Письмо дяде Холмсу - Гусев Валерий Борисович (серии книг читать бесплатно TXT) 📗

– А как же! – обрадовался Алешка. – Два раза.

– А чего ждешь? Садись! Энта ручка для сцепления, а энта для винта включения. Шибко круто не сворачивай – перекинешься. Пошел!

Алешка газанул, винт превратился в сплошной круг, ударил тугим напором. Помчался, бразды взрывая. В чистое поле. Дед Василий посмотрел вслед:

– Хорошо малой сидит. Как царевич на волке. Да и машинка годная получилась. Мне один дачник все говорит: «Давай меняться. Я тебе свой «Буран» отдам, новенький». «Не, – говорю, – я свово Буяна не сменяю на «Бурана».

В заснеженном поле мелькала звездочкой фара, чуть слышался ровный треск мотора.

– Ишь, гоняет, – одобрительно приговаривал дед, – ишь, гоняет.

Звездочка фары уставилась на нас и стала стремительно расти. У самой калитки Лешка лихо осадил «волка», спрыгнул с него. Глаза его сияли.

– Давай, Дим! Клево! Почти как на лошади.

Я, конечно, не отказался.

Машинка оказалась очень простой в управлении, послушной и ходкой. Она плавно неслась, казалось, не по снегу, а прямо над ним, будто летела, его не касаясь, гнала перед собой сверкающий снежный круг. В котором искорками метались редкие снежинки.

Я мчался чистым полем, и мне не хотелось останавливаться. До чего же хороша машина!

Вот тебе и Непруха! Золотые руки у деда Васи. И светлая голова. Когда он с техникой работает, никаких неудач у него не бывает. Техника его любит. И слушается. Как умная и преданная собака. Любой мотор у него заводится, каждое колесо крутится – «всего делов-то»...

Прямо передо мной, в полосе света, мелькнул ошалевший заяц и умчался куда-то в темь.

Я с сожалением повернул назад. И все время думал об этом дедушке. И додумался, что самая главная его непруха – это его вредная Клавдия.

Я остановил Буяна возле калитки. Дед Вася прихватил свою сумку, и мы пошли в дом.

На крыльце он вежливо обмел веником валенки, потоптался, стряхивая с них остатки снега.

– Чай будете? – вежливо, с уважением спросил Алешка. И зачем-то добавил: – Сэр.

– Сыр? – переспросил дед. – Не, я сала вам принес. И картошки.

Картошка была уже сварена, а сало нарезано розовыми ломтиками. Прямо пир получился. Правда, дед Василий засиживаться не стал, выпил чашку чая и заспешил домой:

– Клавдия заругается. Она у меня строгая.

Вредная, а не строгая, прочел я в Алешкиных глазах.

– Я к вам скоро зайду, – натягивая телогрейку, пообещал дед. – Пчелок погляжу, да и вам, чем надо, подсоблю. По хозяйству.

Мы вышли проводить его на крыльцо. Дед оседлал Буяна, нахлобучил шлем:

– Прощевайте, мальцы! – и только снежная пыль столбом.

Проводив деда, мы снова поставили на печь чайник и поднялись в кабинет Митька. Здесь был идеальный порядок. Прямо как в музее писателя-классика. Даже домашние туфли Митька высовывались из-под тахты ровно и аккуратно. А на его рабочем столе не было ничего лишнего. Только лежала стопка бумаги и какая-то начатая рукопись. А из глиняной пивной кружки ровно торчали карандаши и ручки.

Да, классический кабинет. И классиков здесь полно. Они смотрели на нас в виде портретов, висевших на стене. Смотрели с осуждением. Но нас это не смутило. Особенно Алешку. Он подошел к сейфу, потрогал его:

– Холодный, Дим. – Я кивнул: не печка же. – Начнем. Как папа про обыски рассказывал? От двери по часовой стрелке?

И мы начали поиск ключей. Сначала от двери по часовой стрелке. Потом от окна – против часовой. Потом вдоль, потом поперек, потом по диагоналям. А писатели со стен смотрели на нас вредными глазами. И тапочки из-под тахты ехидно подглядывали.

– Во запрятал! – рассердился Алешка.

– А может, он их с собой взял? – предположил я.

– Ну да! Митёк – он, хоть и писатель, но умный. Потеряются еще в дороге. Или украдет кто-нибудь. Он их здесь спрятал.

Откуда такая уверенность? И Лешка признался:

– А я их разговор с папой подслушал. Папа говорит: «Ты ключи понадежней спрячь. Ага, правильно. В самом неожиданном месте». Давай, Дим, ищи неожиданное место. – В туалете, что ли? – А я пойду подкреплюсь.

Прямо Винни Пух какой-то!

Пока мы бороздили во всех направлениях кабинет Митька, чайник вскипел и вовсю звенел подпрыгивавшей крышкой. Мы сели за стол. Леха вооружился деревянной ложкой, заглянул в свою миску. Укорил меня:

– Ну, Дим, я же не пчелка. Добавил бы.

Я добавил...

Через полчаса Алешка, отдуваясь, откинулся на спинку стула, облизнулся и признался:

– Устал. Давно я так не уставал, Дим.

– Ты бы зубы помыл, – посоветовал я. – И уши, по-моему, тоже все медом заляпал.

Алешка погремел рукомойником, споласкивая вымазанную медом мордашку, и вдруг прислушался:

– Дим, а это что? Воет. Как стадо волков.

И правда, снаружи донесся какой-то странный, непривычный для нас шум. Ровный такой, напористый. Будто приближался откуда-то тяжелый железнодорожный состав. Или «КамАЗ», груженный бетонными блоками.

Мы подбежали к окну.

На улице было уже совсем темно. Только высоко в черном небе сиял ясный до прозрачности месяц да в деревушке под горой мелькали слабые огоньки.

А шум приближался, нарастал. И вдруг все вокруг оказалось в снежном вихре – вздрогнул под его напором старый дом, задребезжали стекла, словно сердитый леший охапками бросал в окна крупный ледяной снег. Прямо как у Пушкина: сделалась метель.

Мгновенно исчез месяц. Исчезли огоньки в домах – как будто их разом погасили по приказу Чубайса.

– Не слабо, – сказал Алешка. – Наши не заблудятся?

– Не заблудятся. Они давно уже в Москве. Чай на кухне пьют. А Митёк им свой роман читает.

– А давай еще дров подбросим, – сказал Алешка. – И тоже чаю попьем. – Он подумал секунду: – Только без меда, ладно? Мы ведь не пчелы, да?

Мы пили чай, а за окном металась пурга. Она даже в печной трубе завывала и свистела.

Алешка часто подходил к окну, прижимался лбом к стеклу, заслонялся ладошками и вглядывался в белесую темь. Но ничего он не видел. Там был только сплошной бушующий снег, который вскоре залепил все окна. Будто весь дом оказался заваленным огромным сугробом. Даже как-то не по себе стало. Это – мне. А Лешка был в восторге.

– Мы, Дим, как в снежной пещере! Нас, Дим, занесло по шейку! Мы потерялись во мгле. Папа объявит нас в розыск. Нас будут искать бульдозеры и вертолеты. И МЧС на верблюдах. – При чем здесь верблюды? – А мы будем себе сидеть здесь и уничтожать Митьковы запасы продовольствия.

– В виде меда?

Алешка открыл рот, но не успел ответить – в шум пурги и метелицы вмешался вдруг тонкий комариный звон. В виде мелодии. Мы не сразу сообразили – что это, но, оглядевшись, просекли: на книжной полке ожил мобильник. Его, наверное, забыл или специально оставил Митёк.

Звонила мама.

– Как вы? – спросила она. – Не голодаете?

– Здорово, – ответил я. – У нас тут пурга и метель. Нас занесло снегом до самой крыши. А у вас?

– А у нас метели нет. Мужики напились чаю и поют на кухне грустные песни.

Знаем, какого чая они напились.

– Смотри, чтобы Лешка не забывал умываться и босиком по снегу не бегал.

– Ладно, – сказал я. – Передам.

И я сказал Алешке, чтобы он не забывал бегать босиком по снегу.

– Ладно, – пообещал он. – Завтра утром.

И мы завалились спать. И долго лежали в темноте, прислушиваясь, как на воле бушует зима.

А порой мне казалось, что кто-то осторожно ходит на втором этаже, поскрипывает половицами и что-то ищет в темноте и в шуме вьюги...

Побегать босиком по снегу Алешке удалось не сразу. Потому что... Потому что снег был снаружи, а мы были внутри. И не могли выйти на улицу, где давно улеглась метелица, стих буйный ветер и сияло в чистом небе красное солнце.

Дверь на крыльцо не открывалась.

– Снегом завалило, – сказал Алешка. – А я писать хочу.

– Понял теперь, почему на севере двери внутрь открываются? – назидательно спросил я.