На воре шапка горит - Преображенский Александр (читаем книги .TXT) 📗
— За тебя много не дадут, — беспечно отмахнулась та, с которой искал встречи Митя. — Нас оправдают.
— пепси принесли? — спросил Никита.
— На! — в его сторону полетел тугой баллон с бурой жидкостью.
Никита попытался поймать бутылку в воздухе, но не сумел, и та, отскочив от ладони, бухнулась между ним и Мишаней.
— Ух ты, холодненькая! — обрадовался Никита, отыскав пузатую беглянку на траве.
— Как всегда, — откликнулась темноволосая.
— Как вам это удается?
— Секрет фирмы, — ответила вторая, та самая. — О, это у вас кто?
— А это наш мастер.
— Ах, он уже ваш, — узнала Митю и удивилась девчонка. — а я думала, что он только дачникам их машины чинит.
— Нет, теперь только нам. Знакомьтесь: Димон, а это Алена и Люда, — всех перезнакомил Никита.
«Алена», — наконец разобрался Никита.
— Не, ну правда, Люд, — пристал теперь оправившийся от испуга Игорек, — почему у вас всегда пепси холодная? Вы же ее днем покупаете. Где у вас холодильник?
— Я знаю, где у них холодильник, — неожиданно вмешался в разговор Митя и сам ужаснулся собственной смелости.
— Да — а? — немного удивленно, но больше язвительно протянула Алена. — На — адо же, какой умный. И где — е?
— В речке, у гиблого места, там, где ключи из — под берега бьют.
— Да — а? — опять пропела Алена и насмешливо потрясла головой, в то же время усиленно пытаясь скрыть свое удивление, но растерянный взгляд и предательски дрожащая нотка в голосе выдавали, что Митя попал в самую точку.
И это был первый успех. С того самого момента Митя завладел всеобщим вниманием и не выпустил его до самого ухода. А ушел он домой вместе со всеми, когда все небо уже было усыпано звездами, и до самого расставания на улицах Зараева говорил, говорил, говорил. Даже осип малость и устал. Но это была хорошая усталость, счастливая.
Единственное, о чем он жалел, когда остался совсем один, это то, что так и не остался с Аленой наедине. И все же главное он сделал. Ведь осип — то Митя лишь для нее и успел заметить, что только она его и слушала.
После этого он катил на велосипеде в ночи, чутьем угадывая колеи проселка и дорожные выбоины, и был счастлив, как никогда. А сама Алена казалась ему загадкой. Ну действительно, что он знает о ней, о ее характере? Ну, может она пошутить. Ну, язвит, но не очень напористо. И все… Он просто должен был ее разгадать, а сделать это можно только наедине. Значит, он должен сделать так, чтобы такое случилось. И как можно скорее. Митя и не думал тогда, что у него есть соперник. В тот вечер его подстерегали иные неприятности.
Ох и влетело же внучку от Любови Андреевны… чего только она ему не посулила, как только ни пытала, стараясь выведать, где он был, чем только не угрожала — от жалобы родителям до собственной скоропостижной гибели. И все же так и не смогла испортить Мите настроение.
«Интересно, а сегодня сумеет или нет?» — подумал он, вернувшись от прошлого к настоящему.
Полуночник уже спешился и тихо крался вдоль высокой изгороди, со всех сторон огородившей Дубки от внешнего мира. Через проходную Митя соваться даже и не думал. Ворота заперты, пес забрешет. Просто ни к чему будить сторожа. Да еще сплетни по поселку поползут, которые совсем уж не нужны в его — то положении. Как повелось в последние деньки, Митя рассчитывал проникнуть за ограду поселка тихо и незаметно.
Для этого ему пришлось дать кругаля — обойти больше половины Зараева по периметру и не везде по дороге. Перемахнуть без подставки через ограду Митя вряд ли бы смог, просто ростом не вышел. Да и зачем, когда он придумал кое — что получше.
Остановился он у небольшого овражка, в который постепенно скатывался его дачный участок, примыкающий одним боком к внешней ограде. Сама ограда стояла уже на склоне, и в ней была калиточка, вот только заперта она на замок, и ключа у Мити нет, только у бабушки. И не перелезешь через нее — такая же высокая, как забор. Даже выше, чем везде, потому что на склоне. И между прутьев не просунешься.
И все же ход был. Не в калитке, а рядом. Митя сам его проделал кусачками, как партизан времен Великой Отечественной войны, в колючей проволоке. Пошел три дня назад ночью, будто в туалет, что во дворе, а сам сюда. Да уже с кусачками. Потом в четырех местах ржавой проволокой откушенный угол сетки на место прикрутил — и вроде бы незаметно ничего. Малина со стороны двора растет, и ход есть потайной. Теперь он рассчитывал им воспользоваться.
Это ему удалось. В темноте Митя на ощупь отыскал свои проволочки, открутил, пробрался внутрь вместе с велосипедом. Прикрутил сетку на место, благополучно и тихо поставил велосипед в сарай, запер его и спрятал ключ. Бабушка его не видела, только одно окошко тускло светилось во двор — горела настольная лампа с зеленым абажуром в столовой. В других двух комнатушках домика и на тесной веранде царила полная темнота.
«Вот и спала бы так», — подумал Митя, тихонько пробираясь в дом. Но ошибся. Любовь Андреевна сидела за обеденным столом, читала что — то и даже не переодевалась ко сну.
«Сейчас скажет: явился не запылился, или еще что — нибудь в этом роде», — подумал Митя и ошибся вторично. Бабушка молча закрыла книгу, встала и стала накрывать на стол.
В полном молчании Митя поужинал. Бабушка никуда не ушла, стояла рядом. Когда она налила ему чаю Митя не выдержал.
— Ба, ну сядь, — взмолился он.
Любовь Андреевна села, но никаких слов от нее Митя в этот вечер так и не дождался.
«Ну и ладно, — убеждал он себя, отправляясь спать и слушая, как позвякивает ложка в кружке, которую складывает в мойку Любовь Андреевна. — Так даже лучше. А то пилила бы, пилила». Вот только на сердце у Мити стало нехорошо, совестно. «Сумела — таки», — разозлился он и завалился на кровать.
Глава III
ОПАЛА
Голоса появились как — то исподволь, извне. Чужие голоса, посторонние. Сразу много и нервные. Они бубнили, срываясь на высокую ноту, талдычили, спорили, внося дисгармонию в целостное мироощущение. Он сопротивлялся незваному, но тщетно. Наступил момент, когда терпеть вторжение стало невыносимо, весь мир разбился и разлетелся вдребезги, как упавшее на пол зеркало, — Митя проснулся.
— Да, да, — четко и решительно отчеканил бабушкин голос. — Сейчас я его приведу.
Быстрые, лишь немного шаркающие шаги, и:
— Митя! Митя, вставай. Ты здесь нужен.
«Кому еще?» — Митя недовольно оторвал щеку от мягкого и теплого бока подушки. С улицы в щитовой дачный домик уже наплывала жара. Митя провел ладонью по шее, вытер липкий отвратительный пот.
— Вставай, — на пороге комнатки появилась Любовь Андреевна. — Уже половина десятого. Там тебя ждут.
— Кто еще?
— Вставай, одевайся, увидишь.
По тому, как это было сказано, по лицу, по решительной складке между бровей, по выпрямленной осанке Любови Андреевны Митя понял, что промедление неуместно.
Он молча поднялся с кровати и, пыхтя под тяжестью недосыпа, стал одеваться, путаясь в рукавах и штанинах, не сразу отыскивая попрятавшиеся под мебель кроссовки. Один — под этажеркой, другой — за ножкой кровати.
Любовь Андреевна не стала его дожидаться, вышла, и, зашнуровывая обувку, он снова услышал голоса. Все равно ничего не понять. Теперь на улице разговаривали тихо и вроде немного спокойнее.
Все еще недоумевая кому и зачем он понадобился, лишь немного тревожась, Митя появился на маленьком крылечке.
«Ни фига себе! Целая делегация!
Тася, Вася, их папаша, сторож дядя толя и Петрович.
— Ну вот он, вышел, — сказала Любовь Андреевна и добавила: — Раз уж вы в дом не идете.
— Ну куда мы все, — виновато пробормотал Петрович.
— А что такое? — подал голос Митя.
Почему — то никто ему сразу не ответил. Но в наступившей тишине он и сам понял, что дело, которое привело „делегации“, слишком серьезно. Даже Петрович спрятал свою золотозубую улыбку.
