Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Когда он ушёл, Роман спросил:
— Объясни всё-таки мне, почему ты мечтал, извини, о такой нелепости, как возвращение в детство? Я ведь так и не понял!
— Нелепости? — с укором переспросил Илларион Венедиктович. — А разве не бывало в истории случаев, когда что-то новое казалось сначала нелепостью, а потом оказывалось приобретением человечества?
— И ты сейчас надеешься на это?
— Теоретически — да, практически — всё может быть. Заберут меня под медицинское наблюдение, и там я проведу остаток дней своих. Вроде мыши или морской свинки. Я больше за Ивана беспокоюсь. От радости или возмущения он может…
Раздался дверной звонок.
— Желаю успеха, Рома. Действуй. А я в ванную.
Роман открыл дверь, и в прихожую стремительно ворвался Иван Варфоломеевич, а за ним вошли мужчина и женщина в белых халатах.
И тут же Роман совершил оплошность, сказав, правда, голосом отца:
— Рад приветствовать вас, дорогой Иван Варфоломеевич! Давненько мы с вами не виделись!
— Ах, ты ещё и шутишь! Да ещё и глупо шутишь! — Иван Варфоломеевич, можно сказать, рассвирепел, хотя подобное никак ему не было свойственно. — Марш на диван! Надо немедленно осмотреть тебя, шутник-самоучка! Сорвал мне опыты! Поставил моих сотрудников в глупейшее положение! И помереть ведь мог!
Роман был неплохим актёром, мог до неузнаваемости изменить своё лицо, голос, походку, но выдать своё молодое тело за старческое… Увы! Когда он разделся до пояса, Иван Варфоломеевич восторженно прошептал:
— Как помолодел… — Он отошёл к окну и радостно подумал: «Значит, эликсир обладает незаурядными силами воздействия на человеческий организм, а не только на мышей и морских свинок!»
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил он.
— Снимать кардиограмму нет особой необходимости, — ответил врач, — хотя мы и сделаем это. Совершенно здоровый человек. Организм примерно тридцатилетнего спортсмена.
И опять Роман допустил оплошность, уточнив:
— Тридцатичетырехлетнего.
— У тебя именно такое ощущение? — возбуждённо спросил Иван Варфоломеевич.
Заработал аппарат, поползла лента бумаги.
Иван Варфоломеевич был в полной, но счастливой растерянности: границы возможностей его эликсира раздвинулись! Значит, можно, отбросив все эти глупые идеи возвращения в детство, просто задерживать старение организма! Спасибо тебе, Илларионушка!
А подлинный Илларион Венедиктович, уныло сидя на краю ванны, ловил себя на желании бегать, прыгать, драться, обзываться… В нём жило как бы два человека — мальчик и старик, причем они непрерывно спорили друг с другом, но пока всегда побеждал старик: его доводы были разумны и убедительны. Но мальчик сдавался не до конца, старика он слушался, но желания свои погасить не мог. И у мальчика родилось убеждение, что ему никогда не уговорить старика. Вот сейчас он, мальчик, пытался доказать ему, что глупо во всём подчиняться взрослым, а сидеть в ванной совсем уж глупо. Однако старик был непреклонен…
В кабинете Иллариона Венедиктовича медики вынесли решение по поводу здоровья Романа:
— Штангистом может быть.
— Спасибо, спасибо, вы свободны, — весело сказал Иван Варфоломеевич. — В случае чего я позвоню. Но, видимо, сегодня же направим его к вам.
Врач недоуменно пожал плечами и ушёл с медсестрой.
«Илларион Венедиктович» оделся, сказал:
— Гордей Васильевич оч-чень просил его подождать.
— Милый ты мой Иллариоша! — ласково воскликнул Иван Варфоломеевич. — Если бы ты только знал…
— Прошу оставить восторги до прихода Гордея Васильевича. Тебя ждёт жестокое разочарование. И виноват в этом буду не я.
— Да не боюсь я этого старого ворчуна! А где Роман?
— Ушёл за покупками. Знаешь, я им недоволен. Несерьёзный человек. Ведет себя дурак дураком!
— Да перестань! — отмахнулся Иван Варфоломеевич. — Честно, не знаю, какой он актёр, но человек он замечательный. Вот только не женится, это он зря. Я с удовольствием повидаюсь с ним… А в мозгах у тебя ничего такого… не происходит?
— Чего — такого? Всё нормально.
— Видишь ли, мы пока не занимались влиянием грандиозуса наоборотуса на мозг. Вдруг при таком здоровом теле окажешься с мозгом ребёнка?!
— Я-то нет! — уверенно заявил Роман и голосом отца добавил: — У меня и мозги пока здоровые.
— Пока-то пока… И голос у тебя какой-то… неустойчивый. Пожалуй, сегодня же передадим тебя под наблюдение. Рисковать нельзя.
А мальчик Лапа в это время страшно захотел есть, и сколько существовавший в нём старик ни уговаривал его потерпеть, Лапа не выдержал. Он тихонечко вышел из ванной, проник на кухню, открыл холодильник, обернулся на шум шагов и увидел в дверях Ивана Варфоломеевича.
— Приветствую тебя, Иван, — сказал Лапа, — ты не голоден? Может, поешь со мной?
Глава под номером ДЕСЯТЬ и под названием
«На помощь приходит робот Дорогуша,
или
Полнейшее крушение коварной девочки Верочки»
Поехать в совхоз возить навоз, да ещё без своих прекрасных волос, означало для Робика моральную гибель, то есть физически он, конечно, оставался жив-живёхонек, но это был уже не Робик, даже не Робка-Пробка, тем более не Робертина, а Дыня! И вместо привычной наглости, заполнявшей раньше всё его существо, теперь он ощущал в себе совершенно неизвестную ему покорность.
А раз ему грозила моральная гибель, то он впервые в жизни нуждался в моральной же поддержке и позвонил бывшей воспитанной девочке Веронике, которая оказалась коварной девочкой Верочкой.
Стара как мир истина, утверждающая, что несправедливость особенно тяжело переживают люди несправедливые. Это и предстояло в полной мере испытать Робику.
Из трубки раздался воспитанный голосок:
— Вас слушают.
— Приветик, Вероника… — сиплым от волнения голосом выговорил Робик.
— А, это ты, Дыня! — Воспитанный голосок сменился на язвительный. — Чего тебе от меня надо? Я совершенно не расположена продолжать с тобой хотя бы поверхностное знакомство. Мне и здороваться-то с тобой при посторонних стыдно.
Сжав зубы, Робик пытался вернуть себе. хотя бы частичку прежней наглости, но вместо этого плаксиво спросил:
— Почему?
— Ты ещё спрашиваешь, Дыня?! Посмотри на себя в зеркало! — коварная девочка Верочка расхохоталась. — Ты же уродливо выглядишь! Ты больше не пользуешься не только авторитетом, но даже малейшим уважением! Банда от тебя отказалась! Так что забудь мой образ!
— Да вырастут же они когда-нибудь!
— Тогда и поговорим, вернее, посмотрим. Это во-первых. А во-вторых, нет никакой уверенности, что тебя не обезобразят снова. Власть твоя над дедом кончилась. Кому ты нужен теперь без валюты! И как вообще ты намерен жить?
— Меня посылают в подшефный совхоз возить навоз! — возопил Робик.
Коварная девочка Верочка хохотала громко, долго и грубо. Она даже устала от этого ужасного для Робика хохотания, с трудом проговорила:
— Логично. Я всегда предполагала, что именно этим ты и закончишь свою бандитскую карьеру. Ты для меня абсолютно бесперспективен и неинтересен. Чао, Дыня! Не вздумай мне звонить!
И в трубке раздались издевательски звучащие гудочки отбоя, явно намекающие на моральную гибель Робика, Робки-Пробки, Робертины, Дыни…
Вам, уважаемые читатели, даже в общих чертах и не представить, состояние бывшего красавца и бывшего наглеца. Хорошо ещё, что он был достаточно глуповат, точнее, просто был глупым, и не мог в должной мере сообразить, что же с ним произошло. Он ощущал, конечно, что-то очень и очень неприятное, но не понимал, что ему грозит. Робик примерно знал, что такое совхоз, догадывался, что такое навоз, но совершенно не представлял, как ему можно появиться где-нибудь без великолепных волос. Он то с отвращением, то с нежностью ощупывал свой дынеобразный, наголо остриженный череп, пытаясь понять, что же сотворила с ним, Робкой, коварная девочка Верочка. Как бывший наглец, не по своей воле лишившийся этой наглости, став покорным, он превратился ещё и в труса. Сидел он, сидел, глядел на свою дынеобразную голову, глядел и чувствовал, что не способен не только на какой-нибудь наглый проступок, а даже — на поступок.
