Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги без сокращений txt) 📗
Максиму иногда казалось, что в этом городе полным-полно всяких тайн и кладов. И в самом деле, в газете один раз напечатали, что рабочие ломали старый дом и нашли в стене жестяную банку с золотыми монетами. Какой-то купец в давние времена запрятал. Но монеты — ерунда. Наверно, можно и оружие найти, которое с гражданской войны осталось! На чердаках этих старых домов может все что угодно оказаться. Вот бы отыскать маузер или шашку! В музей можно отдать на почетное место. Но не сразу, конечно, а сперва поиграть. Витька Транзя тогда ходил бы тихий, как мышка.
Жаль, что Максим живет в новом пятиэтажном доме, а не в таком вот маленьком и старинном, как этот, где плотники чинят ворота.
Ворота были красивые, большие. На потемневших створках деревянный узор, похожий на солнышко. Но уж слишком они покосились. И наверно, поэтому хозяева решили заменить столбы.
Двое мужчин тюкали топорами, вытесывали из соснового бревна балку.
Максим остановился. Очень здорово блестело отесанное дерево! Как слиток золота. И щепки отлетали тоже золотые. Одна — длинная и широкая — шлепнулась на траву недалеко от Максима.
Максим смело шагнул поближе. Плотники не Витька Транзистор, драться не будут.
— Дяденьки, можно, я возьму щепку?
Плотники распрямились. Один был молодой и хмурый. Он, не выпуская топора, достал пачку "Беломора", щелчком выбил папиросу, вытянул ее губами. Стал нашаривать спички. Другой бросил топор и глянул на Максима. Он был старый, с серебристой щетиной на худом подбородке и вокруг впалого рта. А глаза — синие-синие.
— Ух ты сверчок! — сказал старый дядька, будто очень обрадовался. И заулыбался. Стали видны редкие прокуренные зубы. — Щепку тебе? А чего ж, бери, коли надо, хоть все. Тебе зачем? На растопку, что ль?
— Да нет. Как сабля, — объяснил Максим и помахал рукой.
— Ну бери, бери саблю, воюй, чапаевец!
— Спасибо.
И Максим зашагал, оглядываясь иногда на хорошего старика. Плотники опять стучали по балке, но старший один раз придержал топор и посмотрел вслед Максиму.
А щепка была замечательная. С крепким сосновым запахом, с медными чешуйками коры на одном боку и свежим срезом на другом. Максим шагал, хлопал себя этим срезом по коленкам, и крошечные капельки смолы на миг прилипали к коже.
Узенький тротуар повел мимо низкого забора из некрашеных реек. Здесь выросли уже довольно крупные лопухи. А из лопухов поднимались пыльные стебли прошлогоднего репейника. Большие, выше Максимки.
Максим жалел живые растения, но репейник-то был сухой. Самый подходящий, чтобы испробовать саблю. Максим красиво развернулся и рубанул. Ж-жих! Но толстые стебли оказались словно из проволоки сплетенные. Верхушки только вздрагивали, а не падали. Рраз, раз! Острые края щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся...толстые стебли оказались словно из проволоки сплетенные. Верхушки только вздрагивали, а не падали. Р-раз, раз! Острые края щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся…
— Чего тут расхулиганился? А ну иди отсюдова!
Это над забором появилась женская голова. Наверно, хозяйки огорода. Максим увидел тюрбан волос, обмотанный розовой косынкой, мелкие сережки и злющие глаза. Сначала он вздрогнул, а потом удивился:
— Разве я хулиганю? Я играю.
— "Играю"! Ишь размахался!
Максим пожал плечами.
— Вам разве жалко? Я старый репейник рублю.
— Домой иди и руби что хочешь!
"Дура какая-то", — подумал Максим, но вежливо сказал:
— Это же не ваш репейник. Он на улице растет.
Тетенька в розовой косынке несколько секунд хлопала губами и набирала воздух. Потом взорвалась:
— Ишь!.. "Не ваш"!.. Еще культурный на вид, а какой! Как со старшими… Сейчас собаку отцеплю!
Максим не испугался собаки. Но зачем связываться? Он пошел. Он даже не очень расстроился, а просто думал, какие разные встречаются люди…
Щепка стала зазубренной и теперь не годилась для оружия. Но все-таки было жаль ее — ведь она только что служила саблей.
В конце переулка, где уже виднелась улица Титова и мелькали желто-красные троллейбусы. Максим заметил синюю лужу. Наверное, она осталась от ночного дождика. Вот и хорошо! Пусть щепка станет корабли— ком. На краю тротуара Максим подобрал пустой спичечный коробок. Щепка — это корпус корабля, коробок — штурманская рубка. Счастливого плавания!
От парохода углом разбежались волны, и он ушел к другому берегу. Но Максим на тот берег не спешил. Он сидел на корточках и смотрел в перевернутое небо. Там, далеко внизу, в темно-синем воздухе плыло светлое растрепанное облако. А на краю неба отражался сам Максим. Все такой же ладный и симпатичный — с белым треугольником рубашки в вырезе жилета, с крылышками на пилотке, с алой звездочкой над кармашком.
Звездочку Максим носит последние деньки. Послезавтра на дружинном сборе его примут в пионеры. Многих в классе уже приняли, но Максиму старшая вожатая Римма Васильевна в тот раз сказала:
— Ты, Рыбкин, человек пока новый. Прояви себя в коллективе, а в мае решим.
Максим тогда расстроился: как себя проявлять, он не знал. Но, видно, как-то проявил, потому что сейчас решили принять. Наверно, уж менять решение не станут. Особенно если увидят, как он поет по телевизору…
Максимкины мысли прервала сирена. В переулок на полном ходу свернула "скорая помощь". Жизнь устроена сложно: у кого-то праздник, а у кого-то беда. Максим отскочил от лужи, чтобы не забрызгало. Проводил машину глазами. В кабине рядом с шофером сидела женщина в белом халате и белой шапочке — такой же, как у школьного врача Светланы Сергеевны. Той самой, которая делает ребятам прививки.
Вспомнил Максим Светлану Сергеевну, и тут же его стало грызть беспокойство. Потому что перед весенними каникулами, на уроке чтения, когда настал тот жуткий момент и учительница Софья Иосифовна сказала, что теперь в кабинет врача пойдут Иванов, Стременко и Рыбкин, Максим не выдержал. Он встал и удивительно спокойным голосом сообщил:
— А мне совсем недавно укол делали. В старой школе. Если снова, то, наверно, это вредно.
— Да? — подозрительно сказала Софья Иосифовна. — Тогда об этом должна быть запись в медицинской карте.
— Не знаю. Но мне точно делали. Я еще на другой день в школу не ходил, потому что температура была и болело.
Максим врал с холодным отчаянием человека, над которым висит смертельная опасность. Не было в нем тогда ничего сильнее страха.
Максим боялся в жизни многого. Хулиганов вроде Транзи. Оставаться в пустой квартире поздно вечером. Грозы, когда грохает над самой головой… Но страх перед уколами был особенный.
Всего два раза делали Максиму прививки — в первом и во втором классе. А страх был постоянный. Потому что кто знает, когда следующий раз? Конечно, Максим не всегда помнил о страхе. Но, собираясь в школу, он обязательно думал: "А вдруг сегодня?" И когда видел вдруг, что в школьном вестибюле мелькает белый халат, сразу начинал мучиться: не готовятся ли? И если посреди урока в тихом коридоре начинали стучать каблучки, он вздрагивал. Сразу представлялась медсестра или врач. Она приближалась (стук-стук-стук) неотвратимо, и в руке ее покачивалась блестящая круглая коробка, а внутри коробки-шприцы. Они похожи на громадных комаров с прозрачными брюшками и беспощадными жалами. Когда нажимают на поршень, из жала бьет удивительно тонкая струйка, а потом на кончике иглы повисает капля. А затем… "Ну, голубчик, повернись, не бойся…" Ага, не бойся !
И страшно не только потому, что больно. Хуже всего — жуткое ожидание, тихое звяканье металла, замирание в душе. И неизбежность. Ведь никуда не сбежишь, не спрячешься. И приходится через силу улыбаться и делать вид, что все это-чепуха на постном масле. Потому что есть одна вещь, еще более страшная, чем укол. Насмешки! Если узнают, что трус…
Ехидный, похожий на колючего морского конька Мишка Стременко и так уже который раз подозрительно поглядывает на Максима…
