Мальчик со шпагой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Он проговорил, глядя в плетеный половик:
— Я понимаю, конечно… Район незнакомый, люди тут всякие… Каждая мать за сына боится.
Ему очень хотелось, чтобы мама Салазкина поверила, что он понимает и не обижается. И она, кажется, поверила, по лицу видно. Тогда Кинтель сказал с облегчением:
— Вы передайте Александру Михайловичу большое спасибо за книгу. Я пойду, до свидания…
— Куда?! — хором сказали Салазкин и мать. И она добавила решительно: — Так в гости не приходят, без чая не отпущу! Тем более у нас на работе сегодня конфеты давали по заказу. «Кошкин дом» называются, вы, мальчики, таких и не видели…
Вот этого Кинтель боялся больше всего! Чаепития и всякого светского общения. И вдруг обрадованно вспомнил:
— Ой, да я же телевизор не выключил! Звук убавил до отказа и забыл! Вот как полыхнет! Я побегу!..
— Я с тобой! Провожу! — подхватил Салазкин.
— Только недолго! — всполошилась мать.
— Мы еще погуляем потом! — решительно заявил Салазкин.
— На ночь глядя?.. Тогда возьмите Ричарда! Ему тоже гулять надо.
Через минуту они мчались по освещенной закатом улице Достоевского. Салазкин крикнул на бегу:
— Ничего не будет! Черно-белые загораются очень редко!
— Кто его знает? Он один раз уже дымил!..
А спущенный с поводка Ричард был счастлив. Он мчался рядом и дурашливо хватал то Салазкина, то Кинтеля за штанины.
Когда ворвались в квартиру, старенький «Фотон» мирно и бесшумно мерцал экраном. Кинтель с облегчением повалился на тахту. Салазкин бухнулся в скрипучее кресло. Ричард обошел квартиру, обнюхал мебель и выжидательно уселся у дверей.
— Фу-у, — выдохнул Кинтель. — А я уж думал, полыхает наш памятник архитектуры… Знаешь, Санки, этому дому двести лет.
— С ума сойти! Привидений здесь нет?
— Домовой, говорят, есть. У соседей на первом этаже…
Ричард у дверей тихонько поскулил, напомнил о себе…
— Не нагулялся, — сказал Салазкин. — Может, вы-ключим телевизор и побродим?
— Ага… Сейчас, отдышусь маленько…
На экране шла программа Российского ТВ. Опять (который раз!) показывали горящие танки, потом митинг, потом — как снимают краном с постамента памятник Дзержинскому.
Салазкин тихо проговорил:
— А Павлика Морозова тоже сняли. И бросили у забора…
Кинтель сел:
— Когда? Он же совсем недавно стоял, помнишь?
— Да… А сегодня у нас было всего два урока, и я поехал на Калужскую, к Корнеичу. Надо было про одно дело спросить… А сад-то с памятником как раз на полпути. Обратного трамвая долго не было, я пошел пешком. Когда проходил мимо сада, глянул вдоль аллеи, а памятника нет. Постамент пустой… Я подошел, оглянулся, а потом вижу, он в сорняках…
— Ну что за сволочи, — шепотом выговорил Кинтель. — Скидывали бы памятники, которые себе ставили. То есть взрослым. А пацанов-то чего трогать…
— Мне… как-то не по себе стало. Знаешь, Даня, будто его… расстреляли и бросили…
«И наверно, из того окна это видно», — подумал Кинтель. Он встал. Попросил нерешительно:
— Может, съездим посмотрим? Это ведь недалеко…
Зачем такое нужно, он не смог бы объяснить. Но Салазкин и не спрашивал.
— Конечно! Пошли.
Им повезло: «двадцатка» подкатила к остановке как по заказу. И в вагоне было свободно, никто не заругался, что едут с собакой. Когда подъехали к саду, уже начинали густеть сумерки. Постамент, где раньше стоял щуплый непокорный мальчишка, был пуст.
— Пойдем, — шепотом сказал Салазкин. И повел Кинтеля сквозь лопухи. Листья громко шуршали по одежде. Ричард шастал в окрестных кустах.
Сквер был отгорожен от внутренних дворов квартала ветхим забором. Вдоль забора тянулась полоса частого кустарника, за ней стоял высокий бурьян. В ней и лежал сброшенный с постамента Павлик.
Было еще не совсем темно, можно разглядеть…
Он лежал лицом вниз. Теперь, на земле, видно было, что фигура крупнее детской, ростом со взрослого мужчину (это на постаменте она казалась маленькой). Но все равно было понятно, что это мальчик. По-детски лохматились на затылке волосы, тонкие щиколотки босых ног беззащитно высовывались из потрепанных штанов. Ступни по-прежнему упирались в квадратную площадку. Из нее с другой стороны торчали четыре штыря.
Бронзовые мальчики падают не меняя позы. И кулаки опущенных вдоль тела рук были, как и раньше, упрямо сжаты.
Несколько желтых, светящихся в сумерках листьев лежали на черной бронзе.
— Может быть, его лопухами закидать? — нерешительно предложил Кинтель. Он опять чувствовал себя так, будто в чем-то виноват.
— Давай, — согласился Салазкин.
Лопухи были вялые, мягкие, как тряпки. Их по-надобилось много, рвали долго, вдоль всего забора. Укрыли…
— Все равно это не выход, — прошептал Салазкин. — Уж тогда лучше закопать бы… раз он никому не нужен.
— Где? Здесь не дадут… Набегут, заголосят: что делаете, кто разрешил?! Да и копать сколько…
— И как-то жалко закапывать. Будто живого хоронить… Лучше уж вот что! Опустить в озеро! Пусть стоит на дне, не падает… И солнце там сквозь воду светит… Надо приехать в темноте на грузовой машине, потом его на шлюпку — и на середину озера, где глубина…
— А где взять машину-то? И шлюпку…
— Это не проблема. Корнеич достанет. А вот если кран понадобится, это сложнее. Бронза, она ведь ужасно тяжелая.
— Может, не очень. Памятники обычно пустые внутри, — возразил Кинтель, по-прежнему чувствуя себя виноватым. — Наверно, получится и без крана, если ребят собрать. С нашего квартала можно пацанов пятна-дцать организовать.
— И у нас почти столько же, — отозвался Салазкин.
Ревнивая досада опять зашевелилась в Кинтеле.
— Это на Калужской, что ли? У Корнеича?
— Да! Там очень дружные люди.
«Подумаешь! Чего тогда вокруг меня крутишься?» Но обида была какая-то беспомощная, и у Кинтеля вы-рвалось:
— Рассказал бы хоть, что за люди! Что за Корнеич?
— Да, конечно! — звонко отозвался Салазкин. Будто ждал этого. — Пошли…
Они позвали Ричарда, выбрались через заросли на аллею. Но пошли не туда, где трамвай, а в другую сторону: где калитка и та самая скамейка. Кинтель — машинально, по привычке. А Салазкин решил, видимо, что так надо. Он сказал:
— Корнеич, это… в общем, в детстве он был в отряде, который назывался «Эспада». Не такой пионерский отряд, как в школе, а сам по себе. Они там много чего делали. Фильмы снимали, яхты строили сами, в походы на них ходили. Фехтованием занимались… А главное, всегда были друг за дружку… Ну, потому что там всё добровольно, никто ведь в эту «Эспаду» не загонял насильно, как в школьную дружину… И был он там до десятого класса. А потом стал поступать в архитектурный институт, но не поступил, скоро его забрали в армию. В Афганистан…
Они шли медленно, листья шуршали под ногами. Ричард присмирел и послушно шагал между хозяином и его новым другом. Салазкин сказал сбивчиво:
— А там он… в общем, насмотрелся на всякое. Он обычно разговорчивый, но про это говорить не любит… И когда приехал… Знаешь, говорят, такое было со многими: все из рук валится, ничего в жизни не получается, каждый день мысли про то, что было. Какая там кровь, сколько людей погибло. И наших, и афганцев… Ну, он тогда тоже пил отчаянно…
— Почему «тоже»? — дернулся Кинтель.
Салазкин глянул чуть испуганно:
— Ну… я же говорю, так у многих было…
«Дурак», — сказал себе Кинтель. И спросил хмуро:
— Сейчас-то завязал?
— Да! Его выручил товарищ по отряду, он постарше был. Он археолог. Взял с собой в экспедицию, в Херсонес, это под Севастополем. Потом устроил работать в мастерские при краеведческом музее — у Корнеича руки-то золотые… Познакомил его с редакцией «Молодежной смены». А потом говорит: «Ты же капитан, Данила, собирай-ка ребят снова…»
— Как это — капитан?
— Это не по-военному, а такое звание было в «Эспаде»… Только «Эспады» тогда уже не было, их к тому времени из помещения выгнали, яхты сделались старые, гнили на пристани… И вот этот друг, Сергей Каховский его зовут, говорит: «Собрал бы ты ребят, столько хорошего народа ходит без дела…» Ну, у Корнеича старое в душе зашевелилось… Он сам так говорит — «старое зашевелилось»… Созвал с разных улиц ребят, выпросили они пустой подвал у начальства, отремонтировали два парусника. Снова получился отряд. Уже не «Эспада», а новый. Но все равно хороший. И Корнеич во все эти дела влез с головой… Только это все было, когда я еще его не знал. А когда познакомились, отряду в то время опять не везло…
