несколько… не знаю, как это назвать. Афоризмов? Изречений? Скорее просто поговорок – и народных, и ее собственных. Они направляли ее жизнь. «Кто малым недоволен – тот большому не рад», «Лучше один раз обмануться, чем сто раз не доверять», «Если тебе плохо – помоги кому-нибудь». Я и решил с этого года следовать, по крайней мере, этим последним ее словам. Вместе с несколькими моими сотоварищами мы переводим деньги на счета матерей, у которых дети больны лейкемией. Там нужны очень большие деньги. Мы переводим их анонимно.
– Но почему? – воскликнула, не сдержавшись, Женя. – Ведь каждой матери, мне кажется, как-то… ну, приятно, тепло, что ли, знать конкретное имя человека, который помог ее ребенку! Я ничего плохого здесь не вижу, если бы вы имя свое указывали…
– Видите ли, – медленно, подыскивая слова, заговорил Заводилов, – у нас с вами не совсем обычная страна… Наши люди изломаны долгими десятилетиями лжи, государственной жестокости… Даже те, кто этого не застали, все равно изломаны – наследственно. Они привыкли считать, что собственность – зло, богатые не способны на добрые поступки. Весь мир знает, что все гораздо сложней, а у нас верят, что все – просто. Поэтому у нас простят богатому деньги, выброшенные на дорогих шлюх на дорогом курорте… Игорь остановился.
– Ох, простите, я, как говорила моя мама, зарапортовался… Ну, простят огромные деньги, выброшенные богатым на самоублажение. Но не простят деньги, отданные им больному ребенку…
– Но почему?! – опять воскликнула Женя.
– Мне трудно вам объяснить… Вам пока еще, извините, этого, возможно, и не понять. Скажем так – этот поступок нарушает некую сложившуюся в голове нашего рядового человека схему. По его схеме – богатый не должен совершать добрые поступки. Богатство – зло. Тратить огромные деньги попусту – это нормально для богача-злодея. А вот когда он их отдает больному ребенку – что-то тут не то. «Это он лицемерит, нас перехитрить хочет, добреньким прикидывается… Но нет, шалишь, нас не проведешь, не на таких напал!.. Мы тебе скажем все, что о тебе думаем!..» Вот так примерно многие рассуждают… – заключил Заводилов.
Перед ним появилась чашечка дымящегося кофе.
Женя сидела, понуро опустив голову. То, что говорил ее взрослый собеседник, оказалось выше – или ниже – ее понимания. И вдруг она подумала: вот если она действительно получит какие-то деньги ее дальнего и давнего родственника – что же, и про нее будут думать так же гадко?!
– Вообще многое у нас смещено, – говорил Заводилов, мучительно подбирая слова, чтобы выразить нечто не очень давно, но глубоко им продуманное. – Иногда мы задаем себе или другим вопрос: «А этот человек – добрый?» И далеко не сразу найдешь ответ. Потому что некоторые «добрым» назовут человека, который всего лишь – не злой. Или такого, у которого доброе лицо, добрый голос, интонация, но не так-то легко вспомнить хоть один его добрый поступок. А ведь безо всяких размышлений можно назвать «добрым» лишь того, кто занят действенным добром. То есть – деятельно доброго.
Моя дочь Анжелика была таким человеком. Мне кажется – вы тоже такой человек. В России всем, особенно детям, так не хватает действенной доброты. Мне хотелось бы помогать вам с Олегом, всем вашим товарищам в ваших делах. Я узнал, что главная ваша цель – дети-сироты. Этим занималась вместе со мной в последний год своей короткой жизни моя дочь… Я хотел бы помогать вам – если вы не против.
– Конечно! – воскликнула Женя. – Я просто уверена, что с вашим опытом – мы вместе сумеем делать что-то очень-очень важное, нужное. Через несколько дней мы с Олегом встречаемся в Москве – будем вырабатывать план действий. Как будет здорово, если вы тоже встретитесь с нами!..
Заводилов вручил ей свою визитную карточку, записал ее телефоны – городской московский и мобильный. Они встали из-за столика. Женя протянула ему свою руку, и Игорь Петрович бережно пожал ее.
Только тут Женя вспомнила – что же думает сейчас о ней Тося, много часов запертая в машине – правда, с приспущенным стеклом?! Но тут же сообразила, что, пока они беседовали с Игорем Петровичем, Саня наверняка выпустил бедное животное погулять. И она успокоилась.
Эпилог
Вот и остались в прошлом Женины ужасы, а также ее тяжелые, опасные, но все-таки хорошо закончившиеся дела.
Она снова мчится на «Волге» – у левого окна, босыми ногами на Тосиной теплой шерстяной спине. Но теперь уже в сторону Москвы, к дому.
За рулем – Леша-Калуга, а Саня, откинув спинку кресла до отказа, предается, как он объявил, заслуженному отдыху. Он вообще напомнил всем присутствующим, что транспортировал в Горно-Алтайск двух опасных преступников, которые на протяжении ста с лишним километров находились хоть и под конвоем, и в наручниках, но все же, извините, непосредственно за его, Саниным, затылком, а он у него, между прочим, не казенный и без запаски. И за это со всех присутствующих причитается. Но в первую очередь – с Калуги. И лично он, Саня, после такого стресса еще не восстановился и пока не чувствует в себе непреодолимой тяги к управлению машиной.
Леша в спор по этому поводу не вступал. Потому он уже пятый час ведет «Волгу» и будить Саню пока намерения не имеет.
Теперь в машине еще и Том, у правого окошка. Подсунув ноги под Тосин мягкий живот, он не отрывает глаз от все повышающихся и повышающихся холмов. Проехали Челябинск; близится Урал. Том уже знает, что скоро увидит столб с надписями: на одной стороне – «Азия», а на другой – «Европа». Так они переедут с континента на континент. И это все будет одна страна – раскинувшаяся на двух континентах сразу Россия.
«Хорошо было бы, – думает Том, – заехать к Ване Грязнову в Златоуст». Но понимает, что просить об этом Лешу и Саню – это уже слишком.
И Женя вдруг вспоминает, что надо же наконец позвонить любимой подруге! Последнюю эсэмэску она отправила ей сто лет назад! И Женя набирает Зиночкин номер.
– Зиночка! Я уже еду домой, в Москву!
И слышит, как та тут же начинает рыдать.
– Зина, Зиночка! Ну что ты плачешь? Все же хорошо, нам все удалось! Олега освободили! Его оправдали, он поехал со своей мамой в Тюкалинск!
А Зиночка никак не может заговорить – прямо задыхается от слез. И наконец Женя слышит:
– Ты… жива…
– Конечно, жива!
– А Синицына сказала, что тебя точно убили… А родителей твоих дома нет, спросить не у кого… Я уже третий день плачу…
И Женя утешает Зиночку. Но знает, что та все равно будет плакать еще не меньше суток – вспоминать, как ей было плохо, когда она думала, что Женьку убили.
Потом Женя вспоминает, что скоро увидит Диму, – и тяжело вздыхает. Вот кто ждет ее, это уж точно! Но ее сердце расколото надвое. И неизвестно, как пойдет ее жизнь дальше…
Женя едет и едет, смотрит в окно, ничего не вспоминает специально, но в голову лезет все подряд, что увидела она и услышала за длинную-длинную дорогу. …Еще до Тоси, где-то перед Уралом, глубокой ночью, забуксовала «Волга», застряв в глубоком песке, Саня и Леша возились у колес, тихо ругаясь, а Женя сладко спала. Но вдруг проснулась. И увидела, как прямо из темного ночного леса вышел солдатик – с детским лицом, в больших сапогах… И Саня спросил у него:
– Служивый, нет ли лопатки?
– Есть.
И он достал из рюкзачка саперную лопатку.
Сквозь дрему Женя услышала, как взревел мотор. Колеса закрутились, машина вырвалась из песка.
– Братишка, а куда ты идешь? – спросил Леша, отдавая лопатку (он всех молодых мужчин называет братишками).
– В отпуск на пять дней.
– К маме? – спросил Саня.
– К маме.
– А сколько вас у нее?
– Я один.
– Знает она, что ты к ней идешь-то?
– Нет.
– А что пехом-то?
– Да никто не останавливается.
– Сколько ж ты прошел?
– 45 кэмэ. Теперь четыре только дня отпуска осталось.
