Дети горчичного рая - Кальма Н. (первая книга .txt) 📗
Салли слабо улыбалась. Ей тоже хотелось хотя бы проблеска надежды.
Джон Майнард еле удерживался, чтобы не вскочить и не броситься к Кэт. Он так гордился ею и так боялся за нее! Что теперь с ней будет? Как поступит с ней отец? Наверно, Фэйни и Рой свирепо расправятся с девочкой! От волнения Джон не замечал, что ёрзает по скамейке. Он видел, как директор крепко взял дочь за руку и повлек ее вон из зала, а за ними семенила испуганная миссис Мак-Магон. Мысленно Джон давал себе слово жестоко отомстить обоим мальчишкам, если они посмеют хоть пальцем тронуть Кэт!
42. Приговор
Защитник тревожно озирался, несколько раз выбегал в комнату, где дожидались вызова свидетели, выглядывал даже на улицу.
Дело в том, что исчезла и не явилась в суд одна из главных свидетельниц защиты — вдова убитого Цезаря, Темпи Бронкс. Ее показание должно было снять обвинение с Ричардсона и вместе с тем доказать, что стрельбу в «Колорадо» начали полисмены. Но Темпи не было. Не было ее и дома, куда послал за нею защитник. Старший сынишка сказал посланному, что мама ушла в суд. Защитник терялся в догадках, куда же девалась свидетельница.
Ни адвокат, ни старший сынишка Цезаря не знали, что в автобусе, куда села Темпи, чтобы отправиться в суд, какой-то парень вдруг поднял крик, будто негритянка залезла к нему в карман и вытащила бумажник. Темпи задержали, сдали полисмену, дежурившему на перекрестке, и тот препроводил ее на ближайший пост. Темпи кричала, что ей нужно поскорее идти в суд, рассказать всем, как убили ее несчастного мужа. Но дежурный сержант заявил, что без начальника он ничего поделать не может, а когда придет начальник, он не знает.
Отчаявшись дождаться Темпи, защитник вызвал следующего по списку свидетеля.
Это был доктор Рендаль.
Он взошел на свидетельское место взволнованный и сердитый.
Только что ему пришлось выдержать бурную стычку с Большим Боссом, который специально вызвал его к себе.
— Я слышал, док, вы собираетесь выступать свидетелем защиты на этом процессе «колорадских бунтарей», как их называют газеты, — начал Миллард.
Доктор кивнул.
— На вашем месте я не стал бы этого делать, док, — дружески наклонился к нему Миллард. — Не стоит портить репутацию из-за каких-то там негров, будь они хоть трижды мировыми знаменитостями… Мне говорили, что вы стали с красным душком, но я знаю вас не первый год и не поверил.
— Однако вам придется поверить, Миллард, — сказал спокойно доктор. — Я не знаю, что вы называете «красным душком», но уверен: мы с вами исповедуем совсем различные идеи.
Миллард посмотрел на него тяжело и пристально:
— Вы сильно переменились, док. Боюсь, ваши пациенты здесь, в городе, не захотят иметь врачом красного.
— Это угроза? — спросил доктор Рендаль.
Миллард пожал плечами:
— Во всяком случае, если вы дорожите своей практикой и положением, не советую вам выступать на процессе.
Доктор Рендаль ехал в суд на своем «крайслере» и возмущался. Запугивать его! Нет, не на такого напали!
Он стремительно начал свои показания. Он знает обоих Робинсонов и мистера Ричардсона с самой лучшей стороны. Учитель вырос на его глазах и всегда был самым благородным и добропорядочным молодым человеком. Он примерный сын и поддерживает свою старую мать. Был образцовым офицером флота. Превосходный преподаватель литературы.
— Мистер Рендаль, разве вы учились у преподавателя Ричардсона? — перебил его прокурор. — Ведь, кажется, вы кончали Гарвард, а не стон-пойнтовскую городскую школу.
Послышался смех. Это Парк Бийл и его соседи смеялись над остротой прокурора. Доктор слегка растерялся:
— Нет, разумеется, не учился, но…
Доктор Рендаль пытался еще что-то говорить, но его все время сбивали перекрестными вопросами то прокурор, то судья и придавали всем его показаниям совершенно обратный смысл. В конце концов доктор резко отказался от дальнейших показаний, потому что они только вредили подсудимым, и вне себя от возмущения выбежал из зала суда.
Та же картина повторилась, когда были вызваны Джордж Монтье, Бэн Майнард и дядя Пост. С цветными вообще не церемонились. Сфикси угрожал им всякими карами, если они будут свидетельствовать явную неправду. А неправдой судья и прокурор называли все, что могло служить на пользу обвиняемым.
Когда же на свидетельском месте появился старый почтальон и заявил, что он четверть века обслуживает район, где живут подсудимые, и может присягнуть, что все это вполне порядочные, честные и хорошие люди, мистера Ричардсона он знает еще мальчиком и считает его образцовым молодым джентльменом, судья Сфикси вдруг начал задавать ему как будто не идущие к делу вопросы: любит ли свидетель Хэрш выпивать и выпивает один или в компании? Как часто свидетель Хэрш пьет виски? Сколько примерно пьет свидетель Хэрш — рюмку, две рюмки, три рюмки?
Дядя Пост краснел все больше и больше, наконец не выдержал:
— Да сколько б я ни пил, ваша честь, это никак не собьет меня с толку. Я все равно буду повторять, что вы хотите засудить совсем невинных, хороших, настоящих людей!
Сфикси с улыбкой сожаления посмотрел на старика, потом перевел взгляд на присяжных и вздохнул:
— Жаль мне вас, Хэрш, что вы придерживаетесь рюмочки! В ваши годы надо быть умереннее и не поддаваться пагубной слабости.
И старый почтальон ушел, глубоко оскорбленный, оставив в зале и у присяжных впечатление злостного пьяницы, который, разумеется, не может правильно судить о людях.
К тому времени, когда выступили представители прогрессивных организаций, делегаты от конгресса мира и посланцы различных демократических стран, желающие добиться оправдания и освобождения Джемса Робинсона, присяжные сильно утомились. Некоторые беззастенчиво занимались жеванием резинки, ковыряли в зубах, что-то рисовали на лежащих перед ними блокнотах. Мисс Вендикс обмахивала разгоряченное лицо черным веером. Подсудимые тоже очень устали.
Сфикси был очень доволен: именно этого утомления он и добивался, и теперь было самое время дать слово прокурору.
После выступления Патриции Чарли с трудом сдерживался, ему хотелось вскочить и закричать прямо в лицо судье, прокурору и всем этим подкупленным или нанятым свидетелям самые жестокие и гневные слова. Ненависть душила мальчика. Как сквозь туман доносилась до него речь выхоленного, похожего на породистого кота прокурора. Измена… Тайный заговор… Покушения на убийства… Падение морального чувства у детей, которых «красные» вовлекли в свои преступления…
Чарли нашел глазами мать.. Она тоже сидела, почти не слушая прокурора. Какое это имеет значение! Все равно приговор предрешен…
Так же безучастно слушали подсудимые и присяжные речь защитника. Надо отдать справедливость этому молодому и хорошему человеку: он сделал все, что мог.
Он начисто отверг обвинение в том, что большая часть подсудимых является агентами коммунистов и получает за это вознаграждение, подобрал много фактов, говорящих о благородных побуждениях подсудимых, об их высоких человеческих качествах, об их честном труде на пользу американского народа.
Он говорил о великом таланте певца и его борьбе за счастье простых людей во всем мире.
Именно этого и не надо было говорить в зале, где сидели представители «тринадцати семейств». Но молодой адвокат был еще наивен и не знал всех скрытых пружин, двигающих это «общество». Он хотел только оправдать своих подзащитных — вот и всё.
Защитник вспомнил о суровой школе жизни, пройденной певцом, молодым учителем, грудью защищавшим свою родину, Квинси, который перепробовал в своей жизни столько профессий и все же остался бедняком-рабочим. Но что значили эти лирические подробности для людей, которые сидели здесь! Снова поднялся прокурор Кук.
Он даже не трудился полемизировать со своим противником, он просто повторил показания некоторых свидетелей. Джемс Робинсон давно ведет «подрывную» работу. Он выступал против линчевания негров, выступал в пользу закона о справедливом найме рабочих и против избирательного налога. Очень часто он писал статьи на политические темы и печатал их в левых газетах и журналах.
